ДЕЛА МОРКОВНЫЕ.
Если бы мне пришлось играть в ассоциации со словом «театр», мне бы первым на ум пришел «Вишневый сад» Антона Палыча.
У нас в городишке улочка с именем Чехова лежит глубоко – просторная, с частными домиками. С одной стороны – частный сектор, с другой – поля, на которые когда-то мы ходили морковь собирать, в школе еще. Года два-три подряд в сентябре, в старших классах. Начинался новый учебный год, и несколько дней уделялось работе на полях. И в солнце, и в проливной дождь. В рюкзаки набивали бутерброды и бутылки с водой, нож, перчатки. На ноги – сапоги резиновые. Одевались теплее. И дружно шли работать.
Что-то со времен коллективизации. И так в каждой школе своя миссия, как мне помнится.
Дни проходили весело. Прилетит в голову морковка – и начинается. Учителя со всеми справиться не могут. А школьники отдыхают таким образом. По окончании рюкзаки проверить бы – а там морковь. Чего ж домой-то килограммчик не утащить?
И вся эта коллективизация – как дань прошлому. Пережитки и своеобразное искусство. Как любое искусство, и наше должно быть прекрасным. Заканчивали раньше – уходили, по дороге забирались на какой-нибудь стог сена или усаживались на свежескошенное поле, доставали еду и сидели компаниями. Такое в наше время только в кино увидишь.
Красных галстучков мы уже не застали, зато брат мой, на семь лет старше, был еще пионером. И я помню, был у него этот красный платок. Сейчас такие девушки на шеи повязывают, как аксессуар. Пару лет назад и вовсе на каждой второй было.
«МОЛОДЫЕ ЛЮДИ, ГДЕ У ВАС ТУТ ДРАМТЕАТР?»
В Екатеринбурге, если встать на набережной со стороны Дома Союзов, можно увидеть поистине театральную картинку. По левую руку – драмтеатр, по правую – полуостровок, который порос кустами и деревьями, нависающими над водой. А по воде – лодочки, с парочками. Как тут не вспомнишь Чехова?
Любой драмтеатр должен на своей сцене поставить Чехова. Иначе это не театр получается. Не настоящий какой-то.
Мы неслись напролом по непризнанному проспекту Свердлова, утром, в седьмом часу. В самом-самом начале седьмого. Смеялись, кричали и плакали. То мы перебегали дорогу на красный. Но утром субботы совершенно пусто. Машин почти не имелось. И людей было совсем минимально. То мы садились на первый попавшийся паребрик или ступеньку магазина. То срывались вновь и бежали. Она все пела эту песню... как там? «Целуемся на каждом светофоре...»
– У вас там встреча назначена? – спрашиваю я у девушки, которая, даже задав вопрос, не повернулась в нашу сторону, а уставилась куда-то вверх, будто разглядывая крыши домов на другой стороне улицы. – У драмтеатра?
– Да, – отвечает она.
– Какое нехорошее место для встречи, совершенно неудобное. Вам же сейчас никак не пройти напрямик. Все обходить придется. Но мы вам покажем, пойдемте!
И поманили девушку, чтобы та шла за нами, а сами сделали несколько шагов вперед, обгоняющих, чтобы она позади за нами была, как за проводниками.
– Вы, наверное, не отсюда? – обернувшись, спросил я.
– Да. А вы так рано гуляете? – поинтересовалась девушка.
Я присмотрелся к ее лицу, не мог понять сначала, что не так? Почему она не смотрит на нас, когда спрашивает что-то. А потом понял – у нее глаза раскосые. Один смотрел прямо на меня, второй в другую сторону.
Я отвел взгляд, подумал немного, как оправдать свое шумное поведение в раннее утро выходного дня. Потом собрался с духом и ответил просто:
– Мы гуляем!
ЗАГС УЖЕ НЕ РАБОТАЕТ.
– Ты едь. Сядь на какой-нибудь троллейбус, любой. Они все равно все привезут тебя ко мне. Ты только попроси остановиться вовремя – на архитектурной академии. Запомнила? И когда ты прибудешь, ты мне сообщи. Я встречу!
– Хорошо.
– Я выйду и встречу тебя.
– Хорошо.
– Едь...
Так мы сначала договорились. Вечером предыдущего дня. Я сидел в кафе, пил кофе. Перекусить хотелось чего-то съедобного, но здесь были только десерты. Тортики всякие, странные. Хотя один я пробовал, раньше. Он был вкусный. И название у него было какое-то, не помню сейчас уже. То ли со Швецией связано, то ли с лесом. Но точно там первая буква Ш была. Такая буква странная. Русская-прирусская. Как еще Ц, или еще Ю. Таких никто никогда не прочитает, будь он оттудова, из-за границы.
– Приехала? – отвечаю, когда телефон зазвонил.
– Я напротив музкомедии. На другой стороне улицы.
– Ой, ну что же ты. Я тебя встретить должен был. Но ты все правильно сделала. Обернись, вот видишь, позади тебя здание, такое с колоннами. Сделано в эстетике каких-то там лет. Желтое. Вот туда заходи.
– Неприглядное какое-то.
– Оно было лучше чуть-чуть, когда только отремонтировали. Тут внутри еще невыразительнее, чем снаружи. Заходи.
– Какая у тебя фамилия?
Она удивилась, с чего бы это я вдруг спрашиваю про фамилию. А я у всех ее спрашиваю. Люблю фамилии, и называть людей предпочитаю по фамилии, а не по имени. И она, думается мне, достанет сейчас из своего кошелька визитку, а вместо этого протягивает мне водительские права. Я расплылся в улыбке от фото, которое там было. Такое нелепое. И такое милое. Наверное, я один из немногих, кто нравится себе на фотографиях из паспортов, студенческих билетов и остальных подобных корочек.
– А паспорт у тебя есть? – спрашиваю я, возвращая права.
– А ЗАГС разве еще работает?
Я даже засмущался от такой наглости. А потом сижу, думаю: да, нет. Не работает. Уже ведь вечер поздний, к полуночи близко, а мы не в каком-нибудь Лас-Вегасе.
Достает она паспорт, протягивает мне. Читаю пару строчек, еще раз смотрю на фотку – не сильно отличается. Смотрю на прописку. Улица Клары Цеткин. Я зачитал вслух, а она, перебив, затараторила, что не проживает по указанному адресу.
– Да я и не собирался ехать по этому адресу, – среагировал тут же я.
ДОМА СЕКС ЛУЧШЕ.
Вокзалы всегда во мне вызывали такие противоборствующие чувства. От отвращения до умиления. Самое странное, что у меня случается в местах подобного рода – уставлюсь на кого-нибудь, и не могу оторвать взгляд в течение нескольких минут. Это же целая жизнь протекает, пока ожидаешь поезда или самолета. Либо автобуса на автовокзале.
Вот там, в коридоре справа от входа, стоят в ряд сиденья, на которых, обложившись сумками, спят две женщины,. Одна сидит, согнувшись как-то неприятно, другая – разлеглась, не смущаясь. Тут же неподалеку семейство цыганское. Дети бегают. Старший сын все ходит, скребет деньги по карманам и с родителей, чтобы купить кофе в автомате. А малышня носится вокруг с криками: Вася, абду абды архаим нурахмам. Непереводимое что-то. Я восседаю на подоконнике между киоском с прессой и лавкой, торгующей церковной атрибутикой. Крестики там всякие, иконки.
– Ты крещеная? – спрашиваю я.
– Ты что, еще и крестить меня собрался?
Думаю про себя: наверное, это значит «нет».
Встаю-сажусь. Не могу отважиться на какие-то решительные действия. Не могу смотреть в эти глаза. Я их отчего-то безмерно смущаюсь.
– Что, твердо? – интересуется, наблюдая за моей неусидчивостью, – попу отсидел?
– Да нет, попа уже привыкла к твердому, – отвечаю я, снова усаживаясь.
– Приедешь сейчас домой, там тебя встретят. Ты скажешь, что тебя на работе долго задержали. Будут тебе и поцелуи, и секс будет.
– Естественно, а ты как думала? Я скажу, что начальники совсем бессовестные. И будет мне теплый прием. И секс. Это лучше, чем заниматься им в подъездах или между гаражами.
НУ, ВООБЩЕ…
Кондукторша была такая сальная женщина. С пепельно-пергидрольными волосами. Сидела она сзади, болтала с двумя другими, поприличнее. И все, ею сказанное, сопровождалось по-театральному громкой фразочкой «Ваабще кашмар!»
Я все ехал, подглядывал за ней и думал: ну вы такая странная. Как из кино. Такая недоброкачественная на вид, и внутри – пусто. Ну, зато хоть сын на одни пятерки по математике учиться. Хоть и проблемы у него с русским. У меня вот всегда с математикой не было человеческих отношений.
– Он у меня в математике вообще первый. Одни пятерки. А вот русский с литературой – вообще кошмар. Ну, я ему говорю: бизнесменом будешь. Он у меня телец, как раз по знаку зодиака бизнесменом ему хорошо стать.
Тут одна из поприличных повернулась, посмотрела в зеркало водителя и говорит:
– А ты чего сегодня с чужим водителем разъезжаешь?
– Ваабще кошмар, вы че, уже моего водителя прям наизусть выучили? Да, с чужим сегодня езжу, – заигрывающе махнула рукой сальная, приподняв правую бровь.
Дурная такая дамочка, скажу я вам.
– Мой так поорать любит, – продолжает тут же она, – на всех орет, на меня – нет! А, конечно, как тут не заорешь? Там же ваабще кошмар, че творится! – и показывает куда-то в сторону.
Все понимают, что речь идет про дороги. День-то ливневый такой. Сыро, дороги – страшная вещь. Пробки, поди, кругом непробиваемые.
Мне сейчас ехать некуда было. Я так – от работы до дома. Парочка остановок. Утро сидел вспоминал, да ночь. И подслушивал сальную заодно. Смотрел на телефон и все не хотел, чтобы это молчание затянулось надолго. Так уж мне не по себе от этого молчания стало.
Я ПОРАБОТАЮ НАД ЭТИМ.
На конечной остановке дама была с собачками. Образ, как из классики. Тоже что-то из Чехова. Только дама такая осовремененная. И собачки у нее – таксы. Не всякие там шницели, или как они там еще называются. Короче обыкновенные таксы. Три штуки. Одна самостоятельная – без поводка. И все пытается сгрызть пластиковую бутылку. А дама ей все кричит: отойди, отпусти бутылку.
У меня люди с собаками зависть вызывают. Сам я всегда мечтал, чтобы у меня собака была. Настоящая такая, средних размеров или больше. Чтобы не игрушечная. И лаяла чтобы по-настоящему, красивым голосом. Там, конечно, не разберешь, красивый ли у того или иного представителя голос, пока не вырастет. Но вот такое желание у меня давно уже появилось. Еще когда в детстве в нашей семье ротвейлер жил.
И тут она мне рассказывает что-то по телефону, я и не разобрал сначала, а потом переспросил даже:
– У тебя что, собака, что ли, есть?
– Да! У тебя ММС на телефоне работает?
– Ой, нет. Я такие вещи не практикую. Это же надо позвонить в справочную, сказать, что хочу функцию приема штучек всяких медийных. Как-то уж все мне не до этого.
– Ааа, – тянет она в ответ, – а то я бы тебе показала собаку, или еще что-нибудь.
– Ну, я подумаю. Завтра. Обещаю подумать над этим.
– Над этим работать надо, а не думать.
– Ну, тогда я поработаю. Завтра.
И вот сижу я, представляю себе, как у нее какой-нибудь бигль. Ей бы такой пренепременно подошел. Охотничий, лапы короткие. Шерсть тоже не длинная. И уши чтобы висели. И окрас обычный: белый, коричневый и черный.
– Вот я очень рад, что ты собаку завела, – говорю я, – я люблю собак. Хорошо, что не кошку.