Когда журналист готовится к интервью, то обычно спрашивает у коллег, что им известно про того или иного человека. Мы в редакции перед интервью с заведующей реанимационным отделением Берёзовской ЦГБ Ириной Булгаковой вспомнили то, что знаем про неё, и оказалось, что ничего плохого про нее ни разу и не слышали: в скандалах не замечена, в интригах не участвует, в сплетнях не присутствует.
Сама Ирина Александровна уже в конце беседы даже обрадовалась, что мы не задели тему ее нахождения в городской Думе (в этом году Ирина Булгакова вновь была избрана в ее состав), но у нас была другая задача – рассказать про врача с более чем 30-летним стажем. Врача, который принял заведование отделением через полгода после прихода в ЦГБ и остается на месте – безусловно на своём – все годы практики. Она – жительница Екатеринбурга, но уже прочно ассоциируется с нашим городом.
– Ирина Александровна, что вас подтолкнуло к поступлению в медицинский?
– В детстве я много болела, поэтому часто сталкивалась с врачами. Хирург в одном из санаториев однажды произвел на меня такое впечатление, что уже в седьмом классе я приняла решение идти в медицинский. Медиков в родне нет, более того, родители, оба инженеры, отговаривали: им хотелось, чтобы дочь пошла по их стопам. Я даже училась в математическом классе с 11 часами математики в неделю.
Поступила не сразу – только на третий год, на лечебный факультет. Годы учебы вспоминаю с теплотой – у нас была очень дружная группа. С 4 курса, чтобы набираться опыта, работала медсестрой. Благодарна за встречу с педагогом анестезиологом-реаниматологом Владимиром Рудновым: слушаешь его – и хочется заниматься наукой, учиться, осваивать и познавать. Так и выбрала специальность. Анестезиология – это и работа руками, и знание многих отраслей медицины.
– В каком году вы попали в Берёзовский?
– В 1990-м. Отделение только организовывалось, и через полгода мне предложили должность заведующей. Я никого не подсиживала – человек уходил на заслуженный отдых. Прихожу домой, спрашиваю у мужа: соглашаться? Он поддержал, хотя ребенку тогда было полтора года. Было интересно работать, поддержка со стороны главврача – Орлова – была большой. Специфика нашего отделения в том, что у нас всё – и роддом, и детство, и терапия, и хирургия. Каждый день разные случаи.
За трудовую биографию Ирина Булгакова была награждена грамотами губернатора Свердловской области, регионального Законодательного Собрания. Получала звание «Лучший врач года», и Почётного донора (но это больше личная история). Ирина Александровна – ветеран труда
– Чем занимается анестезиолог-реаниматолог? Если коротко – кто это?
– Анестезиолог занимается обезболиванием при разных медицинских манипуляциях. Его задача – сделать так, чтобы человеку было не больно. Делаем разные виды наркоза при любых операциях. Реаниматолог выводит больных из тяжелых состояний. Прооперировали человека – и лечим жизненно важные органы, восстанавливаем функции сердца, почек и так далее.
Мне нравится работать руками, я практикующий врач, и поэтому выше заведующего отделением никогда бы не стала. Мне нравится, что если я по какой-то причине не выйду на работу – какой-то операции не случится, не произойдет чего-то важного.
– Непростая работа, больше даже морально, чем физически…
– Морально сложно. Особенно сейчас, когда в общей сложности (с перерывом) 9 месяцев работали с ковидными больными. Тяжело переживать гибель людей. Если в обычной работе можно предсказать: человек серьезно заболел, получил тяжелые травмы, развивается какая-то патология, и мы его не спасаем, это тяжело, но объяснимо для нас. С коронавирусом по-другому. Мы не можем предсказать, выйдет человек из реанимации или нет. Это самое тяжелое для меня.
– Ковидный госпиталь в ЦГБ только закрыли. Можно говорить о приближении конца пандемии?
– Зависит от того, как поведет себя «омикрон». В Англии, говорят, много заражений. Сейчас в Екатеринбурге много больниц с «красными» зонами закрыли, но оставшиеся переполнены. Как дальше будет, не знаю.
– Но вы сейчас возвращаетесь к штатной работе. Расскажите о вашем отделении.
– У нас шесть коек. Штат достаточно большой: 14 ставок врачей, 27 – медсестер, 6 – младшего медперсонала. Режим работы круглосуточный, один врач работает в палате, второй – на наркозах по всему больничному городку. В смене три медсестры: чтобы поддерживать функции пациента, нужны большие усилия. Сердце, легкие могут работать на препаратах. Поэтому на одну медсестру приходятся два пациента.
У нас очень дружный коллектив. Только в тесном контакте врач и медсестра могут эффективно работать, это именно команда, в которой один не может без другого.
Сейчас ждем еще реаниматолога. У нас два совместителя, но хочется, чтобы человек работал постоянно.
– Как вы оцениваете ваш стиль руководства?
– Скорее, либеральный.
– Материально-техническое оснащение отделения вас устраивает?
– Во всем есть плюсы, и плюс пандемии – у нас обновилось оборудование. Более того, появилось новое для нас, даже модное направление – реабилитология. Человеку после реанимации требуются специфические меры профилактики и восстановления, и вот мы начинаем в этом направлении работать.
В следующем году планируем капитальный ремонт отделения. По крайней мере, заявка в Минздрав одобрена. С главным врачом обсуждали возможность расширить реанимацию до восьми коек. Возможно, у нас появится экстренный гемодиализ.
– Как вы справляетесь с нагрузкой?
– Думаю, есть природная стрессоустойчивость. Конечно, и дома работу с мужем обсуждаю – он не чужд медицине, но иногда буквально заставляю себя не думать о больнице. Из хобби – вышивка, мозаика, садовые работы.
– Вы врач, муж, как вы сказали, тоже не чужд. Дочь пошла по вашим стопам?
– В детстве она была у меня на дежурствах, но когда подросла, сказала: «Мама, таким врачом, как ты, я быть не смогу». Я не хотела, чтобы она пошла в медицину: жалобы, судебные разборки… Дочь окончила УПИ, работает на заводе начальником отдела сбыта, сейчас дома с ребенком.
– Самый интересный случай из вашей практики?
– Тот, которым я занимаюсь сейчас. Каждый – самый интересный в тот миг, когда проходит через тебя.
– Когда вашим пациентом становится знакомый человек, это сложнее?
– Сложнее из-за ответственности: тот, кто тебя знает, сильнее верит в то, что я его спасу.
– Помимо объективных показателей (анализы, состояние пациента), есть другие факторы, влияющие на его выздоровление?
– Есть. Не знаю, психологический это настрой или что-то иное, но сторонние силы есть. Человек должен сам карабкаться, сам стремиться выжить. Если же сказал: я не хочу жить, то его история закончится. Может, не сейчас, не у нас, но скоро.
– Вы верите в бога?
– Я верю в высшие силы. Верю в то, что нельзя делать зло людям, потому что оно обязательно возвращается. В церковь не хожу, не молюсь.
– Я почему спросила… Наркоз – такое пограничное состояние человека, после которого звучат разные рассказы про тоннели, про разные видения. С чем вы это связываете?
– Мы даем человеку сильнодействующие лекарства, которые задействуют центральную нервную систему, головной мозг. Нам ведь и снятся порой абсурдные вещи. Скажу за себя: пережила три наркоза, но ничего не помню. Уснула и проснулась.
– Насколько анестезия сегодня безопасна?
– Появились современные препараты, которые не оказывают такого галлюциногенного действия, как раньше. Мы родителям когда-то говорили, что в течение полугода организм ребенка восстанавливается – чтобы не требовали пятерок чрезмерно; сегодня же есть гораздо более мягкие препараты. Быстро выводятся, влияние на память и ЦНС не оказывают. После короткого наркоза через пару часов можно за руль, в других случаях – на следующий день.
– Анестезия – такая вещь, которая требует индивидуального подхода…
– Конечно. Возьмем двух людей одного пола, возраста и веса, но одному потребуется одна доза, а второму – в два раза больше. Параметров очень много, работа требует серьезных знаний. Знаний и опыта.
– Расскажите о видах анестезии.
– Местная, региональная и общий наркоз. Местная – это когда обкололи конкретное место, этим занимаются хирурги. Пример региональной – эпидуральная анестезия, когда «отключаем» всё ниже пупка, если это кесарево сечение. Это воздействие уже на весь организм, и поэтому подключаемся мы. Общий наркоз – человек полностью зависит от анестезиолога. Если ему больно, он никак не может просигнализировать об этом, и только врач по определенным показателям может это понять и принять меры. В других видах анестезии человек сам может проконтролировать, сказать: «Мне больно». Иногда человеку только так кажется, тогда помогает седативный препарат.
Соотношение региональной и общей анестезии несколько лет остается примерно одинаковым. Есть область, когда лучше одно, есть – где второе; смотрим и по противопоказаниям. Если женщина отказывается от эпидуральной анестезии, это для нас противопоказание – тогда усыпляем. Но объясняем, что в кровь ребенка препарат тоже попадет.
– Какие пациенты попадают к вам?
– Много всего. С аппендицитами, холециститами, гнойными воспалениями. Гангрена ног, ножевые травмы, тупые травмы живота, падения с высоты, ДТП…
– И дети?
– Тяжелые случаи стараемся перевести в областную, но стабилизировать состояние – наша задача, и тогда – свистать всех наверх! Там совершенно другая доля ответственности.
Несколько лет назад наш врач ушел из медицины после того, как у него на дежурстве умер ребенок. Как это ни страшно звучит – умер прогнозируемо. Он тогда попросил меня сообщить родителям, и я сделала это. Помню его слова благодарности, сказал мне: «Вы сделали самое трудное».
– Это же и правда одна из самых тяжелых обязанностей… Неадекватные реакции случаются?
– Случаются. Кто-то благодарит за работу, за то, что мы были рядом в последние минуты, а кто-то проклинает, матерится и кричит: «Вы – убийца!». Тогда я вешаю трубку.
– Какими качествами нужно обладать, чтобы стать хорошим врачом-реаниматологом?
– Стрессоустойчивость, умение собраться в нужный момент, стремление к получению новых знаний и сострадание.
Хороший врач никогда не привыкнет к смерти. Всегда анализируем все случаи, особенно смертельные. Обсуждаем честно, открыто и стараемся ответить на все вопросы так, чтобы этого не повторилось.
– Новогодних праздников врачи вашего профиля ждут с содроганием?
– Мы привыкли (улыбается). Обычно 31 и 1 – спокойно, а вот со второго начинают поступать. Хотя по-разному бывает, иногда 31 декабря всю ночь из операционной не выходим.
– И вы, конечно, даже если не в больнице, всегда на связи?
– Да. Муж полушутя грозится выкинуть мой телефон. Пожалуй, единственное, чего мне не хватает – времени для общения с близкими. Моим вниманием они обделены.
Ирина Булгакова: В Новый год хочу пожелать всем здоровья. Хочется, чтобы наша эпидемия закончилась. Слушайте врачей; если говорят, что надо привиться, в данных условиях – надо. Только через коллективный иммунитет мы можем справиться. Хочется вернуться к нормальной жизни, встречаться с людьми, обниматься, ездить отдыхать без ограничений.
Ваше мнение?
радостно
0%
все равно
0%
доволен
0%
смешно
0%
злит
0%
печально
0%
