15 мая умер известный не только в России, но и в мире художник Владимир Георгиевич Жуков, чья длинная и богатая на события жизнь была неотрывно связана с Березовским.
Здесь он жил, здесь писал и творил, здесь и упокоен – на Центральном кладбище города. Мы поговорили с Ольгой и Мариной, жительницами Екатеринбурга, которым повезло близко знать Владимира Георгиевича и которые с теплом и уважением рассказывают об именитом друге, отмечая и многогранность художника, и его великолепное чувство юмора, и гениальность его идей.
О кончине художника в редакции узнали от художника Михаила Наумова, который и помог нам связаться с Ольгой. Она в свою очередь была знакома с Жуковым благодаря мужу Виктору Топоркову, они – друзья детства. На наш вопрос, почему в Березовском так мало знают именитого земляка, Ольга пожала плечами: Владимир Георгиевич (в шутку называл себя за отчество и фамилию сыном полководца Жукова) был ярким, талантливым, удивительным человеком и очень скромным при этом.
Несмотря на частые зарубежные поездки, множество дружеских и рабочих связей по России и миру, Владимир Жуков всегда возвращался в Березовский. В своей мастерской, которую оборудовал прямо у себя во дворе на ул. Февральской, сделав стеклянный навес, он придумал и создал немало своих работ; сотни раз встречал здесь друзей, угощая их своим бесподобным вареньем из сосновых шишек и историями, которые они так любили слушать. В юбилейный для Виктора Топоркова и Владимира Жукова год Свердловский областной краеведческий музей организовал выставку друзей.
– Он был большой художник, общение с ним было праздником. Он дружил с Михаилом Брусиловским, Виталием Воловичем – а это значимые фигуры в истории изобразительного искусства Екатеринбурга. Брусиловский написал портрет Жукова, Волович подарил ему книжку с автографом, – рассказывает Ольга. – Выставки Владимира Георгиевича проходили в известных музеях России, в Швеции, в Польше. Он общался с Эрнстом Неизвестным, о нем писал Евгений Ройзман. Его работы есть в собраниях Третьяковской галереи, Екатеринбургского музея изобразительных искусств, в частных собраниях России, Европы и США.
– Вот бы создать музей Жукова, – мечтает Марина. В его мастерской остались завершенные и незаконченные работы, судьба которых пока непонятна Во дворе был целый выставочный зал и экспозиция все время менялась: серии «Святые опусы», «Иконы третьего тысячелетия», «Полениана», «Краскоцветы». Он очень интересно о них рассказывал. Например, о цикле «Посвящение моим нерожденным единоутробным братьям и сестрам» говорил так: «Я – один сын у родителей; я выжил единственный из всех других клеток, которые могли выжить, я их победил. И теперь я понимаю, почему человек с рождения грешен».
– Он был человек-парадокс, – вспоминает Марина. – Играл с формами, материалами, цветами.
За деньгами художник не гнался, точнее, так: гнаться не умел. Они то появлялись у него в большом количестве, то их не было вовсе. Основой для шедевров Жукова могло служить обычное ведро, или дверь, или бревно, или кусок фанеры… Он превращал в произведение искусства всё, к чему прикасался его ум, делал визуальными словесные метафоры и афоризмы, став первопроходцем концептуализма, который так хорошо знаком современному зрителю и который полвека назад только-только начал узнавать зритель советский.
– Он вспоминал, что, когда служил в Германии, увидел в какой-то галерее работу, взглянув на которую, услышал звон. Приблизился – этот звон стал отчетливее. Прочел название – «Трезвучие», и звон прекратился. Можно сегодня говорить об этом как о сказке, а можно – как о гениальном восприятии, – рассказывает Ольга. – Когда я познакомилась с Жуковым, меня поразил контраст уютной провинции – по Февральской бродили козы, лежали поленницы – и всплеска современного европейского искусства: весь дом его был наполнен стеллажами с книгами и авангардным искусством. Мы потом очень любили ходить к нему в гости и приводили туда друзей – порадовать знакомством с потрясающим художником и человеком.
Еще более увлекательными были музейные экспозиции, на которых были представлены работы Жукова. Вот серия «Поцелуи»* (на фото): объемные и крупные фигуры разных цветов, напоминающие губы, среди них «Солнечный поцелуй» (желтый), «Незрелый» (зеленый), «Поцелуй Иуды» (черный). С Иудой вышло как-то забавно: художник в свойственной ему манере говорить полушутя-полусерьезно предупредил организатора выставки: «только попов не приглашайте». Та напряглась, а потом оказалось – дело как раз в упоминании библейского персонажа. На всякий случай все названия под работами убрали, оставив только общее: «Поцелуи». Люди в галерее потом вставали около и, целуясь, фотографировались.
Или еще идея – «Первая любовь». На одной из выставок Владимир Жуков дарил зрителям сердечки из фанеры и просил каждого вспомнить свою первую любовь, отправить свои воспоминания в космос, чтобы там сложился арт-объект из десятков историй. А в одном фанерном сердце прорезал дырку и крутил его на пальце, приговаривая: «Кручу любовь, с кем хочу». Он был большой шутник и мог легко спасти выставку, которая была на грани срыва. Однажды Владимира Георгиевича ждали с работами в Польше (выставляться за границей помогали друзья), но таможня не выпустила большую их часть из России. Тогда он буквально за ночь перед открытием выставки сделал рисунки на бумажках и раскидал их по полу музея. Когда пришли зрители, им предложили пройтись по этим бумажкам. Те помялись, но послушались – прошли. «Вот так и топчет Запад современное искусство», – прокомментировал художник.
Остались в памяти Ольги и Марины две великолепные идеи, принадлежащие Жукову. Когда проходил конкурс на проект святого места, где сейчас находится Храм на Крови, тот предложил сделать на холме ступенчатые террасы, ведущие к часовенке. Террасы должны были менять цвет от черного к белому: поднимаясь, человек очищается и возвышается, а спускаясь, вновь ступает на черную грешную землю. Также его нереализованным проектом стала модель многофункционального помещения с «умным полом», блоки-кубы из которого можно было бы превращать по мере необходимости в сцену (для театра), столы и стулья (для ресторана), витрины (для выставочного зала).
Вспоминают екатеринбурженки «Прогулку по радуге» – перфоманс, когда художник сделал коридор из радуги и выкрасил его в семь цветов, каждый из которых символизировал определенную эмоцию – как известно, цвет заметно влияет на настроение человека. «Радуга» стала возможностью за короткое время испытать несколько состояний. Еще из интересных названий:
- «Дорогой зритель, ты дошел до ручки» (перед ними, зрителями, и правда лежала ручка);
- «Я, как истинный патриот родины, предлагаю нашему правительству, чтобы поднять экономику страны, выращивать доски. И сразу крашеные».
- «Ну вот и кончилась красная краска».
- «День шнурует ночь».
При участии Владимира Георгиевича создавались металлическая конструкция на концертном театре «Космос» – он чеканил скульптуру в виде летящей женщины. Его работа «Петухи» заняла обложку журнала «Декоративное искусство СССР» (№ 9/166, 1971). Впрочем, перечислять заслуги художника, нашего земляка и современника, можно долго, главное сейчас: чтобы сохранились и память, и искусство, вышедшее из-под его рук.
Марина:
– На последней выставке я ему сказала: пишите, хоть немножко, ведь так интересно, что имел в виду художник… Но он ждал от зрителя сотворчества, считал, что тот сам должен попытаться понять искусство.
Ольга:
– Если бы я не была знакома с ним лично, вероятно, иначе бы видела его работы. А сейчас воспринимаю все через призму его невероятно талантливой личности. Он был яркий человек, который подарил нам много радости в жизни – позитивный, добрый, бескорыстный, безотказный. Суть его искусства не в юморе, которого было много, не в высоком профессионализме, который несомненен, а в том, что Володя пытался прорубить еще одно окно и показать совершенно другое искусство, которое нам трудно понять, а сформулировать тем более. Он был большой художник и большая личность.
Монументалист
Владимир Жуков родился в 1941 году в Березовском. Окончил в 1961 году художественное ремесленное училище № 42. Вступил в Союз художников в 1990-м. Участвовал в выставках:
1981 – всесоюзная выставка «Мы строим коммунизм» в Москве,
1983 – областная выставка монументалистов в Свердловске,
1988 – всесоюзная выставка «Художники народу» и др.
«Прекрасно исполнены экспериментальные композиции в металле, точно и грамотно решены интерьеры, где художник демонстрирует весь арсенал не только современных изобразительных средств, но и предстает думающим взыскательным мастером» (М. Брусиловский).
«Его работы всегда отличает остросовременное звучание. Художник постоянно ищет и находит новые выразительные возможности материала. Для его декоративных композиций, выполненных, в основном, в металле, – характерны одновременно чувство ритма, цвета, фактуры и высокий уровень ремесла» (В. А. Чурсин).
Из рассказа о Жукове Андрея Козлова (опубликован на proza.ru):
В 9 классе Жуков вместо уроков ходил в лес печь картошку, по всем предметам он получил «двойки». Жукова исключили из школы и он пошёл в художественно ремесленное училище, потому мазать кисточкой ему казалось более приятным занятием, чем махать лопатой.
Рисовать Жуков совершенно не умел и пошёл в ремесленно-художественное училище потому, что его дружок Топорков сагитировал и пообещал за него нарисовать экзаменационное задание. Топорков нарисовал. Жуков получил «четвёрку» и поступил на камнереза.
В училище Жуков ездил на велосипеде из Березовского мимо озера Шарташ.
В училище все рисовали лучше Жукова. Жуков переживал и чтобы как-то исправить положения, каждый день ездил на велосипеде на Шарташ рисовать волны, сосны, берёзки… Постепенно маленько научился и стал получать «четвёрки».
На третьем курсе, когда нужно было сделать камнерезный сувенир в качестве выпускного дипломной работы, Жуков сделал инобытийную берёзку. Комиссия отобрала берёзку на ВДНХ, на ВДНХ Жукову дали бронзовый диплом, мама очень гордилась, а учителя исправили «двойки» на «четвёрки».
После армии Жуков работал оформителем в гараже. Рисовал номера, красил заборы, пожарные щиты.
Однажды Жуков прочитал объявление, что Худфонду требуется форматор. Жуков уволился из гаража и стал форматорить для колхозов и совхозов «Воинов-победителей».
Однажды совхоз, разводящий петухов, заказал статую Петуха и эскиз статуи сделал Жуков. Как раз в то время в Худфонд приехал корреспондент «Декоративного искусства». Во всём Советском Союзе все художники делали «Воинов-победителей», а тут фотограф из ДИ увидел нечто «инобытийное»: Петух Жуков. Петуха сфотографировали и поместили на обложку журнала.
За Петуха для петухосовхоза на обложке журнала «Декоративное искусство» руководство СХ дало «гениальному» Жукову мастерскую на два года.
Жуков поехал в Москву и договорился через одного знакомого, чтобы попасть в мастерскую к Эрнсту Неизвестному. Среди увиденного Жуков увидел скульптуры, которые запланировал сделать сам, но они были сделаны Неизвестным уже. Жуков понял, что нужно делать что-то совсем другое, совсем «инобытийное».
Жуков придумал «Энзимы». Энзимы – это кусочки чего-то большого, целого. Он находил выброшенную проволоку, железные ржавые трубы, гнул, ломал, обматывал, потом любовно покрывал краской. Создавал то, чего не было и не могло быть ни у Неизвестного, ни у кого-то иного известного художника.
Однажды Жуков покрасил два кирпича в черный и белый цвета. Покрасил и сделал подписи «Чёрное», «Белое». Уже это ему казалось интересным и важным. Кто-то рисует «Воинов-победителей», кто-то петухов, кто-то героев Достоевского, а Жуков нарисовал «инобытийные» феномены: «чёрное» и «белое». Кирпичи Жуков побывали на нескольких выставках Свердловска, в Москве, Польше, Финляндии, Швеции. Два белых кирпича, два черных, черный и белый, белый и чёрный. Надписи то совпадают по цвету, то – наоборот… Мысли, если существуешь.
Для закрепления своей инобытийной находки Жуков разукрасил два куба цветами спектра и один подписал «Белое», а другой – «Чёрное». Потом разукрасил в разные цвета стороны параллелепипеда и названия цветов сдвинул по фазе. Коля Федореев три года не мог понять, что за фигню делает Жуков, искоса поглядывая на коллегу, не шизонулся ли тот.
Однажды, сгибая-разгибая палец, Жуков заметил, что палец состоит из трёх фаланг. Потом он заметил, что вообще всё, даже жизнь, состоит из трех частей. Так Жуков стал создавать «Триады».
Жуков приготовил три планшета. Жуков покрыл первый планшет красной гуашью, потом – второй. Когда третий планшет был почти закрашен, у Жукова по всему телу пробежали мурашки. Первую картину он назвал «Очень важный цвет», вторую картину – «Оборотная сторона очень важного цвета», третью – «Вот и кончилась красная краска». Когда в 1986 году эта красная «триада» была выставлена в Союзе Архитекторов. Бурштейн, улыбнувшись, сказал: «Это соц-арт», все остальные тоже начали говорить: «Настоящий соц-арт!». Жуков не любил соц-арта и никогда не хотел создавать соц-арта, но он понял, что таково время: что ни сделаешь, получится соц-арт.
Всё, что не придумывал Жуков, однако, запаздывало по сравнению с западными аналогами. Единственное что он придумал первым – это было «половое искусство». Впервые половое искусство Жуков выставил в 1990-м году в Польше. Сделав из красных планшетов узкий проход, Жуков устелил пол своими рисунками, так что зритель вынужден был их топтать. Чтобы поляки поняли, Жуков объяснял: «Художника все топчут, одни – потому что его боятся, другие – потому что завидуют, третьи – потому что не понимают». С «половым искусством» Жуков проехал по всем польским воеводствам.
Однажды Жуков задумался над проблемой первородного греха. В мистику Жуков не верил, религия его не интриговала, но «проблема греха» заинтересовала. Почему это он грешен с рождения, как это возможно? И однажды Жуков понял почему. Будучи сперматозоидом, он, Жуков, обогнал своих потенциальных братьев и сестер и родился, а они – нет, они погибли из-за него. Он понял свой первородный грех. Это Жукова потрясло – и он стал создавать образы своих нерожденных братьев и сестёр. Чтобы как-то реабилитироваться, как-то очиститься от греха, Жуков наложил на себя епитимью – сделать этих образов числом 1001.
Приехав по вызову своего приятеля по ремесленному училищу в Швецию, Жуков обошёл 100 галерей, показывая слайды своих работ. Везде вежливо объясняли, что хотя работы классные, но уже всё запланировано и занято. В 101-ой галерее хозяину понравились картины с «голыми бабами», он сказал: «Неси». Самих работ у Жукова не было (в Швецию он приехал в одних джинсах), но за неделю Жуков повторил 15 выбранных галеристом работ, тот заплатил ему за картинку по 100 долларов и продал их за неделю по 1000 долларов, одну – даже за полтары. Так что Жуков получил заказ написать ещё парочку картин уже по 200 долларов за штуку. Потом ещё парочку. Потом ещё…
В Россию Жуков поехал на «Жигулях», купленных у обшведившегося русского. Жена же Жукова пришла в ужас при мысли, что придётся возвратиться в Россию: «в эту помойку», «к этим бандитам», к «этим» «некультурным» «нарушителям прав человека». Чтобы остаться в Швеции, нужно было развестись с российским мужем и расписаться со шведским. Так Жуков вернулся в Россию хоть без жены, но с автомобилем. По-настоящему жить он мог только в своей избе на окраине Березовского с картошкой на огороде, с поленницей в дровянике.
Однажды Жуков почувствовал, что ни кирпичи, ни разные выразительные железяки не греют его сердце так, как поленья, лежащие в его дровянике. Так он задумал «Поленинану. Расколотое полено он прикреплял к планшету и покрывал белой краской,… иногда синей,… иногда красной…