К 80-летию начала Великой Отечественной войны публикуем главу из книги Георгия Копылова «Судьба пропавшего сержанта», презентованную редакцией ЗГ 18 июня.
Глава третья. Война
Почему не написать правду?!
В 1941 году в начале сентября мои родители получили извещение: «Ваш сын пропал без вести». Как это могло случиться? Сын бывшего батрака, брат второго секретаря Березовского горкома, активный комсомолец, выполнявший особо важное задание, вдруг пропал без вести – это ведь недалеко от предательства! Кроме того, только что было получено от меня письмо с патриотическим содержанием. В этом письме я писал о подвиге нашего батальона, писал о боях на эстонском фронте.
Конечно, родителям, семье был нанесен сильный удар этим сообщением, были слезы, переживания, грусть…
В общем, я пропал без вести, а в действительности эстонский фронт еще долго дрался. Почему не написать правду? Почему не написать извещение с таким текстом: «Ваш сын находится в окружении немецкими войсками в Эстонии». Ведь отлично это все знали, отлично командование знало, что мы находимся на обороне Таллина, не пропали, а дрались, сколько было сил.
Бомбежка
Ночью с 21 на 22 июня 1941 года мы спали в палатках. Подъем должен был быть в шесть, но в половине шестого три фашистских самолета подлетели к нашему лагерю с финской стороны и сбросили бомбы по палаткам. Лагерь был разнесен. Похоронили первых семерых товарищей в песчаной земле около палаток.
Ни одна зенитка не могла достать самолеты, они заходили на бреющем полете с моря, а отбомбив, туда же и исчезли. Но враг все же получил огонька, не из зениток, а из нашего станкового пулемета.
Это было на второй день войны. В лагере паника. Людей отвели в лес, питание обеспечить надо. Столовая, сделанная на скорую руку из досок с утеплителем, была недалеко от палаток и после первой бомбежки устояла.
Еще утром 23 июня я по указанию командира забрал из склада станковый пулемет. Пулеметного расчета не было, да и станковый пулемет был в батальоне единственным, стоял в складе, обильно смазанный солидолом. Покуда искал коробки, ленты с патронами, вытаскивал на улицу, готовился к детальной обтирке от масла, наступил обед. И вдруг команда «Воздух!» Большая часть батальона, повзводно, уже спустилась на поляну. Я возился с пулеметом. По команде все быстро рассыпались и легли на землю. Самолеты зашли с моря, сделали разворот над лесом и пошли на цель – столовую и скопление людей около нее.
Никого из командиров рядом со мной не было, некому было дать команду. Я решил открыть огонь по стервятникам, выскочил из каменного склада. Пока самолеты разворачивались, успел заложить ленту, выбрал цель и открыл огонь. Мне даже не пришлось поднимать ствол пулемета, самолеты летели низко. Первый успел сбросить бомбу, а второй и третий оказались под моим огнем. Бомбы сбросили, но не по цели. Авиабомбы были небольшие, по одной на каждом самолете. Самолет я не сбил, но людей от гибели спас. От бомбы погибли два человека. И несмотря ни на что, нас накормили горячей пищей.
Тогда я впервые увидел немецкого летчика в форме, его противную улыбающуюся морду. Больше легкие самолеты нас не беспокоили, а вскоре лагерь снялся – мы уходили на фронт.
Своего не узнали…
Третий день войны. Наш батальон находился в лесу, недалеко от прежнего лагеря и недалеко от недавно построенного аэродрома. На него могли садиться тяжелые самолеты-бомбардировщики.
Девять утра. Мы уже позавтракали во флотской столовой, в военном городке. Военный городок в десяти километрах от Палдиски построили быстро, провели к нему дороги от порта и аэродрома. Строили на скале, дома были без фундаментов. Спустили воду из болота, сняли торф, убрали деревья. Образовалась большая площадка, на которой построили несколько жилых домов, столовую, клуб краснофлотцев.
Слышим – кругом загрохотали зенитки, раздалась команда «Воздух!», мы разбежались и залегли. Зенитки все бьют. Наконец увидели – тяжелый самолет летел в нашу сторону, к аэродрому.
Поняли: сейчас будет бомбить аэродром. Взлетели три наших ястребка, приготовились к атаке. Зенитки замолкли. Мы поднялись, чтобы увидеть воздушный бой. А боя-то и не было. Бомбардировщик без сопротивления стал снижаться и сел на аэродром, ястребки его сопровождали.
До аэродрома было около километра. Наш батальон всем составом побежал смотреть фашистов-летчиков, посаженных на аэродром. Но на площадку нас не пустили, а командование получило выговор за нарушение дисциплины. Как-то стихийно все получилось: сразу все побежали, у командиров не было и мысли задержать нас, сами бежали со всех ног.
И все же главное мы увидели! Оказывается, самолет был наш, он вез бензин для самолетов, нагружен был до отказа. Летчик – комбриг с ромбами. Из самолета его вытаскивали раненого, он долго и громко матерился, слова долетали и до нас.
А вот как могло такое случиться, для меня и по сей день загадка. Видимо, не сработало оповещение службы связи. Позднее мы самолеты стали узнавать, какой наш, какой вражеский – по звуку. Так хотелось побольше узнать об этом летчике. Говорят, он уже был герой. А кто – и до сего времени не знаю.
Подводники
Не могу забыть флотцев с подводных лодок «Малюток». С первых дней войны их пускали на охоту. В порту их было несколько. В обед, во флотской столовой, вокруг подводников всегда была толпа людей. Они рассказывали о своих походах. Слушал и я.
– Мало, браток, нас уже осталось, крепко клюют нас! Техника у них первоклассная. Мы только выходим на цель, а они нас уже засекли. Не подпускают близко к цели…
Многого еще мы не знали о технике врага в первые дни войны, потому и были тогда большие жертвы. А жертвы флота у нас начались с «Малюток». Вот почему мне это запомнилось надолго.
На фронт
Наш батальон был направлен на фронт, к латвийской границе. Оттуда, по эстонским дорогам, мы отступали с боями к Таллину. Все было на этих дорогах войны. Героизм, измена, предательство, уход в плен... Но все же, отступая, мы изматывали врага, с надеждой, что скоро, пойдем в контрнаступление. А в действительности, назревало окружение нашей группировки.
Ни шагу назад
Примерно через месяц после начала войны я приехал в порт, за продуктами. Один из моих приятелей, портовый старшина, шепнул мне:
– Дело бяка, флот наш крепко клюют. Кузнецов, говорят, вместе с кораблем немцам сдался.
Кем был Кузнецов? Знаю, что из штаба флота, а должность его забыл.
А я в то время был молодо-зелено. Я еще не соображал, что можно говорить, а что нельзя. Приехал в свою часть на фронт, да и поделился новостью с другом – замполитруком, а он всегда общался с политруком. А в это время вышел приказ: за клевету, за распространение ложных слухов – наказание вплоть до расстрела.
Выстроили батальон, зачитали этот приказ, а дней через пять, капитан СМЕРШа вызвал меня к себе. У него в палатке сидел наш комбат, комиссар и еще двое не из нашего батальона. Начался разговор, я по-честному сказал все, что слышал. Начались угрозы, капитан вынул из кобуры наган и хотел меня расстрелять. Спасибо комиссару батальона, который заступился за меня и закричал:
– Что вы делаете, какое вы имеете право без суда расстреливать лучшего старшину, это безумие!
А ведь правда-то оказалась на моей стороне и тот портовый дружок-то ведь не соврал! Это подтвердилось, когда зачитывали приказ № 227 «Ни шагу назад» и список о привлечении к ответственности за паникерство, трусость, бездарное командование, за оставление на поле боя солдат и военной техники, некоторых командиров крупных воинских соединений.
Не взяли хитростью!
43-й особый батальон участвовал в боях под Мярьямаа.
Расскажу об одном случае. Целый день отступали, и вдруг приказывают нам взять оборону под городишком Марьямаа, это между Пярну и Таллином. Мы уставшие, не успевшие отдохнуть за ночь, а к утру надо было снова подготовиться к бою: окопаться, запасти боеприпасов, поесть. Наши командиры ходили, подбадривали нас, а бывало и наказывали. Но важно было, что все их команды строго выполнялись, ведь это залог успеха. На рассвете, около трех часов, то ли десятого, то ли одинадцатого июля, только успели рассредоточиться по своим рубежам, как немец уже подошел к нам.
Фашисты при отступлении двигались следом за нами, а иногда и обходили наши части. Также было и в эту ночь – батальон выходил из окружения. Мы хотели уже открыть огонь, да они подняли крик – свои! Немцы хорошо знали, что наших в лесах много. Пошли на хитрость, но обхитрить нас не сумели.
Они переодели около роты солдат в нашу форму и пустили на нас. Около дороги было расположено шесть станковых, пулементных расчетов, в том числе и мой, которым я командовал. Остальной состав батальона и другие подразделения залегли справа, слева и сзади. Наш комиссар находился с нами – может быть случайно оказался около нас. Переодетые немцы почти вплотную подошли к нам, в полный рост, без всякой маскировки.
Двое на чистом русском языке стали уже говорить:
– Ну как, братва, вы тут?
А сами идут прямо на нас! Один из командиров взвода поднялся из окопа и побежал к комиссару метров за тридцать. Комиссар тоже хотел выйти из окопчика, только поднял голову, эти переодетые сволочи по ним открыли огонь и убили обоих. Слышу, чья-то команда прокатилась по лесу:
– По переодетым фашистам огонь!
Если бы не было нас с тыла, всех бы перестреляли. После убийства командиров они бросились на нас. В этот момент с фронта стали наступать немцы, сбросив с головы защитные палатки. Тогда мы открыли огонь по тем и другим. Переодетая группа дрогнула. Часть залегли, часть пытались бежать напролом. Что-то орали, лежащим приказывали бежать, а мы огоньку добавляли. Много погибло и наших, но натиск был сломлен.
С фронта немцы ринулись в атаку, открыли шквальный огонь из автоматов и ручных пулеметов. Часть ручных пулеметов стучала оттуда, где шла группа переодетых. Потом выяснилось, что это были установленные ими репродукторы.
Наш командир беспрерывно кричал:
– Огонь по наступающим, больше огня по наступающим! Не пропускать фашистов!
У нашего станкового пулемета ствол так раскалился, что пришлось придумать какое-то охлаждение. Я выбрал хорошую коробку из-под лент и пополз к болоту, к воде. Ствол немного охладили. Раз восемь немцы залегали, снова поднимались и пытались наступать. В этот момент нам хорошо помогла артиллерия. Благодаря обстрелу часов около десяти утра оставшиеся в живых немцы стали отступать. Наши пошли в атаку. Мы оказались позади, стали свертываться и ждать команды. Видя опасность прорыва, заговорили немецкие минометы и орудия, но остановить наступление уже не могли, вскоре их заглушили.
Много было жертв, но перевес явно был на нашей стороне. Враг был потеснен километров на десять в сторону Пярну. Продвигаться дальше нам не было команды, а через день мы оставили позиции и отступили километров на тридцать, успев только похоронить своих товарищей.
Трагедия под Пылтсмаа
Основной удар немцев был направлен на город Тарту по железнодорожной ветке, идущей на город Тапа. Наша 11-я дивизия, отбила наступление немцев на Мярьямаа и потеснила их до города Пярну, после чего полки 249-й и 167-й, к которым принадлежал наш батальон, перебросили в треугольник Выхма-Пылтсмаа-Йыгева. Мы находились около города Пылтсмаа. Благодаря плотному огню, немцев удалось остановить на несколько дней, а дивизии пришлось отступить с закреплением позиций.
Позже, пережили еще один натиск фашистов, и от полков и нашего батальона осталось несколько человек. Поздней, через сорок с лишним лет, я узнал, что во главе с командиром батальона, уже четвертым по счету – Мещеряковым – группа из 43-го батальона, численностью около 10 человек, вышла из окружения около Кохтла-Ярве в направлении Нарвы. В последних боях был убит и комбат Мещеряков. Батальон во время окружения под Пылтсмаа был раздавлен танками.
Вот такова судьба моего родного батальона, призванного выполнять особо важное задание на Балтике.
Я в смертельном бою не участвовал. Мой станковый расчет находился у штаба полка. Была такая необходимость: держать три пулементных расчета у штаба. Бывали всякие неожиданности.
Роковая поездка
В августе подошли к Таллину и находились километрах в шестидесяти от него. На одном из хуторов, в школе, стоял штаб нашего полка. Комбат снял меня с фронтовых позиций и послал на двух машинах за продуктами, в порт Таллина. Мы были подчинены морякам, снабжались всем из портов флота.
Нагрузив две машины продуктами, я в сопровождении четырех солдат и двух шоферов отправился в расположение части. Навстречу шли отступающие части и обозы. Наша цель – выполнить приказ командира, доставить груз в часть. Вначале ехали беспрепятственно. С приближением к линии фронта стало сложнее: уже третий полковник интендантской службы, угрожая оружием, приказывал повернуть машины обратно.
Полковник утверждал, что наш полк и батальон в окружении, в десяти километрах отсюда за речкой стоят немцы. Дорога к нашему штабу около речки сворачивала вправо. Никто из полка навстречу нам не попадался. Поразмыслив, все же решили двигаться вперед: люди ведь там голодные, а две машины продуктов накормят весь полк.
Доехали до речки, до поворота, где стояла наша противотанковая батарея. Она сворачивалась, готовилась к отступлению. Командир батареи закричал нам:
– Куда вы, сволочи, прётесь?!
Мы быстро повернули вправо и на большой скорости проехали километров десять. Остановили машины, решили осмотреться. Дорога все еще шла возле речки. На нашем берегу я увидел эстонца, который собирался переплыть ее. Мы выскочили из кузова, подбежали к нему. Он не сопротивлялся. Стали спрашивать, где немцы. Он долго не отвечал, но когда постращали оружием, он сказал:
– Там, за речкой, и там, откуда вы едете.
– А куда мы едем, там есть немец?
Он сказал, что нет. Мы побежали к машинам, и увидели, что по дороге мчится легковая машина с тремя немецкими офицерами. Я выхватил наган, успел выстрелить в заднее стекло машины, и она умчалась. Держа оружие наготове, мы тронулись дальше.
На повороте к школе, где располагался штаб полка, росла большая береза. На ней должен был сидеть наш наблюдатель. Когда я его увидел, обрадовался, а он что-то кричал, показывая рукой на дорогу. Подъехали ближе, расслышали: он кричал, что за нами идут две легковых машины, как будто немецкие. Мы только успели спрыгнуть с машин, спрятались за них – первая легковая машина проскочила мимо нас. Вторая начала разворачиваться, из нее стреляли. Мы открыли ответный огонь, пробили шины, машина остановилась. В ней было два
немца, автоматчик и шофер. Автоматчик был убит, мы попали ему в голову.
Шофер тяжело ранен.
Наблюдатель сказал, что штаб находится на прежнем месте. Он сообщил по телефону о подбитой немецкой машине. Нам было приказано немцев доставить в штаб.
У школы нас встретил начальник штаба 249-го стрелкового полка. Я доложил о случившемся, он похвалил меня и приказал немедленно разгрузить машины около пищеблока, а немцев забрал в штаб.
Покуда мы разгружали машины, весь личный состав был выстроен на площади. Мы примкнули к этому строю. Была дана команда «в ружье»: пулеметные расчеты погрузить на автомашины и направить на подкрепление обороны штаба.
Бой на поле
Я был назначен командиром пулеметного станкового расчета. Одна из машин была отдана в наше распоряжение. Вместе с расчетом мы погрузили на машину станковый пулемет. Первый и второй номера расположились у пулемета, остальные у кабины. Командир роты трех расчетов был назначен из штабных работников. Все три машины с расчетами поехали на оборону восточной части местности, остальные были направлены на другие направления. Отъехав примерно на километр, мы заняли оборону во ржи, на самой возвышенности поля. Обзор дороги был очень хорошим. Позади нас, в лесочке у поля, были укрыты два самоходных орудия. Мы успели только окопаться, как сразу появились немцы. А где отход наших? Тогда я понял, что полк окружен.
Вначале была замечена немецкая разведка, а потом роты солдат. По другую сторону поля был хуторок из одного двора, как раз у дороги. У меня, как у командира расчета, был бинокль. Я увидел скопление немцев около хуторка, у хаты. Левой стороной, лесом, шла рота немцев с автоматами. Немедленно, через посыльного, я доложил об этом командиру. Вскоре была дана команда: орудийным расчетам открыть огонь по скоплениям. Хата загорелась, немцы из хутора побежали в лес, разбегались в стороны.
Наши батареи сразу передислоцировались, остались три мои расчета на поле боя. Через полчаса, противник открыл ответный огонь из минометов по расположению наших батарей, которые поменяли позицию. Разведка врага, очевидно, не знала, что во ржи окопались мы.
Пять снарядов упало ближе к полю, где были последние номера расчетов. Часть из них, еще не обстрелянные, в том числе и из моего расчета, побежали в полный рост. Враг это заметил и добавил огонька. Началось ужасное.
Прижавшись к земле, ждали конца канонады. Когда немецкая артиллерия закончила, началось наступление. Мы открыли огонь из всех трех станковых пулеметов, прижали немца к земле. А потом нам приказали с пулеметами отступать.
Все три машины стояли в разных местах. Покуда мы тащили пулемет до машины, в нее запрыгнули около тридцати солдат и офицеров из другой части. Какой-то майор сидел в кабине и приказывал шоферу двигаться, угрожая оружием. Но наш шофер, Лукьянов, все же дождался нас. Наш лейтенант почти в драку сцепился с майором, приказывая ему освободить машину, но майор угрожал оружием, а из кузова кричали: «Скорей, скорей!»
Командир наш приказал быстро разобрать станковые пулеметы, раскидать по лесу, замки взять с собой. Только приступили к выполнению этого приказа, он командует: «Отставить!» Подбегает ко мне и говорит: «Старшина, залезай в кузов машины, с прибытием к своим доложи все, я остаюсь здесь». Около машины было много тяжелораненых. У одного солдата был распорот живот и он кричал: «Убейте меня, родненькие!»
В кузов машины залезть было уже невозможно. Наш шофер заметил меня и, молодец, не растерялся. Слышу: «Быстро ложись на левое крыло». Я только вспрыгнул, он дал газ и машина тронулась. С нашим командиром там осталось человек шестьдесят солдат. Неизвестна судьба и других двух машин. В общем, остались люди раненые на явную гибель и смерть.
Почему так поступил майор и сидящие в кузове командиры? Где была их советская офицерская совесть? Почему тому же майору, старшему по званию, не взять командование в свои руки и организовать отход всех собравшихся, а раненых погрузить в машину и отправить? Почему же?! Почему?!!
Те солдаты, которые остались, я считаю, не пропавшие без вести. Эти солдаты – брошенные солдаты. Кто-то из них, может, чудом остался жив.
Нашей машине, чтобы выехать на дорогу, нужно было проехать возле школы, нашего штаба. Дорог в объезд не было, и наш шофер Лукьянов мчался к ней, не зная, что происходит там.
А там было вот что: на той самой площади, где несколько часов назад давал нам команду начштаба, стояло уже шесть немецких танков. Немцы ходили возле школы, занимались сбором трофеев. Одна машина наша горела. Наш шофер Лукьянов и тут не растерялся, дал больше газа в надежде проскочить. А сидящие в кузове открыли огонь, кто из чего мог. Сильно поливали огнем из станкового пулемета. И проскочили. В кузове с нами были еще трое раненых солдат.
Ехали хуторскими дорогами, в обход движущихся по шоссе немцев. Проехали километров тридцать в сторону Таллина, к отступающим. Когда прибыли в какую-то часть, майор наш пошел докладывать. И уже был не паникер, а «герой». Спас людей, вывел из окружения.
Думалось мне: не герои мы, а паникеры. А майору этому хотелось сказать: не хвалить тебя надо, а расстрелять. Отступая, сколько побросали солдат, сколько человеческих душ по глупости покалечили, погубили, отдали фашизму.
После майора и я пошел докладывать, хотя был предупрежден его группой, чтобы много не говорил о случившемся. Но я рассказал всю правду, и через несколько часов был направлен в Таллин в составе команды из сорока бойцов. Наш шофер и группа с майором остались при части. Больше этого майора и его группу я не видел. Сейчас думаю – наверное, это майор от меня так избавился. Все описанное – сущая правда.
Оборона Таллина
В Таллине мы попали в гарнизонную службу. Я нес караул около входа в убежище под старым кремлем, где до 28 августа 1941 года находился штаб фронта. Гарнизон готовился к баррикадным городским боям, я осваивал миномет. Резервных станковых пулеметов в батальоне не было.
26 августа 1941 года часть командиров фронтом и флотом покинули убежище. Человек двадцать вышли к автобусу, чтобы следовать на самолет, для вылета в Ленинград или на острова. Сослуживцы говорили, что в этой группе впереди шел командующий флотом Трибуц.
– Все. Раз командование улетит, жди беды, – услышал я от одного.
– Чего же они нас оставляют на съедение фашистам? – услышал от второго.
Я промолчал, но задумался над сказанным сослуживцами. Что же нас ожидает? Командование улетело, остались командиры подразделений. Как мы будем драться в городе, окруженном немцами? Куда отступать? Некуда. Значит, надо драться насмерть. А в голове слова сослуживца: «Они бросили нас, они бросили нас».
На следующий день с такими думами я был направлен в батальоне
№ 31 к окраине города, на оборону. 27 августа ждали «гостей», а они появились позже, двадцать восьмого. Перестрелка и минометные атаки шли до поздней ночи. А настоящей баррикадной борьбы не получилось. Ночью приказали отступать к портам – Минной, Купеческой, Беккеревской гаваням.
Приказ нужно было выполнять, и мы шли. Когда достигли портов, то увидели там ужасную картину: паника, неподчинение, кругом все горит. Один кричит:
– Грузите на палубу технику!
Другой кричит:
– Садите людей!
Так, в Купеческой гавани нам не пришлось сесть на корабль, и командир батальона повел нас к военному порту – Минной гавани. Там такая же обстановка, и летели уже снаряды. О посадке на корабль и думать нечего.
Командир батальона выстроил нас и объявил, что батальону приказано занять оборону порта около кладбища. Когда подошли к каменным стенам, увидели на кладбище убитых лошадей, вплотную поставленных друг к другу. Им даже упасть было некуда. Почему это сделали? Почему по-буденновски, по-ворошиловски не сделать на них прорыв фронта? Наудалую, была не была, все равно помирать! Больше бы было пользы. Трухнули, видимо, кое-кто.
Прорыв
На рассвете наш командир батальона вспрыгнул на каменную стену и закричал:
– Товарищи, кто желает пойти на прорыв фронта, прошу выстраиваться около меня! Кто не хочет, оставайтесь здесь под командованием старшего лейтенанта.
Я вышел одним из первых. Выстроилось с полторы сотни человек. Командир приказал всем вооружиться до зубов, взять по нескольку гранат, двадцать минут дал для сборов.
Подумал я: «Вот это командир! Не из трусливых. По своей собственной инициативе идет на смерть. Эх, была не была, все равно умирать. Хоть фрицев немного положим».
Мы ринулись обратно в город, командир кричал:
– Кто на прорыв фронта, идите с нами!
Фронт пробежали мы легко, именно «пробежали». Было уже совсем светло. Немцы явно видели атаку. Некоторые прятались от огня, некоторые открыли огонь из укрытия. Мы пробежали город, окраину города, пересекли шоссе из Палдиски в Таллин. На дороге подбили около восьми повозок с немецким скарбом, одну машину и побежали вглубь леса. Уставшие, еле плетущиеся, ночью сделали привал на поляне. Не было никакой команды. Командир остановился, хотел выстроить всех и что-то сказать, но никто не мог стоять, почти все свалились и заснули. Это, может, нас и погубило. Проспали почти до утра.
По лесам к Ленинграду
Эстонские фашисты – кайтселийты, сообщили наше местонахождение немцам и вызвали специальную часть, которая начала нас преследовать. Нас было около 600-700 человек. Утром наши посты обнаружили, что фашисты на машинах подъехали к нашему расположению. Машины оставили на дороге, а сами с автоматами пошли на нас. Мы дали им бой, одновременно отступая в лес. Когда они увидели, что нас много, преследовать не стали.
Мы ушли от них, но на следующий день встретились с минометчиками и артиллеристами. Они и давай нас угощать снарядами! И так преследовали около недели. Пройдем километров двадцать, как только остановимся на привал, по нам открывали огонь. Мы снова в путь. А мы же шли по обжитым местам. Почти в каждом доме эстонец-связист обязательно передавал все немцам.
В общем, за семь дней так измучились, что у наших командиров созрели другие планы.
Выстроили они нас всех и сказали:
– Товарищи, таким составом нам не пройти к Ленинграду. Надо разбиться мелкими группами, человек по пять-десять, вот тогда, может и удастся пробраться.
После этого совета мы все в буквальном смысле слова разбежались в разные стороны, кто с кем попал.
Ведь это же глупая команда. Кого легче уничтожить – шестьсот человек или шесть? А вот тогда считали, что шесть человек пройдут невредимыми. А мне кажется, старшие наши офицеры думали о себе, а не о сохранении боевой единицы – подразделения, батальона.
Нужно было решать самому, что делать. Всем ясно, что партизанить, а как? Тыл ненадежный – каждая эстонская хата продаст. Ни с кем из наших нет связи, нет опыта партизанской борьбы, нет старших наставников. Ждать времени, когда эстонцы тоже будут ненавидеть немцев? Или искать своих местных, но как найти «наших» эстонцев?
Когда разошлись мы в разные стороны, трудности возросли в несколько раз. Глупое решение нашего командира батальона на второй день дало о себе знать. Когда мы мелкими группами, нас и уничтожить легко.
Очистку эстонских лесов от остатков советской армии, немцы поручили эстонским кайтселийтам. Только в крайнем случае вызывали немцев. И мы наткнулись на группу кайтселийтов. Огонь открывать было бесполезно, у них численное преимущество. Решили бежать, а они бросились за нами следом. Вначале нас человек шестнадцать было, а потом осталось двое. Чудом остались в живых, забравшись под хворост у одной хаты.
Ночью я сделал попытку зайти в хату. Приняли меня дружелюбно, накормили, но хозяин послал своего парня в штаб к кайтселийтам. Я это сразу понял, взял булку хлеба и ушел. Нас начали преследовать и мы, наверное, километров тридцать отмахали. А перед утром встретились со своими, с группой моряков. Их было человек двенадцать, во главе со старшиной 2-й статьи. Мы очень обрадовались и нас приняли под командование старшины. Вооружены они были хорошо – побывали в обороне Таллина с Ленинградской стороны, на шоссе Нарвинском. Говорили, что вырвались из города, но с большими жертвами, а к портам решили вообще не отступать. Им приказ дали такой же, как нам – отступать к портам.
Старшина был волевой, и мне как-то даже это придало сил, появилась надежда на выход. С этой группой мы пробирались по лесам до 13 сентября 1941 года. За эти десять-двенадцать дней, что только не делали мы, чтоб пробиться: продвигались только ночью и с большой осторожностью, с дозорными, без принятия боя, стреляли только в крайних случаях. Старшина настраивал на быстрое движение, чтобы как можно быстрее попасть на свою родную землю, под Ленинград. Там русские, и любой нас может укрыть. Да еще нам надо где-то перейти фронт. Возможно, в районе Гатчины, там места глухие. За это время мы прошли шестьдесят километров.
Каждый божий день были под пулями, много делали ошибок, но смелость, находчивость помогали нам, и мы пробирались к цели.
Каждая хата продаст
В Эстонии сороковых годов в сельской местности крупных поселений – сел и деревень – было немного. Это была страна хуторов – отдельных крестьянских хозяйств, расположенных в нескольких километрах друг от друга.
Как-то на рассвете выскочили мы к одному хутору, а обойти его нельзя было, решили идти напролом. В хуторе было домов десять, не больше. Очевидно, он был центральный, в нем был магазин, какие-то учреждения. Когда шли до магазина, препятствий никаких не было, но в первых домах кто-то нас заметил и поднял тревогу. Кайтселийты носили на рукаве желтую повязку, один из них с криками побежал по задворкам. Я понимал у него только одно: «Русе, русе». Полная паника началась в хуторе: одни бежали в лес с вещами, другие одевались и одновременно отстреливались, третьи что-то орали. Нам задерживаться было ни на минуту нельзя. Старшина приказал мне быстро взять в домах хлеба и еще чего-нибудь, а сам наблюдал за желторотиками – так мы называли эстонских фашистов. И всем приказал ухо держать востро. Я достал булок шесть хлеба, каких-то консервов. Они оказались овощные. Погрузив все это в мешки, мы покинули хутор. Нас не преследовали: покуда собирались, мы, подкрепившись, махнули километров двадцать в сторону.
Под носом у врага
Обычно шли ночью. И вот получилось, что на рассвете мы подошли к населенному пункту. Видим, большой дом, а около него ходит желторотик – кайтселийт с нашей винтовкой.
В доме находились кайтселийты. Ведь немецкий фронт только прошел. Леса были забиты нашими, и эстонские кайтселийты были мобилизованы немцами и вылавливали нас. Потом мы узнали, что им платили за каждого пойманного русского. За убитого платили меньше. Были созданы целые подразделения кайтселийтов и расквартированы ближе к лесам. Вот мы на такое подразделение и натолкнулись.
Покуда думали, как быть, совсем рассветало. Двигаться дальше нельзя – обнаружат. Принимать бой – их численное преимущество.
И вдруг один моряк предлагает:
– Ребята, за домом сеновал – сарай. Пошли в него.
Сначала думали, что плохой замысел, а потом решили: была не была.
А он что-то пошептался со старшиной, сам побежал в лес, а старшина скомандовал:
– Быстро, по одному, в сарай.
Старшина снял часового, всадил ему в спину нож. Он вскрикнул, а в это время из леса моряк два раза выстрелил по окнам. Через пять минут старшина и его дружок вспрыгнули к нам в сарай.
Наверху были щели, и у нас была возможность наблюдать за кайтселийтами. Видим: стали выскакивать из дома, подобрали убитого, выстроились. Их было около сорока человек. Два командира прибежали из других домов. Слышим команды, человек двенадцать побежали прямо в лес, еще несколько пробежали возле сарая, в обход. Стало тихо. Нам двигаться нельзя – могут заметить. Пролежали целый день в сарае, а когда стемнело, по одному, по два стали выходить в лес под шум возвращавшихся групп. Двинулись дальше.
Глупо сделали…
Сильно изголодались, надо было достать еды. Ночь, темень кругом. Тихо-тихо подошли к большому хутору, окружили дом. Человек пять полезли в кладовые. Стали срывать замки, зашумели, хозяин проснулся. Зарычала собака, но из конуры не вышла. Мы насторожились. Хозяин взял ружье, выставил его в щель двери в сенки, и давай стрелять. Собака, испугавшись выстрелов, примолкла, а он палил и палил, раз десять выстрелил. Только когда один из наших крикнул:
– Замолчи, курат, а то убьем! – он примолк.
Мы забрались в кладовку, взяли там корзину и нагрузили полную тем, что было в кладовой. К нашему несчастью, хлеба там не оказалось, но съестного набрали.
Стали уходить, и в этот момент открылась дверь сенок, хозяин собрался опять открыть стрельбу, но один из моряков убил его. Из конуры выскочила большая собака и бросилась на того, кто держал корзину. Я схватил валявшуюся доску
и давай лупить ей собаку, угодил по голове, она отступила, а потом кинулась снова. Я еще раз, кто-то тоже схватил доску. Она отбежала к хозяину.
Глупо получилось: хлеба мы не достали, человека убили, кайтселийтов на свой след навели.
Решили лучше просить, пригрозив оружием, и обещать, что убьем, если кайтселийтам донесете. Так мы и делали. Оружие нам все же помогало. Да и ребята были в морской форме, у каждого через грудь по две ленты патронов, правда, у некоторых уже пустые. Но все равно наводили страх.
Смерть по ошибке
На рассвете один из наших ребят заметил двух человек в немецкой форме. Мы подумали, они преследуют нас. Мы искали место для отдыха, и вдруг немцы. Решили перебежать в соседний лес, а этих двух убить. Пошли на них всей группой.
Тот паренек, который видел их, он и убил первого. Не убил, а смертельно ранил. Оказалось, что это была группа наших из восьми человек, двое в немецкой форме. Как они проклинали нас! Но после помирились и вместе похоронили умершего от ран товарища, убитого по ошибке. Вот не знаю, почему они ходили в немецкой форме по лесам. Ведь отлично знали, что наших много, любой может убить. Может, не успели переодеться.
Мы посидели с ними около часу и разошлись в разные стороны. Объединиться никто не захотел.
Много подобных случаев было. И эстонские крестьяне повидали от нашей братвы много плохого. Вначале старались по-хорошему, а потом, когда убедились, что в каждом хуторе враг, как с врагами и поступали.
Орудие в сене
Ночь шли, стало светать, нам надо где-то укрыться, а подходящего места не было. Лес редкий, рядом большое болото. На опушке стояла большая копна сена. Решили укрыться на день в ней, но всем места не хватало. Четверо укрывались в лесу, охраняли, остальные восемь отдыхали в сене.
К нашему счастью, никого не было, просидели в сене целый день рядом с нашей противотанковой батареей. Разрывая сено, мы натолкнулись на нее. Удивились, но деться было некуда. Забравшись под орудие, спали под колесами целый день. Когда уходили, хотели зажечь сено, но не стали себя обнаруживать. Ушли.
Пожар
Измученные, уставшие, подошли к хутору, а он встретил нас огнем. Видимо хозяин нас заметил, забрался с автоматом к себе на чердак и открыл по нам стрельбу. Старшина говорит:
– Надо этого курата убить, а как?
Я ему говорю:
– Придется твоей гранатой.
Он не захотел – берег последнюю гранату. Мы набрали хворосту, с противоположной стороны подкрались к хате и запалили ее. Хата загорелась, а нам уже не до куража, надо убегать дальше – точно погоня будет…
Влипли…
А теперь о последнем случае, смертельном для нас.
Это было под местечком Туду около города Раквере в шестидесяти километрах от Таллина.
Мы, уставшие и голодные, подошли к какому-то хутору. Ребята остались в лесу около дома, а меня с моим дружком послали за хлебом. Достать молоко в Эстонии – проще пареной репы: в каждом хуторном колодце оно было. Крестьяне к ночи все молоко сливали во фляги и спускали их в холодную воду, в колодцы. А вот с хлебом проблема, он хранился только в домах. Наганы запрятали под рубахи, заходим в хату. Разбудили хозяйку, старушку, знающую русский язык. Она приняла нас, стала расспрашивать обо всем. Мы стали ей врать: вот хотим сдаться в плен, спросили, где у них штаб кайтселийтов. Она нам все рассказала, покормила нас яичницей с хлебом и молоком. Попросили хлеба. Она дала две большие круглые булки, сало, лук, вареной картошки целый чугунок. Мы все свалили в сумку.
Покуда это делали, и не заметили, как из второй комнаты выходят двое. Впереди высокий молодой мужчина с автоматом, сзади жена. Старушка говорит:
– Вот он вас проводит до штаба полиции.
Влипли, подумал я. Шепнул дружку:
– Как выйдем из хаты, против ребят врукопашную с ним.
Он понял меня. Вышли из дома. Вот уже против своих ребят идем. Надо действовать, а тут хвост – и бабушка, и жена провожают нас. Дружок говорит:
– Подождем, пусть женщины вернутся.
Вот уже вышли на тракт, он вывел нас на середину дороги. Близко к себе не подпускает. Простился с женой и матерью, они повернули обратно.
Нам нужно время, чтоб женщины ушли совсем. Но расстояние до ребят увеличивается. И тут я заметил, что они лесом бегут. Значит, надо действовать.
Я наклонился, будто завязываю шнурки у ботинок. Он подошел, стал торопить меня. Я развернулся и обеими руками вцепился в автомат, а Сашке кричу:
– Бей его!
Он меня мотанул так, что я потерял сознание, а автомат его не отпускаю.
Он дал очередь, как-то нажал на курок – я это не помню, ребята рассказали. Но Сашка наконец-то прицелился ему в голову и выстрелил, второй раз в живот, он свалился. В это время подбежали ребята, добили кайтселийта, оттащили за кювет. В это время я очнулся. Слышу, лошадиные копыта по дороге – ток, ток, ток. Ухом на дороге лежал. Лошади еще не было видно. Понял опасность, закричал:
– Ребята, кто-то едет на лошади!
Меня подхватили за руку и побежали в лес. Пробежали мы, наверное, километров двадцать, в основном по болотам, по воде. Голова у меня трещит, болят ноги, бока, а что сделаешь, бежать надо, жить хочется. Не знаю, как только мне хватило сил.
Выбежали на какой-то островок, измученные, мокрые. Ребята стали сушить портянки, ведь все были в ботинках. Я лежал, тихо стонал. Видимо, заснул и сон мне снился нехороший или предчувствие было в душе, сам не знаю. Я вспрыгнул, побежал, кто-то закричал:
– Куда ты?
Я остановился, очухался, и в этот момент, стоя во весь рост, заметил ползущих по лесу людей, их было много.
– Ребята, там желторотики!
Ребята покуда одевались, они уже бегут на нас и орут. Я упал между кочек, схватился за наган и давай стрелять. Открыли огонь и ребята, а они все бегут и орут. Когда подбежали близко, наш старшина бросил лимонку. Я слышал только одно:
– Бей гадов, все равно помирать!
После взрыва кайтселийты отступили – в замешательстве были. Но с противоположной стороны подошла вторая группа. Высокий детина сзади схватил меня за ворот, ударил прикладом и вышиб наган, потом потащил бегом, что-то по-эстонски крича. Я оглянулся назад, вижу – нашу группу штурмуют кругом, уже не стреляют…
Погибли все ребята… Вечная память им! Большое спасибо старшине, он научил меня драться, бороться за свою жизнь. Был я с ним всего двенадцать дней, а научился многому. Побольше бы таких командиров, наверняка и потерь наших было бы меньше, и фашисты бы недалеко зашли.
А я остался жив из-за жадности кайтселийта. За живого им платили больше, поэтому он решил, крадучи от своих, утащить меня и сдать.
Приобрести экземпляр книги можно в редакции газеты по адресу: ул. Театральная, 3, 3 подъезд, домофон 80.
Стоимость экземпляра: 500 рублей.