Россия, 623700, г. Берёзовский,
Свердловская область,
ул. Театральная, д. 3,
3-й подъезд, оф. 80
8(343)247-83-34, +7 904-98-00-446, gorka-info@rambler.ru, glav@zg66.ru
- Здравствуйте, Рада! Как вы сегодня прекрасно выглядите! Как Вам к лицу эта шубка! Норка, да?
Звенел голосок активной, талантливой журналистки Дины Зацепиной, работающей в университетской газете со старым советским названием «За индустриальные кадры!». Диана обращалась к миловидной девушке, с которой познакомилась вчера на собрании активистов профсоюзного комитета.
- Да, спасибо. Это папа ездил на конференцию в Италию и привез мне оттуда такую необычную шубку.
- Ой, а какая у Вас подвеска из кожи! Где Вы ее купили? - Продолжала цепь комплиментов Диана.
- Да нет,- раскрасневшись сказала Рада, - Я сама делаю такие подвески. Собираю старые кусочки кожи и творю, когда нужно учить уроки.
- Вот это да! И у Вас хватает времени на рукоделие? Вы же возглавляете строительный отряд? Как он называется? – Искренне удивляясь, сказала Дина.
- «Юнона». Только не строительный, а сельхозуборочный. У нас будет вторя целина и набрать мне нужно еще 40 человек! Большая работа впереди. Поедем ли мы в этом году еще не известно, – рассуждала Рада. Ей почему-то было очень приятно удивлять представителя прессы. Вдруг ее мечта попасть в газету когда-нибудь исполнится?
-Сельхозуборочный, как интересно! А много там можно заработать?
- Заработки небольшие, зато свежий воздух, загар как на море, культурные мероприятия, закалка характера в деле. После рабочего дня, я как комиссар, организую всем какой-нибудь веселый вечер: КВН, «Любовь с первого взгляда» или еще что-нибудь. Ребятам и девчонкам там не скучно, как это бывает в женских или мужских отрядах, мы замкнутая система. - С любовью рассказывала про свой отряд Рада.
- Вот это да! Вы это все сами придумываете? Сами проводите? Да Вы талант! Вам бы на большую сцену! – рассыпала комплименты журналистка.
- Да, да. Мы с мужем скоро будем участвовать в конкурсе «Самая обаятельная семья». Там будет несколько этапов: конкурс приветствий, конкурс танцев, конкурс кулинарных способностей…
- Ух ты! Я обязательно приду поболеть за Вас! Значит Вы еще и умеете готовить? Печь умопомрачительные тортики? – подбрасывая дровишки в огонь самолюбия трудилась Диана.
- Это совсем не трудно, я натренировалась этому, в подготовке поздравлений нашим мальчишкам в группе. Сладкий тортик с курагой и черносливом для них лучший подарок ко дню рождения.
- Вот какая Вы умница и красавица! У меня к Вам созрело деловое предложение, - вдруг став серьезной продолжала талантливая журналистка. Давайте – ка завтра приходите в библиотеку к шести часам, после пар, и я возьму у Вас интервью, как у яркого представителя сегодняшнего студенчества. Придете?
У Рады застучало в ушах, дыхание перехватило, и она выпалила:
- Конечно, договорились!
На следующий день ровно в шесть часов Рада с сумкой полной наград, дипломов, кожаных подвесок и рисунков появилась в библиотеке. Сначала она расстроилась, не увидев Диану.
- А Вы не видели такую темненькую, шуструю, стройную девушку журналистку?
Обратилась она к «серенькой», ничем непримечательной библиотекарше.
-Говорите тише. Я и так Вас прекрасно слышу. Она сидит за самым дальним столом центрального ряда. Кажется, машет Вам рукой. – проговорила та, не поднимая головы от книги.
Рада рванула туда.
- Девушка, вы куда так спешите? Шубу забыли! - Громким шепотом остановила ее библиотекарша.
Взвалив на себя всю одежду и сумки Рада решительно и гордо подошла к последнему столу.
- Хорошо, что Вы, Рада, пришли вовремя! Садитесь ко мне, напротив. Сумки и шубу сюда – ласково начала Диана, указывая на стол за спиной Рады. - Начнем! – серьезным тоном произнесла деловая журналистка.
Рада очень волновалась и была в предвкушении счастья. Про ее удивительную жизнь будут писать статью!
Усевшись поудобнее, она начала отвечать на умные, глубокие вопросы журналистки об учебе, отряде, творчестве, жизненных трудностях и даже детстве.
Так прошло час или два. Но вдруг Диана стала спешно собираться.
- Спасибо, Рада, я, думаю, достаточно. Прекрасный материал! Я еще не решила, куда его можно будет разместить. Может в университетскую газету, а может и в «В вечерний Екатеринбург». Заголовок будет «Удивительная девушка». Я найду Вас сама, пока!
Дина настолько глубоко покопалась в душе Рады и настолько быстро ушла, что наша умница-красавица еще несколько минут сидела молча, без движения, приходя в себя. Потом неспешно и гордо встала, царским взглядом окинула зал читающих. Ей казалось, что она была не в библиотеке, а в студии первого канала в Москве. Ее интервью слышала и видела вся Россия!
Вдруг в Радиной голове промелькнула как выстрел мысль: а где моя шуба? Ее не было ни где: ни на столе, ни на стульях, ни у библиотекарей…Хрустальная корона с головы Рады упала, рассыпавшись в мелкие дребезги…
А молодую талантливую журналистку Диану Зацепину уже больше никто и никогда не видел в университете.
- Автор: Татьяна Чечвий
- Просмотров: 1533
СУДЬБА.
Как звук в натянутой струне,
Как соль в земле родимой,
Живет поэзия во мне
Судьбой неотвратимой.
И я, как подданный ее,
От самого рожденья,
Ей подчинил свое житье
До самоотреченья.
Стихи преследуют меня,
Как пагубное зелье,
Но бесконечно счастлив я
От этого похмелья.
В плену призванья своего
Твержу я без лукавства,
Что нет ценнее ничего
Духовного богатства.
Я в мире все готов стерпеть
В водовороте буден,
Чтобы побольше добрых слов
Успеть оставить людям.
Чтоб сквозь любые времена
Стихи мои простые,
Как сердца вещая струна,
Звенели над Россией!
1997 г.
ОТ АВТОРА БИОГРАФИИ.
Георгий Иванович Шориков – популярный, узнаваемый и любимый уральцами композитор и поэт. В его стихах воспета красота и мощь родного края. История его жизни будет интересна читателям хотя бы тем, что в ней видна история развития и становления культурных учреждений Свердловской области, образования в сфере культуры. Отражены способы развития творческих возможностей в советское и постсоветское время, богатый опыт организации культурно-досуговой деятельности.
Огромный вклад в культуру региона по достоинству оценен руководством области и города – об этом свидетельствуют многочисленные почетные звания Лауреата многочисленных конкурсов и фестивалей, звание заслуженного работника культуры Российской Федерации. Многим поколениям березовчан стихи Шорикова помогли обогатить духовный мир, расширили диапазон поэтических образов.
Наш герой полностью посвятил себя работе, прошел «образцовый» жизненный путь, служащий примером для молодежи. Несмотря на свою известность Г. И. Шориков остается простым, доступным человеком с большой душой и открытым сердцем. Основой книги «Судьба, похожая на сказку…» служит рукопись и личный архив главного героя.
«В народе уральские драгоценные каменья величают самоцветами. То ли оттого, что удивительно красивы, то ли потому, что умеют дарить свет другим. А, впрочем, бывают и люди такие. Сразу не разглядишь, а узнаешь получше – будто клад нашел. Тут тебе и стихи, и песни, и сказы. Читать - не перечитать, слушать - не переслушать. Просто дух захватывает! Сколько в них настоящей человеческой теплоты, добра и света, живых нерукотворных картин родной уральской природы: с рябинками и березками, васильками и ромашками. Откуда, из каких родников это потрясающее богатство красок, это неподражаемое колдовство, которым так щедро делится с нами наш земляк, творец и волшебник слова Георгий Иванович Шориков. Откуда эта всеподкупающая музыкальность и образность строк. Откуда? Спрашивай, не спрашивай – остается загадкой».
Георгий Иванович Шориков - заслуженный работник культуры Российской Федерации, выпускник музыкального училища им. П.И.Чайковского, лауреат многих российских музыкальных фестивалей, в том числе, конкурса молодежной песни «Юность комсомольская моя». Первый обладатель специальной премии Березовского управления культуры «Верность призванию» 2005 года, лауреат литературной премии имени И.И.Акулова, Почетный гражданин города Березовского с 2003 года, поэт и композитор, автор «Города наших отцов», гимна города Березовского. В 2014 году был номинирован на премию Губернатора Свердловской области.
Особенно интересен Георгий Иванович как композитор и поэт. На его стихи написали музыку композиторы Е.Родыгин, В.Шильдт, Ю.Афанасьев, В. Лаптев. Песня «Расстрелянная школа», на стихи Георгия Шорикова и музыку Владимира Горячих, была исполнена на траурной линейке в Беслане 5 сентября 2005 года.
Виноградов В. Дружеское досье // Серебряный вальс: сборник песен на стихи Г.И.Шорикова – Екатеринбург, 2014.
РАССТРЕЛЯННАЯ ШКОЛА.
Как скорбное распятие Христа
Глядит на нас расстрелянная школа,
А рядом над цветами вьются пчелы
И голубеет неба высота.
И также солнце льет на землю свет,
И также в поднебесье рвутся птицы,
И также серебром река искрится
И лишь детей, погибших, с нами нет.
Их жизнь не рок жестокий подстерег,
Впились в сердца им пули террористов,
Когда тропинкой утренней, росистой
Они спешили в школу, на урок.
Что детских жизней может быть ценней:
За счастье их печемся мы извечно,
Каким же надо быть бесчеловечным,
Чтоб объявлять охоту на детей.
Но час придет, и с высоты небес
Детоубийц за это преступленье,
Взамен пустых надежд на всепрощенье,
Настигнет кары Божьей грозный крест.
Пусть знают все, кто сеет терроризм
И все, в ком тлеет подлая душонка;
Кто жизнь отнять, способен у ребенка,
Напрасно сам надеется на жизнь!
Самые известные произведения собраны на музыкальном диске «Край рябиновый, край березовый». Песни нашего земляка исполняются творческими коллективами многих городов области. Георгий Иванович Шориков – коренной уралец. Он выпустил несколько сборников песен и стихов: «Рябиновый поклон», «Поющая душа», «Под отцовской крышей», «Парус детства», «Серебряный вальс», «Прекрасно жить на свете», «Ветка рябины», «Мелодии любви». Все его стихи пронизаны любовью к родному краю, уральской природе, землякам-уральцам. Яркость лирических образов поражает воображение, а мелодичность, заложенная в самих стихах сразу трогает душу. В стихах Георгия Ивановича четко выражена главная мысль и ритмическая формула поэтических строк. Георгий Иванович являет собой яркий пример служения своему любимому делу, делу искусства.
Уже более полувека жизнь и творчество поэта связаны с Березовским. В 1965 году Георгий Иванович был назначен художественным руководителем ДК «Мир» поселка Монетного, и руководил им до 1995 года. Именно в это время Дом культуры стал одним из лучших в области и в отрасли по организации досуговых форм работы. Достигли высокого уровня коллективы художественной самодеятельности – агитбригада «Пускач», ВИА «Рассветы», вокальный ансамбль «Юность». Эти коллективы пятнадцать лет подряд становились победителями областных отраслевых конкурсов и телевизионных смотров.
Творчество поэта, вся его деятельность говорят о том, что этот человек настолько талантлив, что, несомненно, заслуживает более подробного освещения своей творческой поэтической и музыкальной деятельности.
СЛОВО О ПОЭТЕ ГЕОРГИИ ШОРИКОВЕ.
Знаковый человек поселка Монетный, поэт и композитор. В поселке его знают все от мала до велика. Знает всех наперечет и он: будь то малыш или убеленный сединой житель Монетного.
Неугомонный, он все время куда-то спешит, и всем понятно, ведь у такого человека – планов громадье. В то же время, при встрече он успевает поприветствовать всех, кто попадается на пути, сказать нужные слова. Своим оптимизмом, никогда не покидающей лицо улыбкой, несет людям такой позитив, от которого становится легче дышать, жить и делать только добрые дела и поступки.
И, все-таки, говорить об этом человеке не просто. Ловишь себя на мысли, что что-то недосказал, упустил, не сумел до конца охарактеризовать, как творческого человека. Помогают стихи самого автора. Искренние, добрые – лучше не скажешь.
Больше пятидесяти лет назад он связал свою судьбу с маленьким уральским поселком Монетный. Здесь прошло становление, как поэта, творческого человека, специалиста в области культуры. Подпитывали атмосфера, люди, да и само время. Монетный стал его второй родиной, о чем говорит он сам в стихотворении «Уголок России»:
«Поселок мой! Ты дум моих стремленье.
Поселок мой – мой дом, моя броня.
Моя любовь, мечта и вдохновенье
На всей земле один ты у меня».
Много поколений родилось и выросло в поселке: они создали свои семьи, нашли свою любимую работу и живут по принципу «где родился, там и пригодился». А стихотворение «Наш Монетный» и великолепная музыка, написанная к нему, стало гимном поселка и любимой песней земляков от мала до велика.
Он частый гость в школе, активный участник мероприятий для детей. Знакомит учащихся с историей развития культуры в городах Урала. Примером тому, поездка в город Ирбит, на малую родину поэта. Об Ирбите он пишет с такой теплотой и нежностью: «Без тебя не в силах я ни дышать, не жить, мне не разлюбить тебя и не позабыть». Его босоногое детство прошло в грозных сороковых:
«Я родился на пороге грозных лет сороковых,
Было радости немного у ровесников моих.
Хлеб с травой, штаны в заплатах.
Что поделаешь – нужда…»
Народная мудрость красной нитью проходит через все творчество поэта. И это тоже из детства: «…отец играл на балалайке, мама пела». Отсюда сила и мудрость его творческого начала, и чувство времени, и отклик на памятные события военной поры.
От простыней светло в палате,
А от бинтов еще светлей,
Но не могу не вспоминать я
Военных тех госпиталей,
Когда в суровом сорок третьем
В объятья к раненым попал,
И как старался песни петь им,
И на гармонике играл…»
А позднее, уже в зрелом возрасте, смысловые понятия о войне меняются: это беда, выпавшая на долю Отечества и всего человечества:
«Когда в сорок первом война прокричала
Отчизне суровую волю свою…»,
«Битвы смертоноснее на свете,
не видала русская земля…»,
«Когда родимая земля стонала и горела…».
Он нашел емкие слова, чтобы воспеть подвиг солдата освободителя, выжившего в этой страшной войне:
«Свои, залечивая раны, и
Раны тяжкие страны,
Он стал почетным ветераном
Ушедшей в прошлое войны…»
Некоторые из этих стихов стали песнями.
Он – простой земной человек, понимает, что не все в этой жизни вечно, а потому ради будущих поколений обращается к участникам войны:
«Ветераны, ветераны,
Что Вам прошлое таить,
Ведь нам хочется сегодня
По душам поговорить…»
Не забывает он и боли тех, кто потерял на войне отца, мужа, сына:
«Мать потеряла сына на войне,
В снегу замерз, или сгорел в огне,
Она об этом так и не узнала,
Где та дорога, что последней стала.
И мать ждала. Она дала зарок.
Придет ли? Переступит ли порог?
Не скрипнут ли за дверью сапоги?
Сидит, людские слушает шаги.
Сын не вернулся, мать от слез ослепла…
А ветер нес по свету горстку пепла.
Но как-то утром, в предрассветный час
Коснулся пепел материнских глаз
И снова мать, как прежде, стала зрячей
И снова по земле пошла горячей.
Проходят год за годом, дни за днями,
И вот она увидела вдали
Огромный город, залитый огнями:
Вот, сердце сына твоего - смотри.
Оно пылает, яркое, живое,
И мать глядит, на город смотрит мать.
Ей этот город хочется обнять.
Она узнала сына своего.
Был назван город именем его».
Он любит детей. Слушает их и слышит. Общается с ними на равных. Стучится в их сердца своими поэтическими строками. Тема «Моя тихая Родина» - любимая у учеников. И все потому, что о ней, о малой Родине им рассказал поэт на уроках. Эти беседы нравятся и детям, и взрослым. Они несут доброе, вечное. Они проникновенны, убедительны, позитивны. Может быть, когда-нибудь из учеников вырастут настоящие патриоты своего поселка, города, страны.
Он – наставник, педагог, способный увлечь, помочь, заинтересовать любого. Вот, к примеру, школьный музей. Каждый стенд музея обозначен знакомыми всем монетнинцам стихами:
На тесных стендах школьного музея
Вся жизнь моей страны отражена.
…Скажи, кого сегодня не тревожит
Седая память дедов и отцов.
Он волнуется за будущее поколения. Некоторые поступки молодежи больно ранят душу поэта. Тревога звучит в стихотворении «От имени всех матерей»:
«Я к вам обращаюсь, мальчишки,
Где б ни были вы в этот час,
Откуда, откуда скажите,
Так много жестокости в вас?
Что вас заставляет, ответьте,
Преступные делать дела?
Неужто, ребята, на свет вас
Для этого мать родила?!
Надев равнодушия маски,
Плюете прохожим в лицо.
Не в том ли вам видится счастье,
Чтоб множить ряды подлецов?
Зачем ваши тянутся руки
К ножам, пистолетам, вину,
В то время, как сверстники ваши
Томятся в жестоком плену.
Отбросьте дурные привычки
И станьте нежней и добрей.
Я к вам обращаюсь, мальчишки,
От имени всех матерей!»
Он – автор гимна города Березовского «Город наших отцов». Песня полюбилась березовчанам своей простотой и исторической достоверностью. Главный герой песни – человек труда, влюбленный в свой город, его тихие улицы, его судьбу. Песня, по праву стала визитной карточкой Березовского. Прочно вошла она и в репертуар народных коллективов «Золотой каблучок», «Уральская зоренька», «Поющие сердца» и «Бабье лето».
Он – автор более ста песен, которые постоянно звучат на концертных подмостках города и области, на радио и телевидении. Некоторые из них исполняют Государственные хоры Уральский и Оренбургский. Березовчане, особенно монетинцы, любят «Заводскую рабочую», «Наш Монетный», «Песню о заводе», «Родные просторы», «Ой, ты, край уральский».
Георгий Иванович настоящий пропагандист музыкального народного творчества, воспитал много прекрасных вокалистов, которые не раз становились Лауреатами городских и областных конкурсов.
Он счастливый человек, потому, что только настоящее творчество творит чудеса и делает счастливыми других. Он – редкий чудесник, волшебник и сказочник, наш поэт Георгий Иванович Шориков!
Хотел бы я быть соловьем,
В березовых рощах зеленых,
Чтоб звонкое пенье мое,
Сердца согревало влюбленным.
Хотел бы я быть соловьем,
Чтоб петь под окном у любимой,
Чтоб в голосе нежном моем
Свое она слышала имя.
Хотел бы я быть соловьем,
Чтоб песне служить беззаветно,
Чтоб быть знаменитым, как он,
И, так же, как он, незаметным.
М.Н. Шакирова, ученица школы № 32, 2017 год.
ВОСПОМИНАНИЯ ГЕОРГИЯ ШОРИКОВА.
НАЧАЛО.
Все с детства начинается на свете,
Весь мир улыбкой детскою согрет.
И истины прекраснее, чем эта
На белом свете не было и нет!
Стоит только представить себе этот мир! Такой естественный и знакомый, такой удивительный и простой, а вместе с тем такой загадочный и сложный как красивая сказка, полная чудес и волшебства. Так ли это или не так?
По воспоминаниям Георгия Ивановича, детство у него было по настоящему счастливым и, прежде всего, по тому, что он родился весной, когда все оживает, все просыпается и превращается в сказку.
Такой она была и в его день рождения, тридцатого марта тысяча девятьсот тридцать седьмого года.
Шориковы: Иван Васильевич и Антонина Алексеевна.
Появление первенца в семье Антонины Алексеевны и Ивана Васильевича Шориковых было радостью для всех. Не могла наглядеться на своего долгожданного внука и, сумевшая вынянчить и вырастить за свою жизнь тринадцать детей – бабушка Марина. Антонина, как раз и была у нее последней, тринадцатой. Жаль, не довелось повидать внука деду Алексею, которого по распоряжению ВЧК, к тому времени, успели отправить на Колыму.
Шло время, все домашние для развития внука старались, как могли. Бывало, даже устраивали настоящие импровизированные концерты. Мама пела, отец играл на балалайке. Бабушка Марина пыталась водить с внуком хороводы. На трехлетие отец смастерил сыну саблю, мама – шапку-буденовку и, Гоша, словно буденовский боец, лихо рубил во дворе крапиву, а иногда приглядывал за своей младшей сестренкой Надей, развлекая ее то погремушками, то бубенцами. Так, за своими детскими и недетскими делами, он даже и подумать не мог, что город Ирбит, в котором появился на свет, на самом деле был необыкновенно знаменитым своей прославленной торговой ярмаркой. За 279-летнее существование которой, в те времена, ей не было равных по размаху во всем торговом мире!
Каких только легенд не ходило о ней и у нас, и за морем. В иной год, прославленных купцов и всевозможных именитых гостей здесь собиралось столько, что вместить всех не в состоянии был самый большой гостиный двор. А сколько разных языков и наречий звучало в ее торговых рядах и палатах – не перечесть. Развитию Ирбитской торговой ярмарки, как одного из важнейших мест, придавали значение самые великие правители России Петр I и Екатерина II.
Достаточно яркие и подробные впечатления об Ирбитской ярмарке оставил в своих романах и наш замечательный уральский писатель Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. Постоянное и широкое участие принимали в уральских торгах и такие крупнейшие промышленники России, как Савва Морозов и многие другие. Любили родители и нашего новоиспеченного буденовца не упускали случая привезти с ярмарки детям, то сладости, то игрушки. На последнюю ярмарку, предвоенную, взяли с собой и его. Такого яркого и шумного зрелища Гоша еще не видел никогда. Но самое неизгладимое впечатление произвела на него музыка. Она была всюду: и у центральных ворот, и на каруселях, и на площади. Здесь же он впервые услышал и увидел гармонь. Именно она очаровала и покорила его детское сердце раз и навсегда. Казалось, этому счастью не будет ни конца, ни края.
…Но вскоре вся жизнь в городе резко переменилась. Взамен мирным дням пришли военные.
В Ирбит стали поступать раненые, а в сторону фронта, один за другим отправлялись эшелоны с новобранцами. В полуопустевших, без мужчин, домах, остались одни женщины и дети. На заводах и фабриках, всюду, где только можно, за станки встали подростки. Каждый, кто мог изо всех сил, день за днем, минута за минутой, старался для того, чтобы как можно скорей приблизить желанный час победы! И потому, в длинные зимние вечера, не смотря ни на что, после работы люди собирались вокруг керосиновой лампы и пели «Огонек», «Катюшу» и «Синий платочек». Песен хватало на всех. Не хватало только гармони, которая уже более трех лет никак не выходила у маленького Гоши из головы. Этой же мыслью однажды заболел и отец. Что делать? Думал-думал и выстрогал ее из сосновой чурки. Приладил ремень, вместоладов наклеил пуговицы. Гармонь всем понравилась, а Гоша к ней так привык, что охотно стал изображать гармониста.
Как бы сложилась его музыкальная судьба дальше, трудно сказать, если бы в один из осенних дней в их дом не постучал дядя Леня. Родители впустили гостя и разрешили переночевать.
ЧАСТЬ I
ДЕТСТВО.
– На второй или третий день дядя Леня, заметив мой интерес к музыке, за вечерней беседой уговорил-таки отца купить мне гармонь. Наш случайный гость, к всеобщему счастью, оказался прекрасным гармонным мастером. К тому же, человеком с чуткой душой. Когда они принесли с базара покупку, гармони, как таковой, вовсе не было. Дядя Леня из холщового мешка высыпал на стол одни лишь детали. Колдовство мастера продолжалось почти целый месяц, а может и больше. Именно колдовство.
Постепенно, мало-помалу, разрозненные планочки и дощечки начали обретать вид музыкального инструмента. Затем он тщательно отполировал и покрыл лаком корпус гармони, и тот, словно по волшебству, в раз заблестел и запереливался всеми цветами радуги. Особенно ярко сияли белым перламутром лады. Дядя Леня облегченно вздохнул, поставил инструмент на мои худенькие колени и велел играть.
Я впервые робко нажал на лады настоящей гармони. Сердце у меня будто сжалось. Все произошло так неожиданно, так быстро! И мне почему-то вдруг показалось, что стать гармонистом очень легко. На деле оказалось сложнее, но дядя Леня был терпелив. Под его руководством я неплохо освоил на гармони целый ряд песен и самую любимую «Крутится, вертится шар голубой». Дядя Леня стал моим настоящим другом и учителем.
Как оказалось, волна репрессий 1937 года забросила его на Урал и свела с нами. Вскоре, у него отыскалась семья, и он уехал. Как сложилась его судьба после, нам не известно.
Гоша Шориков с сестрами - Надей и Альбиной.
Время неумолимо неслось вперед. У меня кроме сестрички Нади появилась Аля. Заботы о них хватало всем: и отцу, и маме, и бабушке. Меня же больше всего занимала гармонь. Как-то ближе к весне мама попросила отца сходить в детский сад, чтобы пристроить туда меня. Оказалось, что свободных мест нет! Тогда папа, на всякий случай, возьми да и скажи, что я умею играть на гармони. И это помогло, даже оказалось кстати. Так, я со своей гармонью и другими ребятишками стал принимать участие в концертах для раненых бойцов и командиров в подшефных госпиталях Ирбита.
Бойцы, конечно, были рады
Концерту детскому вполне.
И нам, артистам из детсада,
Рассказывали о войне.
О том, как смело в бой ходили,
Как были ранены потом,
А после звездочки дарили
Своих простреленных погон.
Мы их подарки принимали
И представляли наяву,
Как с ними вместе воевали
За Брест, за Киев, за Москву!?
Наши выступления в самом прямом смысле помогали раненым выздоравливать, поднимать боевой дух, веру в победу. Многие из них, где-то в глубине души, еще надеялись вернуться на фронт, дойти до Берлина.
Юный гармонист Гоша Шориков выступал в госпитале для раненых бойцов.
Кто-то, вспоминая своих детей, подсаживал к себе нас и старался угостить, то конфетой, то яблоком или кусочком сахара. Эти незабываемы встречи в те суровые военные дни, являлись настоящими праздниками не только для них, но и для нас. А как радовались доктора, медицинские сестры и воспитатели! Ведь наш могучий Уральский край в те смертельные для страны трудовые будни, был настоящей Кузницей победы!
Если спросят меня,
Что такое Урал?
Я скажу: Он земли
Золотой пьедестал.
А потом помолчу
И добавлю в ответ:
Это кузница всех
Наших славных побед!
…И вот, наконец, этот день настал!!!
«Этот день Победы
Порохом пропах.
Это праздник с сединою на висках.
Это радость
Со слезами на глазах.
День Победы,
День Победы,
День Победы!»
В. Харитонов. «День Победы»
Этот долгожданный, радостный и незабываемый день, как огромное несокрушимое эхо прогремел по всей нашей необъятной стране, в каждом ее уголке. Этого дня с огромным нетерпением и надеждой, жертвуя всем, чем только могли, не щадя и самой жизни, ждали все миролюбивые народы земли, а вместе с ними и мы, девчонки и мальчишки нашего славного уральского городка Ирбита. К нашему всеобщему счастью он, этот майский день, выдался таким теплым, таким солнечным, что окна почти во всех домах были распахнуты настежь.
Стоило мне лишь успеть подойти к окну и взгромоздиться на подоконник, как сразу же я увидел соседскую девочку Нину. Она бежала вдоль улицы и звонким девчоночьим голосом кричала: «Ура! Ура! Победа! Победа!»
С чем бы я мог сравнить этот беспримерный восторг и глубоко человеческий порыв Нины тогда? – Сегодня, спустя семьдесят лет с того дня, он для меня, по-прежнему, в одном ряду с легендарным горьковским Сердцем Данко.
ОТГОЛОСКИ ДЕТСТВА
Как замечательно жить без войны. Жить, мечтать и вспоминать только хорошее, светлое. Думаете фантастика? Ничуть! Ведь природа сама наделила нас такими невероятно сказочными способностями, как ни с чем несравнимое умение удерживать в своей памяти всю нашу жизнь. Благодаря чему, в свои восемь десятков, я до сих пор отчетливо помню, как сидя на теплых кирпичах русской печки вместе со своими сестренками, слушал бабушкины нескончаемые сказки. Про добрых богатырей, спящую красавицу, царевну-лягушку. Сколько в том было загадочного, волшебного! И как она каждый раз останавливала свое повествование на самом интересном моменте.
…А сколько она знала народных песен, загадок, шуток прибауток! Не меньше, чем пушкинская Арина Родионовна. Прекрасным рассказчиком был и наш отец Иван Васильевич, выпускник сельской церковно-приходской школы. Именно от него я услышал впервые самые лучшие стихи Пушкина, Кольцова, Некрасова, Никитина, Лермонтова, Фета, Чуковского, Маршака.
Когда же подошла моя школьная пора, он постоянно помогал мне в математике, которую я любил не очень. Зато русский язык, литература, история, физика давались мне легко. Недоставало лишь самого главного – поступить в музыкальную школу. Но вместе с началом нового учебного года, наконец-то, эта моя долгожданная мечта сбылась. Все шло хорошо, музыкальная школа моими успехами была довольна, но мне почему-то этого казалось мало. Я взял и, кратче от родителей, начал посещать заводской духовой оркестр. И, представьте себе, везде успевал. Успел к этому времени подрасти и состав нашей дружной семьи.
У меня появилась еще одна сестричка, да такая забавная и звонкоголосая, что все время пела, особенно тогда, когда я брал в руки баян. Кроме всего, она чем-то была похожа на ангела.
Наверное, по этой же самой причине имя ей дали Ангелина, а для нас она была просто Гелей. День ото дня росли и мои успехи в музыке. Представилась возможность зарабатывать, помогать бюджету семьи.
Вместе с тем, это была еще и полезная практика на будущее. За игру в духовом оркестре платили немного. В пионерском лагере кормили. В парке культуры я уже получал оклад, кроме того, постоянно был на сцене, у всех на виду. Аккомпанировал и танцорам, и вокалистам. В том числе, нашей удивительной талантливой землячке Елизавете Сидоровой, которая являлась солисткой Уральского народного хора.
Иметь в концертной программе парка такие номера было престижно для всего города. Именно тогда, во время одного из выступлений, я попал в поле зрения жюри Свердловского областного фестиваля народного творчества, проводимого областным комитетом ВЛКСМ. Получил рекомендательное письмо для поступления в Свердловское музыкальное училище им. П.И.Чайковского.
Я долго думал, как быть, но когда мои соученики по Ирбитской музыкальной школе собрались ехать в Свердловск, отправился вслед за ними.
Шел 1956 год. Стояло обычное уральское лето. Буйно цвела черемуха и сирень. Шумный, многолюдный Свердловск захлестнула очередная пора вступительных экзаменов. Казалось, столица Урала на этот раз не вынесет такого наплыва абитуриентов и выйдет из берегов. Но ничего подобного не случилось. Заметная половина юношей и девушек, не сумевшая набрать проходной балл, спешно покинула обетованный город, с твердым решением вернуться в него через год. Нам же, ирбитчанам, повезло. И вот, я – студент Свердловского Республиканского музыкального училища имени Петра Ильича Чайковского.
Первокурсник музыкального училища.
После своего маленького Ирбита, в этом огромном, почти миллионном городе, все мне казалось непривычным и чужим. Кроме того, оставить свой родной город, родителей, малолетних сестер, тоже было тяжело. Вспоминал знакомые с детства памятные места: Сосновую рощу, Сиреневый сквер, Пушкареву гору. Тот же, всеми любимый, городской парк культуры и отдыха, дарящий моим землякам столько красоты, уюта и радости. Разве все это позабудешь? – Конечно же, нет. В ином случае, что может после учебы помешать вернуться домой в качестве преподавателя музыкальной школы? Сейчас главное, впитать в себя новые знания, стать грамотным музыкантом.
ЧАСТЬ II
ЮНОСТЬ.
Музыкальное училище им. П.И. Чайковского – одно из лучших в стране. Многие из его выпускников достигли званий доцентов, профессоров, стали художественными руководителями известных концертных коллективов, артистами театров, оркестров, директорами музыкальных школ. Можно смело считать, что на данном этапе повезло и нам. Нашим ведущим преподавателем является один из лучших хоровых дирижеров страны, выпускник и доцент Уральской Государственной консерватории Николай Александрович Голованов.
Инициативный, внимательный, обладающий абсолютным слухом, он не выносил фальши ни в музыке, ни в быту. Неординарность его таланта проявлялась во всем: в отношении к людям, детям, друзьям, творчеству, вопросам образования. Узнав о моем стремлении сочинять, он сразу решил показать меня преподавателю композиторского отделения Олегу Аркадьевичу Моралеву. Тот, бегло посмотрев мои черновики, что-то похвалил, что-то покритиковал, а в целом снисходительно подметил, что во всех моих трудах видны следы влияния И.О. Дунаевского. Николай Александрович огорчаться не стал, но тут же спокойно, остроумно парировал, что следы Дунаевского - неплохие следы.
Наряду с занятиями по профессиональному мастерству он очень серьезное значение придавал нашему культурному досугу. В результате чего, мы регулярно имели возможность бесплатно посещать спектакли музыкальных театров, филармонические концерты, выступления полезных для нас гастрольных хоровых коллективов и ансамблей. Таким образом, окунувшись в мир настоящей симфонической и хоровой музыки, я будто родился вновь. П.И. Чайковский, С.С. Рахманинов, М.И. Глинка, И.С. Бах, В.А. Моцарт, Л.В. Бетховен, Н.А. Римский-Корсаков, И.П. Мусоргский и другие композиторы, стали моими постоянными спутниками в учебе и в жизни. Повезло также послушать хор им. Пятницкого, Государственный Краснознаменный ансамбль им. Александрова, Государственную академическую Хоровую Капеллу им. А.В. Свешникова и знаменитый мужской хор под управлением Густава Эрнесакса.
Богат был в те далекие годы, прекрасными хоровыми коллективами и сам город Свердловск. Высоким профессиональным уровнем отличались студенческие хоры почти всех вузов города. Особенно славились мастерством хорового пения Политехнический университет - руководимый М.С. Рожанским, Лесотехнический - руководитель Г.А. Кондрашов, и Юридический - руководитель В.П. Владимиров.
Хоровой музыкой жили, дорожили, считали за честь. Достойное место в многообразной концертно-хоровой палитре уральской столицы занимал и наш Академический учебный хор под управлением Николая Александровича Голованова. Имея достаточное количество крепких теноров и профундового баса, хор, по своему исполнительскому диапазону, был значительно шире и мобильнее других. Бывало, мы завидовали сами себе. Нам были доступны такие произведения, как «Хор охотников», «Хор половецких девушек», «Солнцу красному слава», «Ноченька», «Вечерний звон», «Реквием».
Вспоминая уроки Николая Александровича, безусловно, можно считать, что его рождение без участия всевышнего не обошлось. Поскольку в нем со всей полнотой смогли ярко воссоединиться все самые лучшие качества человека, музыканта и гражданина. Так до сих пор считают многие из его учеников, среди которых: Людмила Мазай, Лариса Мышковская, Евдокия Шмидт, Виктория Розенталь, Нелли Никольских, Геннадий Левитан, Леонид Кейт, Александр Дорнбуш, Стас Гастинский, Михаил Нечаев, Николай Штейн, Георгий Кондрашов.
Теперь Николая Александровича нет, но его огромный вклад в развитие уральской профессиональной школы академического хорового искусства продолжают внедрять в жизнь его друзья и коллеги по профессии. В училище и консерватории регулярно проводятся педагогические Головановские чтения, а класс хорового дирижирования, где он практиковал, с особой любовью и гордостью, носит его имя. Жизнь продолжается. На смену одним высоким творцам приходят другие. Вечна лишь музыка, да творчество, к которому неудержимо рвется душа.
Наверное, именно поэтому меня все сильнее, все чаще тянет зайти либо в областной Дом писателя, либо во Дворец народного творчества, где когда-то состоялось мое знакомство с известным уральским искусствоведом Кириллом Никитичем Леванюком. В простой доверительной беседе он открыл мне, начинающему поэту и композитору главное, к чему обязан стремиться в своем труде каждый настоящий художник. И все это случилось так неожиданно, так быстро, как какое-то наваждение, что когда я от него вышел, у меня, вдруг, словно сами собой сложились слова:
Посмотрю на зорьке ясной
На родимые края
До чего она прекрасна
Наша русская земля.
Подойду к березке белой,
Обниму ее рукой
Потому, что в целом свете
Нету родины другой
Такие вот чудеса, даже не верится. Я тут же зашел на главпочтамт и на телеграфном бланке записал этот стих, на всякий случай, чтобы не забыть. Бывает же такое!
Через несколько дней мне предложили преподавательские часы в областном культурно-просветительном училище. В штате училища оказался известный уральский композитор, заслуженный деятель искусств России Валентин Александрович Лаптев.
После непродолжительного теплого знакомства он сразу попросил меня написать стихотворные тексты к песням для Оренбургского Государственного хора. В это время в училище начинались летние каникулы, и я согласился. Сложность моей работы заключалась в том, что музыка была уже готова, поэтому, я переживал, удастся ли мне уложить свой стих в ее характер и ритм. Но художественный совет Оренбургской филармонии песню одобрил и принял к исполнению. Впоследствии, она вошла в золотой фонд лучших песен Оренбуржья и под названием «Зашумела в поле рожь» была напечатана в репертуарном сборнике Южно-Уральского книжного издательства «Песни степного края». Моему, такому приятному творческому успеху, искренне радовался и весь многочисленный состав сотрудников ОДНТ, вместе с ведущими специалистами Инной Ивановной Золотовой, Любовью Георгиевной Шишкиной, Еленой Савельевной Кудряшовой. Все они с теплотой и вниманием следили за моими робкими шагами в достижении композиторского мастерства и обладали удивительной способностью убеждать и вдохновлять. Бесценные уроки в изучении мастерства народного хорового пения мы до сих пор получаем от старшего методиста Дворца народного творчества Любови Ивановны Родюковой.
Живая, задорная, с искрометным, захватывающим душу припевом, она всегда оставляет глубокий след в сердцах слушателей. Наверное, поэтому, она и сегодня продолжает жить в концертных программах многих российских исполнителей. Кроме того, мои творческие удачи стали проникать в учебные программы педагогов - хоровиков: Владимира Михайловича Ощепкова, Вадима Петровича Владимирова, Жоржа Николаевича Нечаева, Владимира Александровича Глаголева. А песня «Ночное танго» в исполнении студенческого ансамбля «Игоринки», произвела настоящий фурор в телевизионной передаче «Алло, мы ищем таланты». После выхода передачи, в мой адрес пришли благодарственные письма с просьбой прислать ноты, хотя "виноват" в этом был не я, а мой друг, легендарный организатор и руководитель этого потрясающего музыкального чуда заслуженный работник культуры РФ Игорь Алексеевич Козев.
Ночное танго
Легкою тенью
Ночь на землю легла.
Яркие звезды
На небе зажгла
Нежно луна
смотрит в зеркало вод.
Тихо наша лодка плывет…
Я в упоенье
Каждый взгляд твой ловлю.
Видит луна,
Как тебя я люблю.
Молча она
Смотрит в зеркало вод.
Тихо наша лодка плывет…
И. А. Козев
Шли годы. Нашумевшая телевизионная программа мало-помалу затихала и ушла в небытие. Но, к великому счастью поклонников эстрадно-симфонического вокала, звездная история «Игоринок», перешагнув через возраст студенческих лет, заблистала вновь.
На этот раз, представ перед нами в формате смешанного джазового хора, под эгидой областного Дворца культуры народного творчества «Уралмаш». Имея в своем составе отличных исполнителей, они продолжают дарить нам свой неиссякаемый талант и сегодня. Дай им бог сил и здоровья еще на много лет.
Студенческий вокальный ансамбль "Игоринки".
ОТГОЛОСКИ ЮНОСТИ
Если предположить, что жизнь сплошные загадки, а мы только то и делаем, что пытаемся их разгадать, то так и выходит, как в известной народной сказке о царевне-лягушке - бери лук и стреляй. Куда стрела упадет, туда и беги. Но мне почему-то всегда чертовски везло, особенно во время отпусков, когда с гастролями в Свердловск прибывали театры: Серовский, Ирбитский и другие. Так случилось и в этот раз. В училище меня ждала записка о том, что Московскому театру им. В.В. Маяковского нужен баянист - концертмейстер. В этот же день при встрече с главным дирижером театра, заслуженным деятелем искусств, композитором Ильей Ефимовичем Мееровичем я был ознакомлен с репертуаром и приступил к репетициям, в том числе и с оркестром. А какой оркестр и какие актеры: блеск, сказка, мечта! Чего стоят одни только имена: М.М. Штраух, Л.Л. Свердлин, Е.А. Самойлов, А.Л. Лазарев, Л. Овчинникова, С. Немоляева, Э. Марцевич, И. Охлупин! Вдобавок ко всему я имел возможность присутствовать на репетиции спектаклей и наблюдать всю черновую постановочную работу режиссеров изнутри. Получить такой бесценный опыт на будущее значило для меня больше, чем везение. А в некотором роде, равноценно тому, как унаследовать его из первых рук.
В мои концертмейстерские обязанности входило не только участие в спектаклях - где фоном из-за кулис, где в игровых мизансценах, а так же в концертных бригадах, с выездом на предприятия и сельские клубы. После Свердловска на очереди был Нижний Тагил, затем Пермь. Великолепный Пермский театр оперы и балета и прекрасная сцена дворца культуры Авиационного завода. Здесь москвичи впервые представили зрителю свой премьерный спектакль немецкого прогрессивного драматурга, каким является Бертольд Брехт, под названием «Мамаша Кураж», который стал открытием и для меня. Успех был потрясающий. Зал аплодировал стоя. Почти вся сцена утопала в цветах.
Через две недели после заключительного прощального спектакля мои дороги с театром разошлись. Актеры отправились в Москву, я благополучно вернулся в Свердловск, но уже совсем другим человеком: более собранным, более серьезным, уверенным в себе. На память о театре остались напутственные записки:
"Жоре Шорикову на добрую память о наших гастролях в г. Свердловске и г. Перми.
Л. Свердлин, 28.08.1960 г.",
"Дорогому и симпатичному Георгию Шорикову на добрую память и с большой благодарностью за художественную помощь.
М. Штраух. 29.08.1960 г., г. Пермь",
"Георгию Шорикову! В память совместной работы в период гастролей театра Маяковского VII-VIII 60 г. С благодарностью за добросовестную работу, серьезное отношение к делу и квалифицированную профессиональную игру в сольных оркестровых партиях.
30. 08. 1960. Пермь. И. М. Меерович."
Солист театра Музыкальной комедии Николай Доброницкий.
Работа на хореографическом отделении с такими известными хореографами, как Григорий Иосифович Цвыбак, Николай Николаевич Доброницкий, успела научить меня многому, но на данном жизненном этапе устраивать уже не могла. Хотелось целиком и полностью отдаться поэзии и музыке, чтобы потом попытаться поступить в Литературный институт им. А.М. Горького.
В это самое время, мой друг Игорь Алексеевич Козев, работающий в обычном поселковом Доме культуры, согласился взять меня в свой штат. Так, совсем неожиданно для себя, я оказался в поселке Монетном, причем почти под боком у Свердловска и шаговой доступности от знаменитого уральского города Березовского, да к тому же с благоустроенной двухкомнатной квартирой.
Директор Монетного трактороремонтного завода, кавалер ордена Трудового Красного Знамени Петр Яковлевич Кайгородов, на чьем попечении находился вверенный нам культурный очаг, являлся замечательным человеком, очень любил людей, особенно с творческой жилкой, а потому стремился сделать их жизнь как можно лучше и состоятельней.
Петр Кайгородов, директор Монетного трактороремонтного завода.
Своим широким хозяйским оком успевал охватить решительно все: образование, культуру, спорт, жилье, благоустройство. Одной из приоритетных задач считал заботу о завтрашнем дне. Этой же цели придерживались и мы, опираясь на развитие работы с детьми.
Неслучайно, известный хоровой дирижер, создатель знаменитого детского хора центрального телевидения и радио заслуженный деятель искусств Виктор Попов говорил: «Запоют дети – запоет страна». У нас этот его девиз зазвучал по-своему: «Запоют дети – запоет завод»! И завод действительно пел, да так, что наши художественные программы, независимо от учредителей, всегда и везде удостаивались самых высоких наград. Так было в течение всех лет, предшествующих 100-летию со дня рождения В.И. Ленина, так было и в сам юбилей.
А сколько добрых, по-настоящему искренних поздравительных слов было сказано в наш адрес от имени руководства города, горкома КПСС, горкома ВЛКСМ, редакции газеты «Березовский рабочий», Березовского городского управления культуры! Всего не перечесть. Как не переоценить того высокого уровня, художественного мастерства и профессионального труда, вложенного в эту непростую работу нашими организаторами и непосредственными руководителями коллективов: Аллой Леонидовной Травкиной, Татьяной Михайловной Чирковой, Натальей Владимировной Половинкиной, Сергеем Васильевичем Савельевым, Владимиров Алексеевичем Кремлевым.
А вместе с тем, заслуженно и справедливо, включая в это число и завод, и поселок:
Он пока еще не город
И на карте неприметный
Работящий наш поселок,
Наш Монетный, наш Монетный
Не беда, что небольшой он,
Что широких нет проспектов.
Но мы любим всей душою
Наш Монетный, Наш Монетный.
Отличную оценку за развитие народного творчества среди трудящейся молодежи сумел заслужить наш Дом культуры и в период подготовки к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина. Дипломами областного комитета КПСС были отмечены выступления наших художественных коллективов во время проведений ленинских чтений на предприятиях города и поселков. За большую организаторскую работу и высокое профессиональное мастерство в числе награжденных Ленинской юбилейной медалью оказался и я, художественный руководитель Дома культуры, Георгий Иванович Шориков.
Как стремительно мчится время, заканчивается один праздник, на смену ему торопится другой, но, все-таки, наш могучий, прославленный в веках красавец Урал привычно возвращается в свою трудовую колею. Развиваются предприятия, рождаются новые стихи, песни. Продолжается жизнь. Продолжались и мои встречи с композиторами.
После одной из таких встреч на железнодорожном вокзале в Свердловске, мое внимание привлекла невысокая девушка с необыкновенной улыбкой. Она о чем-то оживленно беседовала с друзьями, а ее удивительные глаза сияли, будто само солнце. Не знаю чем это объяснить, но именно в этот момент я вдруг почему-то почувствовал, как весь наполняюсь ее теплом, похожим на волшебство. Возможно, со мною могло бы случиться что-то еще, но тут объявили посадку… Когда я вошел в вагон, он уже был забит людьми до отказа. Купе моей незнакомки оказалось рядом с моим.
- Что делать? Вдруг я ее больше никогда не увижу? Как поступить?
Думать времени нет. Скоро моя остановка. Выход один – передать записку. Ужасно волнуюсь. Что написать?Я даже не знаю ее имени, но нужные слова рождаются, будто сами.
Тихо, почти шепотом, обращаюсь к сидящему рядом с ней мужчине. Оказывается, он ее отец. Повезло, что в этот момент она находилась в дрёме и ничего не услышала. Отец после небольшого замешательства записку все-таки взял и пообещал передать! После чего я тут же поспешил к выходу. Легкие июльские сумерки мягко вступали в свои права. Густо пахло акацией и сиренью.
Вернувшись домой, я вновь и вновь пытался восстановить в своей растревоженной душе чарующий образ своей незнакомки. Под воздействием этих приятно-ошеломляющих воспоминаний даже не представляю, как заснул. Но, представьте себе, тоже повторилось утром. Стоило только открыть глаза, как передо мной, словно кадры немого кино, замелькали события минувшего дня. А на них – та неподражаемая, очаровавшая меня своим волшебством прекрасная и таинственная незнакомка. Да! Да! Хотите верьте, хотите нет!
ЧТО БЫЛО, ТО БЫЛО
В беспокойной клубной работе случается всякое. Судите сами: что не культработник – тот и выдумщик, и сказочник. К примеру: пойди туда – не знаю куда, принеси то - не знаю что. Туда же и я - придумал себе таинственную незнакомку, а в итоге – что? Ни ответа, ни привета – одно расстройство. Хорошо, на областном семинаре встретил своего давнего соученика по музыкальному училищу им. Чайковского! Когда то нас с ним связывала не только учеба, но и поучительная шефская работа. Честно признаться, шефом был он, я лишь помощником. Именно ему руководство училища поручило создать из нас, новичков, концертную студенческую бригаду для культурного обслуживания тружеников села.
Едва в училище успел начаться учебный год, как всех первокурсников разбили на бригады. Кого для прямых полевых работ, кого для концертов. Я почему - то попал в число артистов. Старшим у нас оказался мой соученик, третьекурсник Николай Борисович Штейн. С ним мы удивительно быстро нашли общий язык, отрепетировали концертные номера, выстроили программу и через три дня были уже в Туринске. Городской отдел культуры встретил нас, как родных, вручил маршрутный лист и проводил в село Усениново по соседству с деревней Уросово, где когда-то родился известный уральский писатель-фронтовик Иван Иванович Акулов, лауреатом литературной премии имени которого я имею честь быть. При всем этом, с деревней тесно связан и я. В ней родилась моя мама Антонина Уросова.
Наши выступления шли, как по маслу. Завтрак, обед, ужин, концерт. Перемещение из одной деревни в другую с вечера. Где автомашиной, где трактором «Беларусь», где конной повозкой, в зависимости от погоды.
Агитбригада на гастролях. Николай Штейн сидит в центре.
Ведущий программы, в то время конферансье, студент дирижерско-хорового отделения Евгений Калуцкий приветствовал зрителя стихами Владимира Маяковского. Затем зрителя брал на себя студент отделения народных инструментов балалаечник-виртуоз Леонид Беззубов. В общении меж собой, мы ударение в его фамилии, подчеркнуто делали на последний слог, но он, понимая наш юмор, не обижался. Зато зрителей своей феноменальной игрой завораживал и покорял с первого аккорда. Зажигательная мелодия русской народной песни «Вдоль по питерской» приводила людей в такой восторг, что они были готовы пуститься в пляс.
После очередных оваций и шуточных стихов ведущего, в сногсшибательном русском сарафане на сцену выходила студентка вокального отделения Алла Лисицина. С детских лет всеми любимая народная песня «Улица, ты улица, широкая моя» звучала, словно подарок. Таким же искрометным был и мой баянный аккомпанемент. Одна песня, вторая, третья… И зал завоеван! Наконец, чтобы дать зрителю передохнуть от песен, слово берет Николай Штейн. После нескольких сатирических монологов из репертуара Аркадия Райкина зрители смеются до слез, будто от самых смешных клоунад Чарли Чаплина.
Вспоминая этот оглушительный успех десятилетия спустя, нам с Николаем приятно было сознавать, какие мы тогда были молодцы. Таким же заслуженным успехом у тружеников села пользовалась и танцевальная пара дворца культуры им. Горького - Светлана Казакова и Валентин Рангаев. Особенно здорово принималась хореографическая композиция «Цыганские напевы».
Отличным подарком для селян являлись и русские старинные романсы «Соловей», «Мой костер», «Очи черные» в блестящем исполнении Надежды Некрасовой. Ей даже приходилось петь «на бис».
На закрытие занавеса в настоящий неописуемый восторг приводил весь зрительный зал студент отделения народных инструментов, неподражаемый Альберт Сарафанов. Такие сложнейшие для баяна пьесы, как "Коробейники", "Карусель", "Полет шмеля" не каждому исполнителю по зубам даже сегодня. А ему удавалось выполнять это с легкостью уже тогда. Видимо, потому же, и все мы, участники той программы, справедливо считали его своей счастливой визитной карточкой. В завершение концерта ведущий предлагал зрителям спеть вместе с нами их любимую песню. Чаще всего, это была «Катюша». Пели все вместе с огромной радостью…
Таким образом, за двадцать насыщенных выступлениями и зрителем гастрольных дней, нам удалось побывать в двадцати трех селах и деревнях. Привезти в училище целую тетрадь отзывов, грамот, благодарностей и несколько памятных сувениров. Кому-то из нас эти общественные мероприятия казались простой забавой, а мне отличной профессиональной практикой для приобретения опыта умелого выстраивания необходимой творческой атмосферы на своей будущей работе с людьми. Так же серьезно к подобным общественным поручениям своих преподавателей относился и мой друг студент отделения народных инструментов Юрий Зуев. Кроме того, мы с ним активно участвовали в комсомольской жизни училища и в спорте.
Шло время. Годы учебы остались позади. Мы с Юрием успели поработать в училище культуры. Он стал студентом консерватории. Я перебрался в поселок Монетный.
Однажды из газеты «Вечерний Свердловск» узнаю, что на месте снесенного Ипатьевского особняка, печально известного трагической историей царской семьи, установлен деревянный памятный крест. Мне это показалось интересным. В свое время, наш педагог по постановке голоса Петр Тарасович Журавлев, водил нас туда на экскурсию. Примерно через год та же газета сообщила, что деревянный крест заменили на металлический. Спустя еще год, а, может быть, и больше, точно не помню, рядом с металлическим крестом вознеслась красивая часовенка. На этот раз, мое любопытство взяло верх. Строение мне очень понравилось, как снаружи, так и внутри. Захотелось узнать, кто это все придумал!
Инициатором оказался мой друг Юрий Семенович Зуев. В офисе, арендуемом Екатеринбургской Епархией, где я его отыскал, мое удивление стало еще больше и осознанней. – Передо мной в лице моего друга, бывшего выпускника музыкального училища имени Чайковского, предстал, ни больше, ни меньше, как президент уральского регионального социально-благотворительного фонда «Детство» им. Святой преподобной мученицы, Великой княгини Елисаветы Феодоровны. Так неожиданно я узнал эту, приятную для меня новость. Тем более, что на сегодняшний день, благотворительная структура, возглавляемая Юрием Семеновичем, живет и творит чудеса не один десяток лет. Оказываемая ею, совместно с областным министерством социальной защиты населения, помощь и поддержка детей-сирот, оставшихся без попечения родителей, воспитанников детских домов интернатов, многодетных малообеспеченных семей, юных дарований, малообеспеченных студентов музыкального училища им. Чайковского, явление неординарное и однозначное чуду. Иначе не назовешь. Об этом же говорят и красочные буклеты, издаваемые фондом, где важное место уделено успехам и достижениям подопечных фонду детей.
Находит Юрий Семенович в них достойное место и для публикации моих поэтических строк:
Кому-то поможешь ты.
Кто-то поможет тебе.
На этом стояла и
стоять будет русская земля.
Так было, и так будет всегда.
Потому что
в нас есть самое важное,
самое главное, наша доброта.
А настоящая доброта несравнима ни с чем! Разве что с чудом.
Правда, в те далекие от нас дни, когда я был малышом, волшебным словом "чудо", чаще всего, называли паровоз, потом самолет и все, что могло летать. А в середине семидесятых, предшествующих столетию со дня рождения В.И. Ленина, когда за короткое время в Доме культуры Монетного трактороремонтного завода я обучил мальчишек игре на музыкальных инструментах, называть этим сказочным словом стали меня.
После того, как созданные из этих ребят ансамбли «Квинта», «Рассветы», «Юность» завоевали звание лауреатов областного телевизионного конкурса «Юность комсомольская моя», это волшебное слово на целых пятнадцать лет прочно закрепилось за ними. Держать такую высокую планку столько лет нам позволяло и то, что в этот непростой для страны момент, у руля завода стоял грамотный, энергичный, неравнодушный к культуре человек. Квалифицированный инженер, настоящий гражданин и патриот России Валентин Николаевич Лапин. За пять лет ему удалось значительно реконструировать и обновить не только завод, но и поселок. Стараясь внести свой посильный вклад во все: образование, культуру, спорт, здравоохранение, строительство современного благоустроенного жилья, горячего водоснабжения и газоснабжения. А сколько он приложил своих сил, здоровья и терпения, чтобы у наших людей смог появиться новый, красивый и отвечающий всем требованиям времени Клуб? И как потом вместе с нами радовался, когда это удалось!
Осенью 1981 года мы получили ключи от выстроенного заводом для нас Дворца культуры «Мир». Состоялось торжественное открытие. Это радостное событие было ознаменовано большой, специально подготовленной программой. Весь поселок буквально ликовал.
С годами наш, значительно разросшийся и повзрослевший творческий коллектив, заметно пополнившийся лауреатами, стал чаще привлекать внимание областного радио и телевидения. Вдобавок к тому, мы стали участниками всесоюзной программы областного комитета ВЛКСМ по культурному обслуживанию строительных бригад, занятых на прокладке газопровода «Уренгой-Помары-Ужгород».
Концертная бригада на Уренгое.
В сентябре 1985 года за высокие достижения во всесоюзном фестивале народного творчества я был приглашен для участия в объединенном концерте совместно с народными артистами СССР Александрой Стрельченко, Валентиной Толкуновой, Геннадием Хазановым, Валерием Леонтьевым, Леонидом Серебренниковым на сцене Московского киноконцертного зала «Октябрьский». Много выступали в парке культуры им. Ф.Э. Дзержинского на ВДНХ. Разве это не чудо? Задайте сегодня этот вопрос любому из жителей поселка, которые до сих пор хранят в своей памяти то, как мы жили тогда – ответ будет утвердительным.
Георгий Шориков с коллегами на ВДНХ.
Чудес у нас было столько, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Тот объем своего повествования, который я успел рассказать, лишь малая часть проделанной нами работы, но описать все, что нам удалось, вряд ли возможно. Я уже начинаю размышлять, не слишком ли злоупотребляю вашим вниманием. На самом же деле, еще так много остается за кадром… Взять хотя бы историю, случившуюся со мной на вокзале.
Оказалось, что понравившаяся мне незнакомка, ехала со своим отцом на север к сестре. Познакомиться с ней напрямую было бы некрасиво и неэтично, на мой взгляд. Пришлось прибегнуть к помощи записки. Надежды почти не было никакой. Разве что, малая малость. Я ужасно рисковал, но до последнего надеялся на чудо. И чудо произошло. Отец, данное мне обещание исполнил. Записку передал. Я же, томимый неизвестностью ждал. Девушка, ошеломившая мое пылкое воображение своим обаянием и красотой, не покидала моей головы ни на минуту. К тому же, обострившиеся во мне чувства, как на грех, подогревала звучавшая из каждого окна только-только появившаяся песня Алексея Экимяна на стихи Евгения Долматовского «Случайность».
Представить страшно мне
теперь,
Что я не ту открыл бы
дверь,
Другой бы улицей
прошел,
Тебя не встретил
не нашел.
Она словно была написана для меня. Но ответа не было и не было. Я понимал: ответа первому встречному, которого она не только не знала, но и не видела, может не быть. Как в русской народной поговорке: «Без меня меня женили». И, все же, несмотря на все мои сомнения, чудо произошло. Хорошо помню, как первое прикосновение к ее письму, не только обрадовало, сколько испугало меня: открывать - не открывать? Успокоил почерк. Аккуратный, неторопливый, буквочка к буквочке. Таким же оказалось и ее имя. Самое простое, самое русское, располагающее к доверию, как в поэме А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Я тут же написал и отправил ответ. Так началась наша с Татьяной переписка. Письмо от меня, письмо от нее. От меня – в город Первоуральск, от нее – в поселок Монетный. Почтовый роман длился целых полгода. И вот, наконец, Татьяна разрешила приехать к ней.
Для меня теплота этих встреч каждый раз становилась праздником. Я дарил ей цветы, читал стихи. Она пела мне песни. Редкой красоты голос, яркая внешность, природный артистизм делали свое дело. В один из апрельских солнечных дней она согласилась стать моей женой.
Татьяна сразу влилась в наш творческий коллектив. Имея подаренный Богом талант, положительный опыт участия в студенческом театре горно-металлургического колледжа им. Ползунова, который в шестидесятые годы вел киноактер и заслуженный артист РСФСР Анатолий Солоницин, она сумела создать такой же и у нас. Её неукротимой энергии хватало на все: и на любимую работу, и на воспитание двух сыновей.
Семья Шориковых.
Поставленные ею эстрадные миниатюры, старинный русский водевиль «Беда от нежного сердца», одноактная пьеса А.С. Пушкина "Скупой рыцарь", сцены из классических оперетт «Трембита», «Белая акация», «Свадьба в Малиновке», «Летучая мышь» до сих пор помнит весь поселок.
Помнит и ее неповторимый серебряный голос с удивительными, незабываемыми песнями из репертуара Эдиты Пьехи, Валентины Толкуновой, Людмилы Сенчиной, Аллы Пугачевой, Маши Распутиной, Анны Герман…
А сколько у нас таких же замечательных артистов было еще: Татьяна Рыжова, Лариса Кудреватова, Галина Вишнякова, Галина Лавренюк, Александр Уросов, Николай Подъянов, Анатолий Волосков, Геннадий Куприянов, Владимир Рысьев, Анатолий Староверов, Рита Ладейщикова, Надежда Сапегина, Галина Вишнякова, Ольга Якушева, Ольга Нестерова , Любовь Щекалёва, Светлана Сосновских, Оксана Вазыкова, Иван Лавренюк, Григорий Сотников, Олег Мартынюк, Леонид Лаврентьев, Татьяна Буржинская. Не могу не вспомнить музыкантов: Сергея Вьюкова, Максима Носикова, Евгения Чиркова, Владимира Кокшина, Александра Румянцева, Александра Вольхина, Дмитрия Травкина.
Выступление ансамбля ТРЗ в Монетном.
Мне, художественному руководителю Дома культуры оставалось лишь радоваться и гордиться неиссякаемым сценическим мастерством наших замечательных земляков, таланту и дарованию которых, не было предела.
Такую активную творческую деятельность вел наш коллектив Дома культуры в бытность СССР. Главной целью всего штата руководителей была работа на результат. Конечным итогом являлся готовый продукт творчества: концертный номер, спектакль, концерт, вечер отдыха, праздник. Каждый сотрудник отвечал за свое: костюм, музыку, реквизит, оформление сцены, рекламу, транспорт.
Доверительно раскрывая перед читателем сюжет за сюжетом, непростые картины своего сказочного повествования, я вдруг, неожиданно для себя заметил, что до самого этого момента ни разу не оглядывался назад. Скорее всего, потому, что всю свою жизнь стремился смотреть вперед, как легендарный горьковский Данко.
Кроме того, постоянно стремился побольше познать и постичь, чтобы это духовное богатство нести и дарить другим. Причем, не просто дарить, но и доставлять радость, невзирая на то, что…
Кому-то деньги
Свет в окошке,
Но не о том печалюсь я
Была бы песня, да гармошка,
Да на стоящие друзья.
Наверное, именно поэтому, мне многое удалось. Точно так же, как когда-то в далекие годы, нашим самым великим писателям, поэтам и композиторам: Льву Николаевичу Толстому, Александру Сергеевичу Пушкину, Петру Ильичу Чайковскому. И тут уж совсем не важно, где тебе удалось родиться. Взять к примеру, Сергея Есенина,, Павла Петровича Бажова, или Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка, моего земляка Ивана Ивановича Акулова. О том же твердит нам и знаменитая народная мудрость: «Не место красит человека…»
Невероятно повезло в этом смысле и мне. Волей судьбы, оказавшись в небольшом уральском поселке, мне удалось собрать вокруг себя столько талантливых людей, каких и найти днем с огнем, в ином, даже крупном городе.
Расскажу, пожалуй, об одном из них – исполнителе заглавной роли в спектакле «Скупой рыцарь» Леониде Николаевиче Лаврентьеве. Своим виртуозным актерским мастерством он достигал такого сценического накала, при котором в зрительном зале наступала такая жуткая тишина, что казалось, люди переставали дышать, а по коже пробегал мороз. Подобная гипнотическая атмосфера накрывала весь зрительный зал и тогда, когда Леонид Николаевич исполнял «Монолог Бориса Годунова».
Такими же непревзойденными мастерами сцены и кумирами любых зрительских аудиторий Свердловской области на протяжении целых десятилетий продолжают оставаться: Галина Голенкова, Галина Кокшина, Галина Лавренюк, Людмила Рысьева, Людмила Собачева, Татьяна Рыжова, Татьяна Смольникова, Татьяна Гашенко, Лариса Кудреватова, Геннадий Куприянов, Геннадий Быстров, Анатолий Волосков, Анатолий Свириденко, Алексей Таушканов, Григорий Сотников, Юрий Зоротиади, Евгений Чирков, Андрей Поморцев, Александр Анциферов, Сергей Вьюков.
Жителям поселка Монетного, города Березовского, областному департаменту культуры было очень приятно у себя на периферии иметь такой грамотный, работоспособный художественный коллектив. Многие из участников которого имели звания лауреатов, медали и нагрудные знаки отличия. Соответствующие награды за высокие достижения в работе имеются и у руководителей коллективов и кружков.
Десять лет назад меня с почетом проводили на заслуженный отдых, но дружбу с родным коллективом поддерживаю до сих пор. Не забывает обо мне и город Березовский. Ни на один год не прерывалась и дружба с родным городом Ирбитом. Этому в немалой степени способствует, в том числе, широта моей творческой амплитуды. Совершенно удивительным можно считать тот факт, что я стал автором гимнов трех муниципальных территорий, включая поселок Монетный, город Березовский и город Ирбит.
На редкость удачной получилась и песня об Ирбитском молочном заводе и о знаменитой Ирбитской ярмарке:
На ярмарочной площади людской водоворот.
Веселье в сердце просится, а сердце в хоровод.
Искрится ярче радуги родной уральский край,
А в сердце столько радости, что льется через край.
На ярмарку Ирбитскую спешит и стар и мал,
Давно такого праздника наш город не видал.
И солнце смотрит молодо и все огнем горит,
А песня, словно молодость, над городом звенит.
Тесны, как в годы прежние, торговые ряды.,
Девчат улыбки светлые лучатся, как цветы.
Мы всех любовью жалуем, а сердце говорит:
"Пожалуйте, пожалуйте на ярмарку в Ирбит!"
Целых четыре десятилетия живут и постоянно исполняются березовскими хоровыми коллективами, подаренные мной песни о шахтерском труде Березовского золотодобывающего рудника. По счастливому совпадению, генеральным директором рудника является абсолютно уникальный человек и музыкант, заслуженный старатель России Фарит Минниахметович Набиуллин. Известный меценат сделал много полезного для развития города и его культуры. Отличными музыкантами воспитал двоих сыновей, теперь свой опыт передает внукам.
Фарит Набиуллин с внуком.
И это еще не все. Как-то взял и подарил сборник моих стихов заслуженному работнику искусств Татарстана Вилю Исламову, а тот оказался композитором. Теперь его песня на мое стихотворение «Что такое Урал?» звучит в Казани, Березовском и Екатеринбурге. К слову сказать, мое соавторство с композиторами существует уже давно. Вдохновились моими стихами для создания песен такие композиторы, как В. Лаптев, Е. Родыгин, В Горячих, В. Бражкин, В Мамонтов, В. Чернов, В. Шильдт, В. Зарянский.
Мое поэтическое творчество высоко ценил и основатель Березовской туристической фирмы «Аурум» Валерий Анатольевич Лобанов. Под его влиянием у меня родились песни «За праздничным столом», «Родному городу», песня о России и целый ряд стихотворений о труде горняков. Он же стал и горячим инициатором выпуска моего песенного диска «Край рябиновый, край березовый». Мне было страшно неловко: за что, за какие красивые глаза мне такое счастье! Одним словом, отговорить я его не смог, он настоял на создании диска. Мне оставалось лишь найти исполнителя.
Валерий и Евгений Лобановы.
И снова повезло. Именно в это время, ни раньше, ни позже, появился Владимир Федорович Виноградов со своим ансамблем «Вечёра». Евгений Лобанов оперативно решил вопросы со студией звукозаписи. Все случилось, как в сказке. Диск получился замечательный. Как все-таки хорошо, что есть вокруг нас такие замечательные, неравнодушные люди! А, впрочем, так было всегда. Такова же история и у нашего родного музыкального училища, которое носит имя Петра Ильича Чайковского. Училище, построенное замечательным российским меценатом, к тому же, большим любителем музыки, Ильёй Захаровичем Маклецким. Сегодня училищу уже более ста лет. Среди его выпускников известные композиторы: Григорий Белоглазов, Андрей Бызов, Олег Ниренбург, Евгений Щекалев, Валентин Лаптев, Геральд Топорков, Александр Пантыкин, Михаил Чумаков, Валерий Бражкин. Не могу не радоваться и за себя. Запас знаний, полученный в училище, питает мое песенное творчество более полувека. Сколько песен успело появиться из под моего пера? Я уже сбился со счета. Главное в другом. Все написанное живет и исполняется до сих пор. Что-то на клубной сцене, что-то в музыкальных и общеобразовательных школах, что-то за праздничным столом. Некоторые вокальные сочинения перекочевали в учебные программы училища им. Чайковского.
Скорее всего, виноват в этом заведующий отделением сольного и хорового народного пения Владимир Федорович Виноградов. Буквально на днях, совсем случайно, мне попал под руку мой сборник песен для детей «Парус детства». Вполне может случиться, что-то еще… Немало существует песен, написанных на мои стихи такими известными композиторами, как Е.Родыгин, В. Горячих, В. Лаптев, В. Мамонтов, В. Усманов, В. Бражкин. Некоторые мои песни используются в работе хореографических коллективов. Думаю, нелишне рассказать читателям и о том, как, делая свои первые шаги в творчестве, я получал радость от знакомства со зрителем. А их у меня было немало. Теперь я стараюсь творить так, чтобы приносить радость тому, кто соприкасается с моими творениями. И это желание растет с каждым днем. Приятно и то, что исполнители ждут от меня появления новых интересных работ. Настоящие чудеса происходят и с моими юбилейными вечерами. Их, по желанию и просьбам моих многочисленных поклонников и друзей приходится проводить и по месту моего проживания в поселке Монетном, и в городе Березовском, а также в городе Ирбите, где я родился. Причем, как правило, в переполненных зрителем залах. Благополучно продолжает жить и традиция моих творческих встреч с учащимися школ, сельских клубов и домов культуры родного мне Ирбитского района. В том числе, с жителями деревни Кочёвка, где родился и вырос мой отец. Стоит особо отметить и тот факт, что именно тут берет свое начало фамилия Шориковых, которых там и по сей день не менее восемьдесят процентов.
Имеется хороший клуб, библиотека, коллектив художественного творчества, в котором в большинстве молодежь. Как тут не порадоваться за земляков. Умеют работать, умеют и отдыхать. Отлично работает у них и районная школа искусств, стало быть, настанет пора и подрастет у селян новая, надежная смена сегодняшним культработникам. Без участия ярких художественных программ замечательных сельских артистов не обходятся и ежегодные Ирбитские ярмарки.
Посмотришь, и дух захватывает. Не остаются в стороне и полюбившиеся ирбитчанам коллективы Екатеринбурга: знаменитый Государственный Уральский русский народный хор, Екатеринбургский театр музыкальной комедии во главе с нашим талантливым земляком лауреатом Губернаторской премии Михаилом Вячеславовичем Софроновым. Особенно любим уральцами многократный лауреат всероссийских и международных конкурсов квартет «Урал» под управлением профессора Уральской государственной консерватории им. Мусоргского, Михаилом Уляшкиным – нашим земляком, уроженцем Ирбита, выпускником нашей Ирбитской музыкальной школы.
Такие вот мы, уральцы! Так и живем! Так и трудимся! Так и радуемся, и гордимся своей страной, своим краем, своей историей, своей культурой! Своими заветными чаяниями, которые, как в капле воды, как волшебном сиянии наших сказочных уральских самоцветов смогли отразиться в удивительном музыкальном творении еще одного нашего земляка, заслуженного деятеля искусств композитора Владимира Ивановича Горячих – «Мой рябиновый край», первым исполнителем которой является Уральский государственный русский народный хор. Сегодня это произведение подхвачено студенческим отделением хорового народного пения музыкального училища имени Чайковского, всего восемь коллективов исполняют эту песню:
Там, где ярче рубинов рябины горят,
Там, где люди с рожденья на «о» говорят,
Там, в объятьях лесов вековых и озер
Смотрят горы в сиреневый неба простор.
Там, в благие дела воплощая мечту,
Вещий мастер Данила творит красоту,
По священным заветам добра и любви
Возвышаясь, как Храм-на крови.
Мой рябиновый край, мой рябиновый край,
Ты молитву мою до небес донеси!
И от новых грехов, и от новых грехов
Наши души спаси!
ЕСЛИ БЫ Я ПОСТРОИЛ ГОРОД
Если б я построил город
Я в него без лишних слов
Поселить велел бы совесть
Ну, а рядом с ней любовь.
Чтоб по совести и чести,
Там под крышею одной
Жили все с любовью вместе
Светлой радостью земной.
Если б я построил город,
Я б отдал его тому,
Кто знакомство привечает
Не по платью, а уму.
Кто за дружбу дружбой платит,
Хоть у смерти на краю,
Кто торжественно и свято
Любит Родину свою.
Чтоб увидеть этот город
Не в мечтах, а наяву,
Всех, кто помыслами молод,
Я в строители зову.
Кто готов, вставайте вместе,
И ударим по рукам.
Ведь сегодня свою песню
Каждый строить должен сам!
1989 год
Публикация.
НАШ САМОДЕЯТЕЛЬНЫЙ КОМПОЗИТОР
Это было несколько лет назад. В Доме культуры трактороремонтного завода шел смотр коллективов художественной самодеятельности профсоюза работников лесной промышленности. Приехали концертные бригады из родственных предприятий, леспромхозов нашей области.
Рабочим трактороремонтного завода стыдно было сидеть в зале. Дом культуры неплохой, а самодеятельности своей нет.
После концерта, в завкомe перебирали по памяти всех, кто хоть немного увлекался искусством. Обсуждали: нельзя ли назначить художественным руководителем. Послали заявки в отдел культуры. Но все как-то не везло. За короткое время многие брались за это дело, да ничего не получалось. Оказывались не ко двору. То расторопности не хватало, то организаторских способностей, были и пьяницы. Их приходилось немедленно выставлять за порог. Молодежь махнула рукой на свой Дом культуры и устремилась в другой клуб. Но все-таки, наконец, повезло. Из Свердловского культпросветучилища прислали выпускника по классу баяна Георгия Ивановича Шорикова. Начал он с того, что собрал все музыкальные инструменты, неисправные отремонтировал. Иногда собирал из двух один. Стал подбирать ребят в эстрадный ансамбль, учить. Шли с недоверием: много раз уж вот так; обнадеживающе начинали, а финал был один – все распадалось.
Репетиция шла за репетицией. Руководитель оказался требовательным и настойчивым. Не допускал никакой разболтанности, «богемных» настроений. Дисциплина была для всех единая: и для солистов, и для рядовых участников хора. С теми, кому это было не по нраву, не церемонились, не уговаривали, а просто предлагали оставить коллектив.
...На первый концерт своей заводской самодеятельности жители шли с предубеждением, что и смотреть там нечего будет, только время зря потеряешь. Но обманулись. Концерт был хотя небольшой, но хороший. Репертуар интересный, номера отработанные.
Теперь все это позади, трудности пережиты. Сегодня в Доме культуры работают кружки: вокальный, хоровой, эстрадный, драматический, художественного чтения. В них постоянно ходят семьдесят два участника. Маловато, правда. Нет пока той массовости, которой бы хотелось. Ведь на нашем предприятии работает много молодых ребят, которые не без таланта, только не в клубе проводят время, а у телевизоров. Из тех же, что занимаются в кружках Дома культуры, многие сдали любимыми и популярными самодеятельными артистами. Возьмите, хотя бы, нашего солиста А. Уросова. Заметно выросло его мастерство за период посещения кружка. Дима Травкин замечательно играет на кларнете, проявляет склонность к импровизациям.
Тон творческой настроенности задает сам художественный руководитель Г.И. Шориков. Он пытается сочинять песни и не без успеха. Совместно с композитором Лаптевым им написаны три песни, которые исполняются Оренбургским народным хором «Зашумела в поле рожь», «Отчего, почему» и, посвященная Дню Победы, «Помни, друг фронтовой». В коллективе родилась песня «Заводская рабочая». А сейчас появилась песня «Хорошо» – молодая, задорная, как и сам коллектив, который ее исполняет.
...Из открытой форточки окна Дома культуры Монетного трактороремонтного завода слышны звуки эстрадного оркестра и поющие голоса. Порой их прерывают команды: «Первые голоса нежней, лиричнее», «Вторые – не запаздывайте, четче дикцию». Это в одной из комнат идет репетиция в вокальной группе. Коллектив готовится достойно встретить 50-летие Октября, порадовать жителей отличным концертом.
И. ВИНОКУРОВ.
Статья из газеты «Березовский рабочий». – 1967. – 7 июня. – С. 4
- Автор: Татьяна Чечвий
- Просмотров: 1271
Тот поэт, врагов кто губит,
Чья родная правда мать,
Кто людей, как братьев, любит
И готов за них страдать.
Он все сделает свободно,
Что другие не могли,
Он поэт, поэт народный,
Он поэт родной земли.
Сергей Есенин
Быть поэтом так непросто,
Но достичь вершины роста
С поражений до побед
Сможет истинный поэт.
Виктория Перминова
УНИВЕРСИТЕТЫ ДЕТСКОГО ПОЭТА.
Малоизвестные страницы биографии Виктории Перминовой.
Викторию Перминов березовчане знают, в основном, как человека, давно и плодотворно пишущего стихи. Она часто выступает со своими произведениями в школах, на городских праздниках, фестивалях. Издала более десятка различных сборников. Казалось бы, всё ясно и понятно. Между тем литературное творчество – лишь одно из составляющих многогранного таланта. Более того, большая часть жизни связана с производством, где Виктория Валентиновна обрела себя, как личность и именно там состоялась, как поэт.
После окончания школы, Виктория три года проработала на Берёзовском заводе «ЗОРИ». Из-за проблем со зрением была направлена в город Ревду на учебно-производственное предприятие Всероссийского общества слепых. Производство насчитывало 1800 рабочих, имело несколько цехов, общежитие. Здесь трудились люди с самой различной степенью остроты зрения, царила чуткая, доброжелательная атмосфера. Девушка сумела принять, понять и полюбить этот новый для нее ритм и уклад жизни, обрела друзей, освоила профессии слесаря сборщика и комплектовщика. А в свободное от работы время занималась творчеством, благо, культурная жизнь на предприятии была более чем насыщена.
Виктория с удовольствием посещала занятия в хоре, занималась в Драматическом коллективе, где ставилась русская, отечественная классика, преподавали актерское мастерство, оттачивалась техника художественного слова. Театр в ту пору она считала своим главным увлечение.
– Люблю песни, живопись, кино, но более всего прельщает сцена, – сказала Перминова в одном из первых своих интервью. До сих пор Вика, как попросту зовут её друзья и родные, поддерживает дружеские контакты с кружковцами и руководителем театрального коллектива, талантливым режиссером Леонидом Смольниковым.
Но вот на горизонте возникают «Рыцари пера» – литературное объединение города Ревды, и у Виктории появляется новое увлечение. К тому времени у нее были небольшие поэтические пробы пера.
За пять лет занятий в этом литературном клубе, который возглавлял Владислав Фролов, начинающая поэтесса сумела набраться теоретического и практического опыта в стихосложении, стала востребованной в городе. Появились первые поэтические сборники, как самиздатовские, так и отпечатанные в типографии.
К 60-летию, ставшего для нее родным предприятия, Виктория Перминова издает книгу «Дарующие свет» с фотоиллюстрациями. Сборник, можно назвать, в какой-то степени, уникальным. В самых разножанровых, небольших произведениях - стихи о заводе, посвящения друзьям, юмористические и сатирические опусы и даже несколько акростихов, написанных легко и изящно - предстает атмосфера производственной жизни того периода, конец восьмидесятых – девяностых годов двадцатого века.
Постепенно пришло признание. Состоялись презентации книг в Ревде и Берёзовском. Имя Перминовой начинает появляться на поэтических марафонах, областных литературных турнирах, фестивалях народного творчества.
Восхождение на Олимп было радостным, но далеко не безоблачным. Безбрежный океан поэзии, в который она хотела погрузиться, зачитываясь Сергеем Есениным, Петрусем Бровкой, Мусой Джалилем, Михаилом Лермонтовым, Александром Пушкиным и другими любимыми поэтами, был доступен в неполной мере. Большая нагрузка на глаза, Виктории была непозволительна. И время от времени в ход для чтения книг шла... лупа.
В 2005 году Виктория Перминова вернулась в родные пенаты. Родители, Валентин Иванович, прослуживший народным судьей Берёзовского тридцать лет, и Валентина Дмитриевна - учитель математики и бывший директор школы №3, находились на заслуженном отдыхе. Именно они, еще в детстве, привили Вике любовь к искусству, часто ездили с дочерью в Свердловские театры – кукольный, ТЮЗ, музкомедию, театр оперы и балета. Очень любила Виктория посещать художественные выставки. Не удивительно, что годы спустя, во время учебы в школе, а затем в Ревде, эти творческие всходы стали прорастать.
Сразу после переезда в Березовский героиня активно включилась в творческую и общественную жизнь города. На сегодня она признана самым востребованным местным детским поэтом. Жанр, честно признаться, легкий на первый взгляд, но самый трудный в поэзии.
Мастеров этого жанра не только на Урале, но и в целом в России, можно пересчитать по пальцам. Большой популярностью пользуются ее авторские сборники стихов для детей «Катюшка» и «Журавлик». Особенно их ценят в семьях, где подрастают малыши, в детских садах, на поэтических праздниках. Часть стихов переложена на музыку композиторами Урала и Краснодарского края.
В творческой среде Виктория сразу обрела сильных наставников: Иван Малахеев, Нина Исакова, Георгий Шориков, Николай Кривоногов. Много лет она является членом Новоберёзовского поэтического клуба-салона. Параллельно занимается в музыкально-поэтическом любительском объединении «Самородки», которым руководит Валентина Измоденова.
Остается только удивляться – как эта хрупкая женщина всё успевает: рецензирует литературные сочинения фестиваля «Музы и дети», участвует в жюри литературного конкурса памяти Елизаветы Клюшниковой в школе №33, регулярно выезжает на областные и окружные вокально литературные форумы, выступает на городских фестивалях. К тому же прекрасно ориентируется в музыкально-песенном мире, у нее прекрасная память на тексты. На протяжении многих лет Виктория публикует в местных печатных изданиях материалы о культурной жизни города. Являлась творческим куратором дворового клуба «Огонёк». Успевает бывать на праздниках «Играй, гармонь!» в Старопышминске, неоднократно ездила в село Константиново — на родину ее любимого поэта Сергея Есенина. Участвовала в хоре «Надежда», была организатором вокальной группы «Виктория». А еще Виктория увлечена темой своего рода, исследует семейные корни и, конечно же, пишет стихи и издает книги.
Виктория Валентиновна – неоднократный призер фестивалей и конкурсов народного творчества, лауреат премии города Березовского в сфере культуры «Верность призванию».
Мужественный и талантливый человек Виктория Перминова продолжает восхождение на поэтический Олимп. Сконцентрировав физические и духовные силы, иногда превозмогая боль, а порой и депрессию, при поддержке друзей и родных она увлеченно и вдохновенно шагает за путеводной звездой к вершинам поэтического искусства.
Избранные стихи и прозаические произведения, эссе, публикации из прессы, страницы из родословной Виктории, автобиографические воспоминания – все это вы найдете в новом сборнике, который освещает истинная любовь к отечественной лирике и гражданской поэзии; преклонение перед творчеством любимого с детства Сергея Есенина.
Лариса Модестова,
Культурный обозреватель газеты «Золотая горка», руководитель Новоберезовского клуба-салона, специалист высшей категории Министерства культуры Свердловской области
г.Березовский
АВТОБИОГРАФИЯ.
Родилась я 7 декабря 1958 года в с. Колчедан Каменского района, в семье директора районного Дома культуры, а после председателя городского народного суда и школьной учительницы математики. У родителей нас двое. Мой брат с детства «бредил» морем, окончил Тихоокеанское Высшее военно-морское училище (ТОВВМУ) им. Макарова, служил на Северном флоте, на атомном подводном крейсере, дослужился до капитана 3-го ранга, теперь вышел в отставку.
С детских лет меня привлекало все яркое, загадочное, таинственное. Рано проявился интерес к живописи, музыке, театру. В школьные годы я написала свое первое четверостишие о весне. Кто знает, откуда они взялись! Может, я тогда впервые влюбилась. А может, та весна была для меня какой-то особенной.
Набухают почки на березах,
Снег растаял, и журчат ручьи.
Розовый рассвет в веселых росах
Песнею встречают соловьи.
После я всерьез заинтересовалась поэзией. Стала изучать творчество Петруся Бровки, Мусы Джалиля, других поэтов. С поэзией Сергея Есенина познакомилась лишь в старших классах Верхне-Пышминской средней школы для слепых и слабовидящих детей.
Вика Перминова 1972 г.
Помню урок литературы. Свой сбивчивый, скучный рассказ о Есенине. Тройку за него. А потом нестерпимый стыд и слезы… И взялась я тогда читать и перечитывать биографию поэта, учить наизусть его стихи. И так они мне пришлись по душе! Вот тогда Сергей Есенин и стал моим самым любимым поэтом. Позднее, когда я серьезно увлеклась сочинением стихов, стала сама посвящать ему стихотворения.
После окончания школы, я три года работала на заводе охотничье-рыболовных изделий «ЗОРИ», в Березовском, но мне трудно было работать среди зрячих людей, ибо я – инвалид I группы по зрению с детства.
Первый рабочий коллектив – «ЗОРИ». 1981 год, Виктория Перминова - в первом ряду, в центре.
В 1981 году уехала в г. Ревду, где живут и работают мои одноклассники. На учебно-производственном предприятии ВОС я проработала двадцать четыре года, в сборочном цехе №5. Только в 1994 году на праздновании полувекового юбилея предприятия с изумлением узнала от заместителя директора по воспитательной работе Тамары Федоровны Утюмовой, что наш директор Иван Григорьевич Бурматов, как и я, влюблен в поэзию Сергея Есенина.
Виктория Перминова и директор УПП ВОС Бурматов Иван Григорьевич. Ревда, 2000 г.
Это было для меня настоящим открытием и большим сюрпризом. Я счастлива, что среди моих друзей единомышленников, с которыми меня связывает большая любовь к творчеству Сергея Есенина, появился еще один - Иван Григорьевич. Короткие встречи с ним в цехе, беседы о нашем любимом поэте, стали для меня праздником души.
На родине моего любимого поэта Сергея Есенина я была неоднократно: в первый раз – в июле 1988 года вместе с мамой, потом ездили на его 100-летний юбилей, в 1995 году. Впечатления от тех поездок до сих пор живут в памяти. Об этом я рассказываю в своих стихах. И первое из таких стихотворений появилось, в газете «Березовский рабочий», 15 декабря 1990 года. «Страна Есения» - так называется это стихотворение о селе Константиново, где родился и вырос Сергей Есенин.
Часто снится страна эта милая,
Домик низенький в три окна.
Для меня ее нет красивее,
Я в нее всей душой влюблена…
С тех пор, как дважды побывала на родине любимого поэта, я стала острее чувствовать любовь и привязанность к этому краю. Страна Есения меня не отпускала.
Много стихов посвятила этой земле и самому поэту, которые объединила в одном цикле под общим названием «Страна Есения». Некоторые из этих стихов хочу представить вашему вниманию, вместе с воспоминаниями о большом юбилейном празднике, посвященном 100-летию великого русского поэта. На празднике я познакомилась с поэтами из Украины, Белоруссии, Москвы. Тамбовский поэт Владимир Иванов-Волжский подарил мне сборник стихов с автографом, изданный специально к 100-летию Сергея Есенина.
Свое увлечение поэзией Есенина я передала всем своим родственникам. Отец, ранее считавший Есенина «пропойцей» и «хулиганом», оценил по достоинству его стихи и уже сам был готов ехать в Константиново, чтобы увидеть все своими глазами. Эта поездка состоялась 10 ноября 2009 года, потом, 5 марта 2011 года – мы попали на Масленицу, а 4 марта 2016 года, благодаря двоюродному брату Игорю Перминову, состоялась еще одна поездка на родину поэта в село Константиново.
Виктория Перминова с отцом Валентином Ивановичем у памятника Сергею Есенину. с. Константиново, 2009 год.
Жаль, что у меня не было возможности получить образование. Судьба обделила меня зрением, а главное здоровьем. С самого рождения мне приходится постоянно бороться за свою жизнь. Нет! Я не жалуюсь. Я хочу, чтобы меня поняли. Уважение и любовь друзей заслужить не так-то просто, а на всю жизнь сохранить с ними добрые отношения еще сложнее. Много друзей осталось у меня на Ревдинском предприятии, в том числе в клубе УПП ВОС. Благодаря бывшему директору клуба Нине Михайловне Белоусовой там работали различные кружки: хоровой, драматический, художественного слова, танцевальный. Я занималась с удовольствием в хоровом кружке, которым руководил Гайдуков Вячеслав Иванович, а затем Сажин Анатолий Николаевич, а еще с большим интересом посещала драматический кружок, театр миниатюр и художественного слова под руководством талантливого человека Смольникова Леонида Артемьевича.
Со своими стихами я выступала, и продолжаю выступать, на городских и областных смотрах художественной самодеятельности, фестивалях, которые проводятся в разных городах области, в смотрах художественной самодеятельности всесоюзного общества слепых, на встречах в школах, детских садах, была участницей поэтического марафона в г.Екатеринбурге. Изданы три типографских сборника: «Минуты радости и грусти», детские – «Катюшка» и «Журавлик», а также несколько самиздатовских сборников, в том числе книга «Дарующие свет», к юбилею нашего предприятия в г. Ревда. Печатались мои стихи в ревдинских и березовских газетах, в коллективных сборниках клуба "Малахит" в Березовском и в Ревдинском литературно-поэтическом альманахе «Свет Ориона» клуба «Рыцари пера», которым руководил Фролов Владислав Александрович. Ко дню рождения Сергея Есенина были проведены поэтические вечера в лицее №3 «Альянс» совместно с учителем русского языка Татьяной Ивановной Герасименко, а в детском клубе «Огонек» дети читали стихи Есенина, слушали монолог Хлопуши с его голосом. Я поняла, что поэзия является смыслом всей моей жизни. Очень нравилось заниматься в музыкально-поэтическом клубе-салоне у Модестовой Ларисы Анатольевны и поэтическом клубе «Самородки» под руководством Измоденовой Валентины Александровны.
Мне кажется, что я не такая, как другие. С Есениным мы чем-то похожи. Я обнаружила в себе какое-то «белое перышко», которым является моя любовь к поэзии, к творчеству.
Моя любовь к Есенину,
К поэзии вообще,
Все годы помогает мне
Выстоять в беде
Когда мне нездоровится,
Иль сердце жжет тоска,
Поэзия помощница
Спешит ко мне всегда.
Поэзия и театр тесно переплелись в моем сердце. Любовь к искусству, привитая мне отцом еще в детстве, не оставляет меня и по сей день. Я романтик и оптимист по натуре, и это помогает мне в жизни.
ВОСПОМИНАНИЯ.
Его стихов прекрасные слова
В душе тальянкой звонкой раздаются
5 октября 1995 года в очередной раз посетила Ваганьковское кладбище. Здесь похоронены известные певцы, артисты, писатели, поэты. Среди них и самый русский поэт Сергей Есенин.
У самой дороги, на центральной аллее кладбища постояла у надгробия Владимира Высоцкого. Рядом могила тележурналиста Владислава Листьева. Тут всегда людно. Могилы утопают в живых цветах. Отдала дань памяти неоднократной чемпионке мира по танцам на льду Людмиле Пахомовой, известному актеру Андрею Миронову, певцу-композитору Игорю Талькову.
Спешу выйти на знакомую аллею, ведущую к могиле любимого поэта, вдали белеет памятник. Ощущение такое, будто я не иду, а лечу, как сорвавшийся с березы листок… и падаю. Ничего не замечая вокруг, смотрю на надгробный памятник и словно чувствую на себе безжизненный, задумчивый взгляд поэта.
Обычный рабочий день. Народу немного. У могилы Есенина небольшая группа людей, которые читают вслух газетную статью под заголовком «Есенин был жестоко убит». Автор ее не оставляет места сомнению в том, что Есенин был затравлен и убит не без ведома представителей власти. Правда, трагическая смерть поэта до сих пор таит в себе много загадок и недомолвок. Да и может ли быть иначе?! Убийцы достаточно умные люди, чтобы не оставлять нам явные следы своих преступлений. У поэта и сегодня есть недруги, завидующие его безграничному таланту.
Набежавший ветерок срывает с деревьев желтые листья. Они падают мне на голову, плечи. Один из них упал прямо в ладонь и навеял такие строки:
Желтый лист слетел с березы
И упал в ладошку мне.
Вот и встретились, Сережа,
Я опять пришла к тебе…
В этой же газете было напечатано стихотворение неизвестного автора. Строки его глубоко проникли и взволновали мою душу. В них слышится грусть, желание отомстить за погибшего поэта. Юбилей поэта уже прошел, но все новые люди приходили сюда, чтобы поклониться великому народному поэту Сергею Есенину. А вот и строки из взволновавшего меня стихотворения.
ЕСЕНИНУ
Не грусти, мой милый друг Сережа,
Не беда, что вместе не пришлось
За Россию драться. Все итожа,
Кровь с земли сочится, сжатой в горсть.
Это раньше был ты одинокий
Прославляя Русь в своих стихах,
А сегодня образ твой высокий
В каждом русском, в высохших глазах.
Как и прежде, режут нас подонки,
«Правят лейбы», помнишь, ты клеймил,
В деревнях рассыпались избенки,
И не плачут вдовы, нету сил.
Ты сейчас в земле лежишь без плача,
Стиснутый надгробием своим
Будет и для нас большой удачей,
Если мы убийцу пригвоздим.
И повесим, вздрючим имя с теми,
Кто «лапшу нам весил» и грубил
Что «похабник», «скандалист» Есенин
Сам себе свой череп проломил.
Врут убийцы, врут в изнеможеньи,
Делая на этом барыши,
Будто сам себя ты в исступленьи
Мертвого повесил, без души.
Кто-то знает, но молчит трусливо,
Загоняя правду в свой же труд.
Только птицы реют сиротливо,
Над твоей березкою поют.
Истина взмывает сквозь бессилье,
Над Рязанью вздыбилась заря,
Образ твой есенинской России
Воспылал над миром, всех любя.
Автор строк неизвестен.
Нет, не зарастет к Есенину тропинка, как не заросла она к великому поэту XIX века Александру Сергеевичу Пушкину. Ведь недаром к 100-летию Сергея Есенина, в Москве, на Тверском бульваре, там же, где стоит памятник Пушкину, поставили памятник и С.А.Есенину. Он преклонялся перед талантом великого поэта. У С.Есенина есть стихи, посвященные своему кумиру. А у меня есть стихи, посвященные им обоим:
Есенин и Пушкин
Два разных века.
Есенин и Пушкин
Два больших человека.
Есенин и Пушкин -
Небесные выси.
Трагически кончились
Обе жизни.
…Есенину были устроены пышные похороны, у гроба был поставлен почетный караул. Ленинград прощался с поэтом. После, гроб с телом Есенина был перевезен в Москву и установлен в Доме печати, здесь он и стоял до самого выноса. От Дома печати до Ваганьковского кладбища шли пешком, гроб несли на руках. Долго ходили по московским бульварам, пока не вышли на Тверскую, к памятнику Пушкину, трижды обнесли гроб с елом Есенина вокруг памятника, и только после этого траурное шествие направилось на Ваганьковское кладбище. Поэта похоронили рядом с его другом Александром Ширяевцем, так он хотел. Есенин по праву считается достойным преемником пушкинской славы, и поэтому у его могилы всегда будут лежать живые цветы…
И вот прошло уже 100 лет
Со дня рождения, и все же
Не меркнет лучезарный свет
Твоей поэзии, Сережа.
Ты будешь жить, пока земля жива,
Пока сердца людские бьются,
Твоих стихов прекрасные слова
В душе тальянкой звонкой раздаются.
А в Константиново не только на большие юбилеи, а каждый год будут съезжаться поэты, писатели, журналисты, критики, простые люди всей земли, чтобы почтить память русского национального поэта Сергея Александровича Есенина.
От Москвы до Рязани электричка летит быстро. Не успеешь оглянуться, а тебе уже выходить. Вот и знакомая станция «Рыбное». Я выхожу. А до Рязани еще часа полтора езды. Рядом, напротив большого универмага, автобусная остановка, и автобус стоит, можно бы ехать, но он уже полный, придется ждать следующего. Но мне повезло: совершенно неожиданно подвернулось такси и двое попутчиков, с которыми я с комфортом доехала до самого центра села Константиново.
Далеко просматривается широкая асфальтированная дорога. Вьется она серой лентой и убегает, оставляя за собой бескрайние поля. Есенинские поля, как их еще называют местные жители. За ними осенний лес, пестреющий разными красками. Нарядила его осень в честь есенинского юбилея. Каких только сарафанов не «нашила»: и ярко-желтых, и чуть бледнее, осинкам красные, багровые и даже зеленые. Смотришь на весь этот наряд и сразу вспоминаешь стихотворение Есенина, ставшее песней, - «Отговорила роща золотая…», а роща здесь действительно золотая.
Красные осины,
Родины поля!
До чего ж красива
Милая земля.
Осень золотая,
Всей душой любя,
Тоже поздравляла
С праздником тебя…
Ну вот и приехали. Шофер оказался добрым, вежливым человеком. Он помог мне выйти из машины и подал мои вещи. Я расплатилась с ним и пошла по широкой дороге, ведущей к музею, на поиски своих знакомых. Здесь я была уже, как дома. На календаре 30 сентября, до юбилея осталось ровно два дня. Знакомых я нашла довольно таки быстро. Обратилась за помощью к одной женщине, которая, оказывается, знает и помнит меня. Ее зовут Рита. Она указала мне на рабочий фургончик, в котором разместился ларек, там-то я и нашла свою знакомую Людмилу Александровну, или просто Люду Цуканову. Она пообещала после работы найти мне квартиру, где я могла бы остановиться. Я оставила у нее свои вещи и пошла гулять по селу. Как здесь все изменилось за семь лет! Стало торжественней, что ли. Церковь снаружи побелена, приведена в порядок, и в настоящее время действует. Восстановлена школа, в которой учился Есенин, проложены асфальтированные дорожки, поправлены газоны. Село готовится к приему гостей. На открытой эстрадной площадке установлен большой портрет, с которого взирает на свои поля и луга красивый молодой поэт в косоворотке, на то, как на глазах преображается его родное село, как оно хорошеет.
Взволнованно и молодо
Любовь свою неся,
И словно зачарованно
Ты смотришь на меня…
Я обошла всю заповедную часть. В дом музей Л.И.Кашиной еще не пускали, там шли реставрационные работы, но меня, однако, пустили. Лидия Алексеевна Архипова не сразу узнала меня, она работает заведующей музейным архивом. Конечно, семь лет – большой срок, да и была я тогда со своей подружкой, учительницей Татьяной Спицыной. Тогда, летом 1988 года, здесь все было по-другому. Село было залито солнечным светом, а в садах краснела зрелая вишня.
Константиновское солнце
До сих пор в моих глазах,
Старый тополь у оконца,
Вишня спелая в садах.
Над рекой закат багровый
И кузнечики в траве,
До сих пор все это помню,
Даже снится мне во сне.
А сейчас осень, самая настоящая золотая осень. По откосу, в оврагах в разноцветных нарядах стоят деревья. На причале у Оки пусто, лишь ветерок легонько играет голубыми волнами. Кажется, что со мной здороваются каждый дом, каждое деревце, каждая тропинка. И люди, даже незнакомые, приветствуют меня, как будто давным-давно знают, и я отвечаю им тем же.
Здравствуй, милое село
Константиново!
Сколько лет уже прошло,
сколько минуло,
Сколько лет прошло с тех пор,
Как всхолмленный косогор
Душу покорил мою,
Вот и снова я стою
Возле дома, у плетня,
Где жила любовь моя.
Жаль, что Тани нет со мной рядом. По сложившимся семейным обстоятельствам, она не смогла поехать на этот большой праздник, на 100-летие любимого поэта, хотя очень много лет об этом мечтала.
Пока я гуляла по территории музея, Люда закончила работу и нашла мне квартиру. Четыре дня я жила у одной знакомой бабушки. Такая интересная, приветливая старушка. Она мне рассказывала о семье Сергея Есенина. Дело в том, что она училась вместе с младшей сестрой поэта - Александрой, а ее старший брат со старшей сестрой Сергея Есенина - Екатериной. Познакомилась я и с другими жителями села, например, со служителем причала, который работает здесь уже тридцать лет, с самого открытия музея. Многие деревья в аллее посажены его руками. Каждый день я ходила на причал встречать теплоходы. На одном из них прибыли участники есенинского семинара, на другом какие-то школьники, видела теплоход с правительственной делегацией. Все это было очень интересно. Вечерами я ходила на Оку, любоваться закатами. Еще летом 1988 года я восхищалась ими и написала несколько стихотворений. Как прекрасен закат над речкой! Я об этом еще напишу. Благодарна судьбе, что она подарила мне эти четыре счастливых незабываемых дня. Второй раз я в гостях у Есенина. Сколько новых впечатлений!
По-новому, совершенно другими глазами я взглянула на великого русского поэта. Сколько же в нем таинственного, неразгаданного. Но его большая любовь к России, без которой он не мог жить, глубоко трогает и волнует душу. Он был пророком. Есенин видел всю боль, все страдания России. Его любовь к Родине вошла в мое сердце с такой огромной силой, что теперь я могу твердо сказать, что я люблю Россию и не променяю ее ни на какую другую страну. Есенинская Россия «страна березового ситца», а «страна Есения» - это моя Россия. Эти две России тесно переплелись в моем сердце, их связала одна большая любовь. На каждой тропинке, по которой я проходила, ощущалось присутствие Сергея Есенина. Мне казалось, что он тихо берет меня за руку и ведет, ведет меня за собой, показывая свои любимые места. Вот березки, среди которых лежал большой камень. На нем любил сидеть поэт и смотреть за Оку, на широкое раздолье. Тогда, в 1988 году, я писала:
У Оки, среди трех березок,
На холме серый камень лежал,
А на камне сидел Сережа
И стихи свои сочинял…
Судьба подарила мне еще одну встречу с любимым поэтом, в октябре 1995 года, на большом празднике, посвященном столетию со дня его рождения. Для меня Есенин всегда живой. Он служит мне примером. Я научилась у него любить природу, любить свою землю и все живое на ней, любить свою Родину, Россию. Научилась страдать вместе с ней. И, наконец, любить поэзию, которая стала для меня, как и для Есенина, главным делом жизни. Любовь может приходить и не приходить, но она сильнее смерти, она не умирает никогда.
Любовь есенинская
В сердце мне нахлынула,
Теперь я целый мир готова полюбить.
И с этими минутами счастливыми
Связала прочно жизни нить.
Люблю Россию, всю в белой сирени,
Люблю Отчизну милую свою,
Люблю Россию, как любил Есенин,
И разделяю с ней ее судьбу.
Вот и все, что я хотела рассказать об этом большом празднике. Остальное вы прочтете в моих стихах.
ИЗ ДНЕВНИКА.
2009 год.
7 ноября.
Мы с отцом собирались на Юбилей к двоюродному брату Николаю Устюжанинову, а заодно еще раз побывать в Москве и съездить в город Рязань, там у нас живут родственники. Билеты были куплены на 8 ноября, поезд Ново-Уренгой – Москва. Мне хотелось вновь побывать на Родине Сергея Есенина, в селе Константиново, посетить Ваганьковское кладбище и найти памятник Сергею Есенину на Тверском бульваре рядом с памятником Пушкину, о котором так много говорили. Сердце билось учащенно, руки не слушались, но вот чемодан был собран, засыпать не хотелось, а надо.
8 ноября.
Закончены последние приготовления к поездке. Рано утром за нами пришла машина и мы поехали на вокзал. Здесь, как всегда, своя привычная, суетливая жизнь. И вот мы уже в вагоне, двухместное купе было уютным. Я даже и не подозревала, что так может быть. Что никто из посторонних не зайдет и не помешает мне писать. Потому что я хотела запомнить эту поездку надолго, не упустить в ней ни одну мелочь. А скорый поезд набирал ход, в Кунгуре стояли две минуты и ехали без остановок до Перми.
Казалось бы, этот маршрут я должна знать наизусть, ведь ездила по нему не раз к родственникам в Киров. Но каждый раз я смотрю на него по-новому, открываю в пути что-то неизвестное, незнакомое.
Горный Уральский хребет покрылся снегом. Чувствовалось дыхание зимы. В соседнем купе плакал ребенок. Он был совсем маленький, а уже путешественник. Мы в детстве, с братом Володей, тоже ездили на поезде. В Кировскую область, в гости к бабушке. Проехали какую-то деревню. Кругом лежит снег, на крышах домов и на дороге. Зима подступила тихо, незаметно, но это была приятная неожиданность. Земля стала чистой, а на улице светло от снега. Это мое любимое время года. Вот опять лесополоса, вся покрытая снегом. А колеса все стучат и стучат, бежит поезд по рельсам, словно в старой детской песенке про Голубой вагон.
Стучат колеса, катятся,
Мне это очень нравится,
Люблю я путешествовать
По матушке Руси.
Смеркается. В купе включили свет, где то негромко звучит музыка, за окном мелькают деревянные домики. По дороге бежит лошадка, запряженная в сани. Лесополоса давно закончилась, осталась позади и зеленая елочка, запорошенная снегом, как в сказочную Новогоднюю ночь. Такое нарисовать подвластно только одному художнику – Деду Морозу.
Вот уже совсем становится темно и за окном почти ничего не видно. Через час станция Балезино. Люди в поезде отдыхают. Кто-то слушает музыку, кто-то читает книги и газеты прямо в коридоре, на откидных стульях, на протяжении всего вагона. Вот такой читающий вагон у нас получился. Ребенок в соседнем купе больше не плачет, уснул наверное, укачала его колесная колыбельная. А колеса все стучат и стучат, унося нас все дальше от дома и все ближе к Москве. Вечер в поезде был очень шумным, двое мужчин выясняли между собой отношения из-за женщины. Ну конечно, из-за чего еще могут спорить мужчины. Проводница Светлана Ивановна успокаивала их, как могла, но они все равно шумели, кричали и не слушали ее.
Наконец едем по Вятской земле, скоро Киров, родная земля отца, сколько всего здесь пережито. В Киров поезд пришел ровно в 22.00. Несмотря на поздний час, на встречу с нами пришли дядя Леня и дядя Толя - младшие братья отца, и с ними пришла еще старшая дочь дяди Лени - Наташа. Радость встречи была безмерна. Жалко, что поезд стоял недолго. Не успели толком пообщаться, как нужно уже было расставаться. На прощанье мы долго махали друг другу рукой. Здесь была настоящая зима. Люди были одеты в теплые одежды, а маленький вокзал утопал в больших сугробах. Проводив своих гостей, мы с отцом сразу легли спать. Ночью я проснулась от холода и сильнее закуталась в одеяло. Согрелась и снова уснула.
9 ноября.
Утром в вагоне снова зашумели. Пассажиры умывались, завтракали, и проехав город Владимир, ждали Москву. Поезд отсчитывал последние километры пути, скоро Москва. В Москву поезд пришел с опозданием. День был хмурый, небо серое. Впечатление такое, что над Москвой еще не рассветало. Зимней погодой здесь и не пахло. У поезда нас встретил дядя Саша. Втроем мы пошли по слякотной Москве к метро. Еще дома я просто мечтала прокатиться в Московском метро самостоятельно. Поэтому еще дома, в Екатеринбурге, при каждом удобном случае я просила отца проехать на метро для того, чтобы побороть свой страх. И теперь, при всем скоплении народа, я спокойно ехала на эскалаторе и мне не было страшно. Дома нас встретила Антонина Андреевна, жена дяди Саши. Весь вечер мы просидели за столом, рассказывая друг другу о своей жизни. А поговорить нам всегда есть о чем - мы так редко встречаемся, поэтому и говорить можем хоть до утра. Эта привычка у братьев Перминовых осталась еще с той поры, когда была жива бабушка Дуня и у нее в гостях, летом, собирались все дети со своими семьями. Братья часто вспоминают свою деревенскую жизнь. К шести часам вечера приехал сын дяди Саши, мой двоюродный брат Игорь с женой Ириной, а после присоединилась их дочь Татьяна. Милая и обаятельная девушка, совсем не похожая на современную молодежь. Добрая, открытая, сейчас таких редко встретишь, с ней легко и просто. Младшая дочь Катя не смогла приехать. Мы договорились, что в выходные поедем к Игорю на дачу отдыхать. А я думала только о том, как попасть в Константиново. Мне снова хотелось вдохнуть этот воздух, пропитанный поэзией любимого поэта.
10 ноября.
Прибыв в Москву мы с папой и дядей Сашей составили план, где побывать и что посмотреть. До Колиного юбилея еще оставалось время и мы решили провести его с пользой для себя. Перво-наперво мы собрались в село Константиново. Утром поднялись пораньше, чтобы не опоздать на первую электричку. Оделись и вышли из дома. День был пасмурный, прохладный, но это не помешало нашей поездке. Сначала мы поехали на метро, а затем на электричке до станции «Рыбное». Здесь, как всегда, таксисты поджидали пассажиров. Дядя Саша хотел добираться до села на автобусе, но автобус ушел незадолго до нашего прихода. Следующий автобус надо было долго ждать, а мне не хотелось, и я уговорила мужчин поехать на такси. Бежит машина по знакомой дороге, вьющейся серой лентой, сердце сжимается от волнения. С нами ехала еще одна женщина из местных.
- К нам ездить лучше летом, - сказала она, - сейчас не так интересно, скучно.
- Ну кому скучно, тот, наверно, сюда не ездит. Мне в Константиново всегда интересно, да и еду я уже не первый раз. А летом я здесь бывала, давненько правда. Это было незабываемое лето. Я не против еще летом здесь побывать, но пока не получается.
- Да, летом у нас красиво, благодать просто.
На этом наш разговор оборвался, женщина вышла, а мы поехали дальше до центра села. Слева и справа расстилаются Есенинские поля. Так их называют местные жители. Для кого-то село Константиново – просто родина Сергея Есенина, а для меня это глоток воздуха, без которого я не могу не дышать, не жить. Я сердцем чувствую, что Есенин рядом. Будто он ведет меня по жизни, помогает, подсказывает, я всегда и во всем чувствую его поддержку. Не знаю почему, но этот поэт очень близок мне по духу и какие бы не приводили доводы о его самоубийстве, я никогда не поверю, что Есенин мог сам свести счеты с жизнью. Он противостоял власти, но не жизни. Есенин слишком любил жизнь, чтобы расстаться с ней так нелепо.
Папа и дядя Саша были здесь впервые, а я шла по знакомым тропинкам и не узнавала дорогого сердцу села. В Константиново действительно произошли изменения. Появились новые дома, это москвичи скупают здесь землю и строят для себя дачи, чем ближе к Оке, тем дороже. Кто знает, во что это выльется в будущем. Во дворе дома Есениных поставлен новый бронзовый памятник Сергею Есенину. Памятник сделан во весь рост. Твердо стоит поэт на своих ногах и ничто не может его сломить. А за холмистыми откосами видны рукава Оки, правда небо над рекой серое, невзрачное. Деревья не радуют глаз своими удивительными кронами. Ноябрь. Скоро зима. В доме Есениных тепло и уютно. Здесь все как при жизни поэта. Даже старый плетень вокруг дома и надворные постройки, крытые соломой, напоминают нам о той Руси, которуюлюбил и воспел в своих стихах Сергей Есенин. Константиново теперь современное село, и только в его центре все по прежнему. Напротив дома начальная земская школа, где учился Сергей. В одном классе занимались первые и третьи классы, в другом вторые и четвертые, сейчас же здесь проводят экскурсии. Неподалеку церковь. Восстановленная к столетнему юбилею, она действует, а ведь еще двадцать лет назад все было разрушено. Но тогда и страна-то была другая, в ней вся жизнь рушилась, и никому не было никакого дела до исторической памяти.
Время нас поджимало, ибо мы хотели еще побывать в городе Рязани и найти приемную дочь Николая Булатова - Веру Егорову. Мы о ней мало что знаем. Но все же дом помещицы Л.И.Кашиной мы не обошли стороной. Здесь развернута экспозиция по поэме Есенина «Анна Снегина». Вроде бы все известно, все знаешь наизусть, но многие вещи выставляются впервые и ты с удивлением смотришь вокруг. Сейчас раскрывают архивы и показывают посетителям то, что раньше тщательно скрывалось, например, посмертная маска поэта. Но мне удалось ее увидеть еще летом 1988 г., и это произвело на меня сильное впечатление. Сегодня здесь можно увидеть не только личные вещи поэта, но и услышать его голос.
Грустно расставаться с селом, да только пора уезжать… В Рязани мы надеялись отыскать родственников. Мы заранее написали им письмо, в котором сообщили о своем приезде, а ответа так и не получили. Письмо пролежало в почтовом ящике вплоть до нашего приезда, никто его не вынул и не поинтересовался, для кого оно предназначалось. Мы до самой темноты ходили по запутанным рязанским улицам, прежде чем нашли дом, в котором жила Вера. Надо сказать спасибо таксисту, откликнувшемуся на нашу просьбу в поисках адресата. Да и таксист нашел нужную нам улицу только с помощью карты города. Безусловно, дом мы нашли, но в квартире уже давно живут другие жильцы, семья Веры переехала, а куда - никто не знает. Муж Веры человек военный и перевести его могли в любую точку земного шара. Адрес на конверте, как выяснилось, был старый, а нового Вера не сообщила никому. Уставшие мы вернулись домой, в Москву. Памятник Есенину в Рязани я так и не увидела, хотя очень мечтала. Письмо из ящика мы, естественно, забрали. Жаль, что попытка найти Веру Егорову оказалась неудачной, встреча с ней так и не состоялась. Так закончился первый наш гостевой день. Впереди было немало интересного. Хотелось вновь сходить на Ваганьковское кладбище, пройтись по Старому Арбату и увидеть огни Москвы, но засыпала я с мыслями о Константиново. Конечно мне не хватило времени надышаться есенинским воздухом, но я была абсолютно счастлива и уже мечтала о новой встрече с родиной Сергея Есенина.
Загорели звезды над рекою,
В темном небе поплыла луна,
Только сердце полнится тоскою
О земле, что с детства влюблена.
11 ноября.
Еще одно место, связанное с именем Сергея Есенина – это Ваганьковское кладбище. Сегодня я снова здесь вместе со своими родственниками. В Москве стоит ненастная погода. Вроде и дождя нет, но солнца мало, поэтому и впечатление такое, что темно даже днем. Я купила букетик белых хризантем, чтобы возложить к могиле неповторимого поэта Сергея Есенина и мы все пошли по главной аллее. Остановились у могилы Владимира Высоцкого и Влада Листьева, скорбь и боль овладевает сердцем при мысли о таких талантливых, но безвременно ушедших от нас людей. Почему артисты сгорают так быстро? Андрей Миронов, Игорь Тальков и многие артисты, чей прах покоится здесь же. Гидом в этот раз была Антонина Андреевна – жена дяди Саши. Она показала нам то, что раньше мы никогда не видели. Мы вспомнили и Машу Шилову – единственную дочь известного в мире художника. Девочка прожила короткую жизнь и умерла в возрасте восемнадцати лет. И вот мы у могилы Сергея Есенина. И здесь все по-другому, не так, как раньше. Церковь взяла могилу под свою опеку. Стало быть, это подтверждает то, что Есенин не самоубийца. Раз в месяц по воскресеньям здесь проходят есенинские чтения. Поклонники творчества великого поэта приходят сюда, чтобы почтить его память. И они будут приходить сюда, и будут посвящать ему свои стихи и песни. И у меня есть цикл стихов, посвященный Сергею Есенину.
12 ноября.
В Москве, как и в любом другом городе, великое множество исторических мест, которые представляют интерес для гостей столицы. Но я давно хотела попасть на Тверской бульвар. Здесь недавно открыли новый памятник Сергею Есенину. Стоит он чуть дальше памятника Пушкину. Два великих русских поэта, у которых я учусь всю свою жизнь, теперь находятся почти рядом. Сюда, на Тверской бульвар, можно прийти, почтить их память и возложить цветы. Так по воле судьбы сбылась моя заветная мечта. Как бы я хотела проехать по всем местам, связанным с именем Сергея Есенина. В этот же день мы посетили музей изобразительного искусства им. А.С.Пушкина. Здесь представлено множество различных произведений искусства, живопись VII-IIX веков Франции, Италии, Германии и широко представлен античный период. Это было интересно и увлекательно. Мы долго ходили по музею, разглядывая древние экспонаты, сделанные еще до нашей эры. Расписные кувшины, вазы и многое другое – все это произведения мастеров далекого прошлого. А я люблю предметы старины и мне всегда было интересно, как жили люди до того, как появилась современная цивилизация. Углубляясь в далекое прошлое, мы понимаем, что во все века жили талантливые люди, мастера своего дела. Из этого складывались обычаи, традиции нашего народа. Жалко, что сейчас, в современном мире ничего это не ценится. Но у меня сегодняшний день оставил массу впечатлений и запомнился надолго.
13 ноября.
Московский старый Арбат всегда привлекал свое внимание не только москвичей, но и гостей столицы. Арбат – место, где можно увидеть музыкантов, художников и многих других творческих людей. Раньше, когда я была еще ребенком, мы часто ездили в гости к дяде Саше и по Арбату гуляли, но никогда не были в доме Пушкина и вот сегодня мы пришли с целью посетить Дом-музей Александра Сергеевича Пушкина, где поэт с молодой женой Натальей Гончаровой снимали комнату на втором этаже в первые дни после свадьбы. Напротив дома стоит памятник молодоженам. В доме, на втором этаже хранятся их личные вещи, подаренные друзьями на свадьбу. Здесь все сохранено, как было при жизни поэта. Ощущение девятнадцатого века. Словно поэт вышел погулять и скоро вернется. Это хорошо, что у нас в России есть места, где все остается нетронутым, не разрушенные современной рыночной экономикой и сохраняющиеся для будущих поколений. Если в селе Константиново, в доме Сергея Есенина я бывала не раз, то в доме Александра Пушкина я очутилась впервые. Дух пушкинской эпохи охватил мою душу и захотелось хоть на мгновенье оказаться в том времени, когда жил Пушкин. После прошлись по Арбату в Александровский сад до Манежной площади, к Вечному огню. Обошли вокруг храма Василия Блаженного. Вот уж действительно произведение искусства, недаром о нем слагаются поэмы. И в завершении, прошлись по Красной площади. Это был последний свободный день перед юбилеем.
2011 год.
1 марта.
5 часов утра. Снова в поезде. Опять едем с отцом в Москву. На этот раз на юбилей к дяде Саше – старшему брату отца. До девяти часов утра спали. Четыре часа сна не помешали хорошему настроению. После завтрака читали книжку о Екатерине Великой. За окном мелькают горы, деревушки, церкви, в домах топятся печи. Небо голубое, чистое, солнышко светит ярко. Первый день весны, но везде лежит снег. Проехали Пермь, а затем по мосту через заснеженную, покрытую льдом Каму. Баржи застыли в ее водах и ждут навигации. Поезд идет дальше. И снова мелькают домики, лес, поле. Кое-где елочки, покрытые снегом. Но в воздухе пахнет весной.
Поезд летит быстро. Через два часа Киров. Сколько ездим по этому знакомому с детства пути, а ощущения всегда разные.
Книгу П.К.Борзаковского «Императрица Екатерина Вторая Великая» мы дочитали. Немка по происхождению и принявшая православную веру, она была истинной патриоткой России, своей второй Родины.
Поезд все ближе и ближе подъезжал к столице. Вот снова заснеженный лес, а над ним в голубом небе плывут облака. Конечно, летом ездить интереснее, но в этих зимних пейзажах есть своя прелесть, своя красота. Вот скрылась вдалеке стоящая на горе деревня, а за ней березовая роща, утонувшая в снегу. А вот и Киров. Стоянка семнадцать минут. Здесь снега нет, но видно, что на улице холодно.
Уже вечер. Далеко за Уральскими горами остался дом и мама. В разлуке особенно остро чувствуешь нехватку родного человека. До отправления поезда осталось пять минут, прямо как в песне из советских времен. И покатят колеса дальше, застучат по рельсам, и помчится поезд в столицу нашей Родины город Москва. До свидания, Киров, до встречи. Проехали Котельнич, здесь когда-то учился мой отец. Мост через реку Вятка. Наступили сумерки, за окном ничего не видно. Только горящие огни провожают нас до Москвы, желая нам счастливого пути.
2 марта.
Утро. Поезд все ближе приближается к Москве. За окном снова березовая роща, по колено утонувшая в сугробе. За ней деревенька, тоже вся в снегу по крыши домов, и снова лес. Солнышко встает и поднимается, освещая верхушки сосен. Небо над лесом разноцветное, природа еще во власти Снежной Королевы, но весна наступает ей на пятки. Проехали станции: Сильницы, Рязанцево, Балакирево. Поезд «Хабаровск – Москва» приближается к пункту назначения. Солнце совсем поднялось высоко. Едем по Подмосковью. До Москвы осталось ехать полтора часа.
В Москве встретил нас мой двоюродный брат Николай Устюжанинов. Дядя Саша с Антониной Андреевной встретить не смогли по непредвиденным обстоятельствам. От вокзала до дома добирались на метро. Я уже не боюсь ездить на эскалаторе – отцовские уроки дома, в екатеринбургском метро, не прошли даром.
На сей раз Москва встретила нас ярким солнцем весны. На дороге блестели лужи. В Москве я чувствовала себя уверенно и самостоятельно ехала на эскалаторе. Усталости я почти не чувствовала. Мы шли по московским улицам и мою душу переполняло чувство радости.
3 марта.
Сегодня юбилейный день рождения дяди Саши. Ему исполнилось 80 лет. В квартире, по улице 1-я Кузьминская мы с отцом бывали и раньше. Здесь все по прежнему: тихо, спокойно, а за окном гудит столица нашей родины – Москва.
К вечеру приехал младший сын дяди Саши Игорь с женой Ириной и с дочерьми Таней и Катей. Девочки приготовили любимому деду подарок. Они сделали фильм, отражающий всю жизнь деда. Такие фильмы сейчас многие делают, благо возможности позволяют. Да, молодежь сегодня совершенно другая. Она более эрудированная, что ли, не такая, как мы в свое время. Но девочки очень хорошие.
4 марта.
Москва. Отец с дядей Сашей уехали по своим делам, а я весь день просидела дома с Антониной Андреевной. Помогала ей по дому. И больше ничего особенного не происходило. Вечером опять собрались все вместе, благо есть повод – сегодня день рождения дяди Лёни. У них с дядей Сашей разница в десять лет. Юбилей и у того, у другого. Только один живет в Москве, а другой в Кирове. Повидаться хочется со всеми, но это невозможно. А ведь там у сестры Елены растет дочка Маша. Очень хочется ее повидать, пообщаться с ней. А приходится сидеть в московской квартире…
5 марта.
Вчера вечером позвонил Игорь и сказал, что завтра утром поедем в Константиново. Отец с дядей Сашей не хотели ехать, но не стали нас отговаривать. Они думали, что мы с Игорем заранее договорились о поездке, но это не правда. Просто Игорь решил устроить мне сюрприз, сделать подарок на 8 Марта. Он сам проявил инициативу. Утром встали раньше, Игорь приехал в девятом часу утра, мы собрались и отправились в путь. Дорога в Константиново мне уже знакома, только сейчас она покрыта снегом. Сразу родились стихотворные строчки:
Подо льдом Ока уснула
И холмы под снегом спят…
Игорь в Константиново приехал впервые. Жаль вот только, что на дворе месяц март и он не увидит той красоты Есенинского края. Игорь не увидит простирающихся рукавов голубой Оки и солнечных лучей, отражающихся в ней. Но зато мы попали на празднование широкой Масленицы. Катание на лошадях, сжигание соломенного чучела, выступление скоморохов – все это очень увлекательно. А мартовское голубое небо расстилалось над заметенными снегом холмами. Такого Константиново я еще не видела никогда, хотя очень мечтала увидеть Константиново зимой. И вот оно, заснеженное, и спящая Ока подо льдом, безмолвное, и только веселые песни девушек, ехавших на лошадях…
2016 год. «МОСКОВСКИЕ КАНИКУЛЫ».
Москва – город многолюдный. Провинциальному человеку можно легко затеряться в людской толпе. Всюду слышна иностранная речь. Конечно, для москвичей, быть может, это обычная, привычная жизнь, а девочка из провинции смотрит на московские улицы удивленными глазами. Ей все интересно, и в метро по эскалатору она спускается, озираясь по сторонам. А вокруг бегут люди: студенты, туристы и просто прохожие, и каждый спешит по своим делам. Но есть в Москве и очень тихие, уютные улочки. Здесь нет суеты, здесь течет своя, иная, спокойная и размеренная жизнь.
Дворик, где живет дядя Саша, тихий. Из окна его квартиры был виден скверик, перед окном стояло большое дерево – липа. Каждое утро приходила к липе старушка и кормила птиц. Пернатые прилетали рано, рассаживались на ветвях дерева и ждали свой завтрак. А когда старушка не приходила, птицы все равно ее ждали. Они спускались вниз, взволнованно ходили по весенним проталинам, и снова рассаживались на ветвях липы и ждали. Когда все же дожидались, начинали весело щебетать, радуясь тому, что их не забыли. Недаром же говорят, что мы в ответе за тех, кого приручили.
А Константиново действительно меняется. Это естественный процесс, мы не должны забывать свою культуру, свою национальную гордость – поэтов, у которых мы учимся писать, мечтать, любить и просто жить. Константиново – это тот уголок России, куда мне хочется возвращаться еще и еще. И на Есенинском бульваре, у памятника Сергею Есенину, шагающему в свое бессмертие, и на Тверском, возле памятника поэту, недавно поставленного недалеко от памятника его кумира А.С.Пушкина, чувствуется дыхание поэтических строк Сергея Есенина. Константиново для меня, с его покрытыми снегом холмами и уснувшей подо льдом Окой, с весенней распутицей и золотой осенью, подаренной мне в столетний юбилей поэта, с его незабываемым разнотравьем лета, когда я впервые ступила на эту землю, для меня словно колодец с чистой водой, которую пьешь, а пить все равно хочется. Шлепаешь по весенним лужам в такую непогодь, смотришь на знакомые места и узнаешь что-то новое.
Вот дом священника Севастьянова, которого раньше не было. Священник когда-то крестил поэта и венчал его родителей. Фильм «Поэт и пастырь» рассказывает о жизни Есенина, новая экспозиция в доме Кашиной оставляют незабываемые впечатления. Все это знакомо и в то же время неизвестно. Здесь стараются сохранить все в первозданном виде.
В последний день «московских каникул» я вновь побывала на Красной площади. Впервые в жизни побывала в Мавзолее Ленина. Прошлись с отцом вдоль кремлевской стены, остановились у могилы Сталина, утопающей в букетах цветов – значит - Сталина все же почитают. А главное – в этот день, 9 марта, я побывала на Есенинском бульваре. Я не могла не прийти туда, потому что каждая встреча с поэтом, у которого я многому научилась, для меня всегда праздник.
Десять дней я гостила в Москве у своего дяди. Конечно, это не срок для того, чтобы познать всю Москву. Даже то, что тебя интересует, до конца не узнаешь. Сколько раз я приезжаю в столицу, мне никогда не хватает времени, чтобы все посмотреть. Да, еще Москва, почти всегда, встречает меня слякотью, холодным ветром; хмурое, низкое небо давит на плечи. Почему так происходит, я не знаю. Будто я перед Москвой в чем-то провинилась. Московские каникулы закончились. И вот я уже в поезде по дороге домой, пишу под стук вагонных колес. Руки дрожат, буквы прыгают, перескакивая с одной строчки на другую. Поезд увозил меня от Москвы все дальше и дальше. Но эта очередная встреча с городом и новая поездка в село Константиново, вновь состоявшаяся благодаря брату Игорю, останутся в моей памяти навсегда. Хотя в Константиново опять не повезло с погодой. То ли снег с дождем, то ли дождь со снегом – не поймешь. Но воздух есенинской эпохи все же присутствовал, никуда он не делся, и я вдыхала его полной грудью, впитывая в себя все новое, все изменения, которые произошли в селе.
Когда я уезжала, над Москвой выглянуло солнышко, улыбнулось мне вслед, словно говоря: «Уезжаешь, а зря, я могло бы тебя побаловать». Но время бежит неумолимо и нужно возвращаться домой. У вагона поезда я попрощалась с гостеприимной Москвой, с братом и с его супругой Ириной, а проводница Оксана пригласила нас с папой в вагон. Солнышко все улыбалось, прощалось с нами, говорило: «До свиданья, до свиданья, приезжайте к нам еще». Поезд тронулся, застучали колеса, в купе было тепло и уютно. Обстановка располагала к отдыху, но мысли путались, я прокручивала в голове все московские события: и Константиново, и Третьяковку, и все остальное.
Везет меня поезд по Уральской земле, позади остались Арзамас, Яноул, Сарапул, Казань и многие другие города. Скоро Екатеринбург, а Москва и ее тихий дворик, старушка, кормящая птиц, запомнится мне надолго, и я с нетерпением буду ждать встречи с той землей, где мне бывает хорошо.
Так закончилась моя поездка в Москву, мои «московские каникулы».
ОТ АВТОРА
И.В.Гете в свое время сказал: «Если хочешь лучше узнать поэта, побывай у него на родине».
Впервые на родине Сергея Есенина, в селе Константиново, я побывала в июле 1988 года. Я была буквально покорена красотой этих мест. То лето оставило яркий след в моей душе. Ока с ее голубой прохладой, плывущие облака, отражающиеся в этой реке и воздух, весь пропитанный поэзией великого поэта.
Но тогда, двадцать лет назад, не было такого пристального внимания к этому селу, как сейчас. Школы, где учился Сергей Есенин, не было. Церковь стояла разрушена и не работала, лишь рыжая лошадка «Зорька» паслась возле ее стен. И все же обстановка располагала к написанию стихов.
К 100-летию поэта все восстановили. Мне посчастливилось побывать на этом большом празднике. Невозможно забыть эту золотую осень и все, что с ней связано.
Константиново – это наше все. Как уберечь его от хаоса и беспредела? Как не допустить разрушения этой поэтической красоты. Константиново – наша гордость, как Пушкинский дом на Арбате, как Лермонтовские Тарханы и многое другое, без чего просто не мыслишь России.
Поездка в село Константиново. 1988 год.
ЕСЕНИНСКАЯ ОСЕНЬ
Стучат в окно дожди осенние,
Холодные дожди в окно стучат,
Скорбит земля сегодня по Есенину,
И люди по Есенину скорбят.
Березы плачут, белые березы,
Грустит рябина, наклонясь к траве,
Дождинки, словно горестные слезы
Стекают ручейками по листве.
И рожь скорбит, склонив к земле колосья,
Тальянка плачет где-то за бугром,
Скорбит земля, Есенинская осень
На землю падает дождем.
Октябрь 1982 г.
БЕРЕЗА
Береза, белая береза,
Средь стройных сосен на горе.
Грохочут над тобою грозы,
И бьют дождинки в сентябре.
Метет метель зимою лютой,
Снежинки белые летят,
Но кажется, что лебедь будто
Крылом касается тебя.
Ты в подвенечном белом платье
На берегу реки стоишь.
И в твоем нежном милом взгляде
Сквозит божественная тишь.
И за девичью твою скромность,
За бриллиант листвы весенней,
За величавость и за гордость
Тебя люблю я, как Есенин.
1982 г.
К ПОРТРЕТУ ЕСЕНИНА
Взволнованно и молодо
Любовь свою неся,
И словно зачарованно
Ты смотришь на меня.
Мерцают звезды летние
Над голубой рекой,
А свет твоей поэзии
Не гаснет над землей.
Мой светло-русый юноша
Да с искоркой в глазах,
Живет твоя поэзия
В рязанских тех полях.
Живет твоя поэзия,
Дыша твоим теплом,
И чуткая и нежная,
В душе горит огнем.
1983 г.
ЕСЕНИНСКИЕ БЕРЕЗЫ
Снежинки кружат над землею,
Узоры рисует мороз.
Любуясь такой красотою,
Красою белых берез.
А летом в травушках мягких
Зелёный крутой косогор.
У речки голубоглазой
Сберётся девичий хор.
Почудятся средь березок
Есенинские шаги.
Как-будто он с косогора
Читает свои стихи.
Есенинские березы
Подруги алой зари.
Грохочут над ними грозы
И песнь им поют соловьи.
1987 г.
Ответ Маяковскому
Нет, Маяковский,
Есенин – не пропойца
и не кофейная гуща
в кружке на столе.
Просто вы друг друга
не поняли, вместе живя
на одной земле.
Ох, Маяковский,
я могу и поспорить,
и поспорить с вами
вполне всерьез,
Что без Есенина
жить не стоит
что без него -
как весна без гроз.
Вы же
тысячу раз не правы!
он нисколько
не хуже вас!
Зависть Ваша
к есенинской славе
чести и силы
вам не придаст.
И вам придется,
придется поверить
в то, что он был
слишком уязвим
Легендарный поэт Есенин
был и остался
народом любим.
1987-88 гг.
- Автор: Георгий Копылов
- Просмотров: 897
Военнопленных не принимаем!
Я стал настоящим специалистом по производству кирпича, изучил технологию, и отечественную, и иностранную. Я видел, что требовалось расширение производства с внедрением нового, передового, но мне никак не удавалось это осуществить. Руководство не шло навстречу. Кирпичный завод был ведомственный, объединения «Уралзолото», подчинялся директору Берёзовского рудника. Директор заниматься добычей золота, а производство кирпича было в опале.
Сколько ни стремился я поднять завод, писал и в местную газету, и в областную газету «Уральский рабочий», сдвигов не было. Да еще стала падать производственная дисциплина на предприятиях. Кирпичные заводы рабочие не любили: нужно было все механизировать, автоматизировать, а этого не делалось. По этой причине я потерял контакт с директором рудника, Виктором Егоровичем Земских. Я стал упрекать его в том, что он не хочет заниматься кирпичным заводом, не хочет помочь с реконструкцией и переоснащением завода. Я попробовал действовать через горком партии.
Решил подать заявление о приеме в партию, мне посоветовали наши активисты. Собрал актив и стал действовать, но опять помешал мой плен.
Это было во время освоения целины. Я чувствовал свою силу, знания о производстве кирпича, я хотел дерзать, внедрять новое, передовое.
Рудник получил новое оборудование для производства силикатного кирпича. Главк предложил на нашей базе производства красного кирпича организовать производство глиняно-известкового кирпича, а оборудование было такое же, что и для силикатного кирпича. Мы решили его использовать, применив в качестве сырья отходы нашей обогатительной фабрики, эфельные пески.
Руководство отмахивалось: нужно заниматься добычей золота, а не кирпичами. Дело дошло до совета министров, который передал его облисполкому. Но как раз в это время строился Синячихинский силикатный завод в Алапаевском районе, и областному управлению стройматериалами было не интересно наше предложение.
Время шло. Мое заявление о вступлении в кандидаты партии было принято, рассмотрено первичной партийной организацией и послано на утверждение горкома. Я готовился основательно, но когда попал на предварительный прием к секретарю горкома Александру Андреевичу Кузьминых, решил говорить только правду. Когда он узнал, что я был в плену, сморщился и выдавил:
– Мы бывших военнопленных в партию не принимаем. Нет, неверно: сейчас есть другая установка, можно и бывших военнопленных принимать, но только самых лучших людей из рабочих.
Эти слова меня взбесили, я сказал ему:
– Извините, я думал, вы человек и разберетесь во всем, а оказывается, вы только секретарь.
Попрощавшись с ним, пошел из кабинета. Он мне вслед сказал:
– Что вы горячитесь, решать будет бюро.
– Я понял, что не готов в партию и на комиссию не приду. Передайте, пожалуйста, товарищам.
Через несколько дней ко мне на завод приехал заместитель председателя горисполкома. Он был в курсе всего, это он советовал мне подать заявление в партию. Он знал, что есть другая установка по бывшим репатриантам. Но на местах секретари райкомов и горкомов принимали ее неохотно. Он извинялся передо мной за то, что рано посоветовал мне написать заявление. Надо было подождать год-два. Но меня вновь обидели до глубины души. Надо было сразу сказать, что еще рано. Не такой бы осадок был на душе.
Из списков вычеркнут.
Когда было выдвижение на целину, я в шутку нашему главному механику ОКСа Кайснеру сказал:
– Давай подадим заявление на целину и заберем оборудование силикатного завода, там его установим, и будем штамповать силикатный кирпич.
Он принял это всерьез, и я оказался в списках отправляющихся на целину. Но когда узнали, что я не принят в партию, меня из списков исключили. А Кайснер прошел. Правильно мне сказали – этот плен будет грызть меня до самой смерти. О партии я уже не думал. Раз обидели, другой не получится.
Кайснер уехал на целину, стал директором целинного совхоза в Кустанайской области. Как-то он взял с нашего завода около пятисот тысяч штук кирпича, отгружали мы его вагонами. Брал и с других кирпичных заводов. После отъезда на целину, из нашего хозяйства он взял много строительных материалов, леса, теса. Оборудование для силикатного завода тоже отгрузили ему. Делалось это так: приезжал с целины с парторгом ЦК (при каждом совхозе был свой парторг ЦК - установка Хрущева). Узнают у нас, чем можно поживиться, напишут письмо в ЦК, а оттуда идут указания – отгрузить то-то и то-то.
Лет через пять после его отъезда приехала к нам комиссия по расследованию дел бывшего директора целинного совхоза, вот тут-то мы и узнали, что много нашего стройматериала осело незаконно в Свердловске, в том числе 40 тысяч штук кирпича на строительство дома для его матери.
Меня таскали в прокуратуру долго, но ничего незаконного не нашли, мы весь строительный материал отправляли по накладным. Я работал на Берёзовском кирпичном заводе 27 лет, и никто не скажет, что я что-то сделал незаконно. Даже сотню кирпичей без выписки не брал.
Вскоре в цехе завода сменился начальник, и у нас с ним дела не пошли. Цех был большой, укрупненный, в который входили лесозавод, кирпичный завод, ремонтно-строительный цех, столярная мастерская. Новый начальник-карьерист все делал под диктовку директора рудника. У меня на заводе авторитет упал после неудачи с вступлением в партию. Я даже разговор среди рабочих слышал:
– Нашего-то Копылова в партию не приняли, говорят, он всю войну отсиживался в плену.
Такие сплетни расползались по городу, работать на заводе стало не по душе. Нужно было что-то делать, я метался и не знал.
Еще меня угнетало, что перестали видеть мой труд, не стали замечать мою отдачу производству. А я, как всегда, с семи утра был на работе и уходил последним, часто работал в выходные дни. Не видели этого.
В 1970 году было награждение юбилейной медалью в честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина. Я был представлен к награде, а в отделе кадров знали о том, что я был в плену. Меня из списков вычеркнули, заменили другим. Я был очень обижен, несправедливо это, но была такая установка от госорганов. Грамоты, благодарности я получал, а о награде не приходилось думать, да я о ней и не думал.
С братом мы жили очень дружно. Он часто стал критиковать современных руководителей. Все говорил, что вот прошло сталинское время, и дисциплина стала резко падать, и с каждым годом все хуже, нет настоящей дисциплины на местах. Недоволен был, что пьянства стало много – это к хорошему не приведет. Задавался вопросом: почему руководители наверху этого не видят?
Ко мне он относился хорошо, пленом никогда не упрекал. Только часто говорил мне:
– Ты, Георгий, держи язык за зубами о своем плене, не говори о нем никому. Я бывший работник разведки, я знаю, к чему это приводит.
В День Победы он ходил на демонстрацию, у него была украшена грудь орденами и медалями. У меня ни одной медали не было. В первое время, когда стали праздновать День Победы, он старался водить меня с собой. Я усиленно сопротивлялся, никогда не ходил на демонстрацию с фронтовиками. Мне было стыдно ходить с ними без медалей. Сделать-то я, может, не меньше любого из них сделал для защиты Родины, а вот почему - то стыдно было. И сейчас не хожу. Предпочитаю отсиживаться у телевизора. Расстроюсь, наплачусь около него, этим праздник и кончится.
Плен не слаще тюрьмы. Мне кажется, черные пятна судимости и то легче смываются.
Краснодарский край.
Все это вместе взятое так опротивело мне, что я бросил все, ушел с рудника, ушел с кирпичного завода. Решил уехать подальше от всего, и в 1973 году мы с женой перебрались в Краснодарский край. Сын остался в Березовском, дочь тогда еще училась в институте.
В Краснодарском крае стал работать на темиргоевском кирпичном заводе «Крайколхозстройобъединения» начальником производства. Завод был небольшой, десятимиллионник, и главного инженера на нем не было. Пришлось тянуть и всю инженерную работу.
Реконструкция кирпичного завода.
Вернувшись из Краснодара через несколько лет, я побывал на кирпичном заводе. Он совсем захирел, выпуск кирпича сократился почти в пять раз, много было недожженного брака. Мне горько и обидно стало за то, что я завод не довел до ума, не добился реконструкции, уехал в Краснодар от трудностей. Правда, там с моей помощью резко увеличился выпуск кирпича, но здесь мой родной завод совсем разрушился. Строители уже не брали этот кирпич для многоэтажек.
Посмотрев на все безобразия, творимые с заводом и на заводе, я не вытерпел и написал об этом в «Уральский рабочий». Статью напечатали под заголовком «Заводу нужен хозяин». Вот с этого все и закрутилось.
После публикации, в Обком и Облисполком были вызваны наши руководители – первый секретарь горкома Кузьминых А. А., председатель горисполкома Ошкуков Н. И., директор рудника Земских В. Е., как хозяин завода.
Им предложили немедленно приступить к реконструкции завода, был установлен срок этой реконструкции – два года. Через два года облплан не будет отпускать руднику для строительства ни одной тысячи кирпича – так заявили нашим руководителям. Это было в 1982 году, кирпич уже был в большом дефиците.
Срочно был выписан типовой проект завода мощностью до десяти миллионов штук кирпича в год. Конструкторское бюро объединения «Уралзолото» приступило к разработке и привязке проекта. Началась реконструкция кирпичного завода.
Я еще тогда не работал на заводе, недавно приехал. Для реконструкции завода нужен был кирпич. На нашем сезонном заводе, в сараях, лежало около 350 тысяч штук кирпича-сырца. Надо было его хорошо обжечь – без брака.
Заведовал заводом Георгий Павлович Зырянов, он по профессии не кирпичник и тонкостей производства кирпича не знал. К тому же ему предстояла операция, завод оставался на два месяца без руководителя, нужен был специалист-технолог.
Зырянов уговорил меня поработать вместо него эти два месяца. Я согласился. А вообще-то директор рудника не хотел меня брать и наказал начальнику цеха, чтоб ноги моей не было на кирпичном заводе.
Начальником объединенного цеха был Иван Антонович Ганущенко, он старался просьбу директора выполнить, но другого опытного технолога не оказалось. Крутили, вертели, а видимо пришлось меня до завода допустить.
Я же шел на кирпичный завод, чтобы доказать руководителям рудника, что я хороший специалист по производству кирпича. И мне надо было выполнить свою клятву, свою мечту, снова быть в первых рядах строителей коммунизма, быть примерным тружеником нашей Родины.
Придя на завод, в недельный срок я исправил ошибки в обжиге кирпича – изменил вентиляционный режим, сменил вентиляторы и тягу. Сел на печку сам и вывел ее нагрев в нормальный режим, в ту температурную кривую, которая должна быть по теории.
Кирпич стал выходить из печи хорошо отожженным, нормального красного цвета. На него сразу появилось много охотников, но он был для реконструкции, продавать его запретили. А уберечь все 350 тысяч все равно мне не удалось, половину забрали.
Я доказал, что я настоящий специалист кирпичного производства, и разговоров о моем увольнении уже не было. Вышел на работу Зырянов, меня назначили технологом и прикомандировали к проектному отделу для привязки завода и выбора технологии.
Я разработал новую технологическую схему завода, привязку всех агрегатов, составил технологическую карту производства кирпича. Когда проект был закончен, я его защищал, настаивая на точном соблюдении технологии, предусмотренной проектом. Я поставил условия: если этот проект не будет принят, я на заводе работать не буду. Если будет, я все силы отдам, чтоб он осуществился, постараюсь проработать до его пуска. А ведь в 1982 году мне было уже 65 лет.
Началось строительство, а с ним и большие трудности. Строили-то хозяйственным способом, не планово. Строил ремонтно-строительный цех рудника, а у него кроме завода было много работы по ремонту шахт и цехов рудника. Директор старался в первую очередь отремонтировать основные шахты и цеха, а кирпичный завод был на втором плане.
Я был первым помощником начальника завода. Сколько обхожено было кабинетов, написано в местную газету «Березовский рабочий», в областной «Уральский рабочий», сколько совещаний прошло на тему «Пуск кирпичного завода»!
Очень помог нам Горком партии. Большую помощь оказала журналистка газеты «Березовский рабочий» Людмила Витальевна Зинохина - написала несколько статей в нашу поддержку.
Завод небольшой, а реконструкцией занимались почти пять лет. Часть нового оборудования получили по заявкам, часть собрали по заводам Свердловской области, часть переделали из старого. За время реконструкции сменилось четыре начальника завода.
Много всяких неприятностей было и у меня. Я был пенсионером, и в любое время мог бросить работу из-за этих неприятностей, но меня обязывала совесть и те обещания, которые я дал. Хотелось оставить какой-то след после себя, оставить после себя хорошую память. Иногда так все было плохо, хоть беги с работы, но решил, если уж я взялся за завод, надо довести дело до конца, запустить его – и тогда на отдых. Первого октября 1987 года завод был запущен, вначале вхолостую, а потом под нагрузкой.
Я был очень рад этому событию. Все же моя мечта осуществилась. Теперь завод не закроют, он не маленький, рассчитан на десять миллионов штук кирпича в год. Оборудован своей котельной, работающей на мазуте, готовится привязка к снабжению газом. Корпуса большие, теплые. Можно в них установить любое передовое, усовершенствованное оборудование. Рабочие кадры будут постоянные, ведь завод круглогодичного действия.
Еще важно и то, что он был пущен в период перестройки, в период наращивания мощностей по любому виду производства, особенно по производству кирпича.
Кирпич всегда в большом дефиците. В настоящее время большое внимание обращено к деревне, а в деревне основной строительный материал – кирпич. Из него строят и производственные здания, и индивидуальные дома.
Наш кирпичный завод стал большим подспорьем для строителей, и останется таким. Значит, не зря прошли мои хлопоты, значит, и я кое-что сделал для своей Родины.
Заканчивая описание своей трудовой деятельности, я могу сказать, что свою мечту я осуществил. Завод работает, дает стройкам кирпич, его стали брать из всех уголков нашей большой Свердловской области.
Мы выпускаем полнотелый обыкновенный кирпич, который идет на строительство зданий, сооружений, годен и для печей. Счастливого пути тебе, мое детище!
Трудился я на заводе с 1947 по 1988 год с перерывом на пять лет, когда уезжал в Краснодарский край. Остальные годы работал здесь, работал без единого нарушения трудовой дисциплины. За эти годы никогда не был на работе во хмелю, не отсутствовал по неуважительной причине, не сделал ничего незаконного. Душа моя чиста, с такой чистой душой и буду умирать.
В девяносто третьем я был госпитализирован в родную неврологию в пятый раз.
Кушетку мне нашли только на следующий день. Зато компания в палате с лихвой компенсировала мне все превратности жизни. Хорошие попались мужики.
Один был худощавый, чернявый мужик лет под шестьдесят, с аккуратно подстриженными усиками. Дядя Федя его звали.
Парень из Петухова, лет под тридцать, Сашка Городецкий. Мент. Высокий, почти с меня. Шапка кудрявых волос. А усики еле-еле пробиваются, как у мальчишки-подростка. Он почти не мог ходить: вследствие кровоизлияния в мозжечке нарушился вестибулярный аппарат. Страдальцем он, однако, отнюдь не выглядел. Нрав у него был разбитной и весёлый. Всё хохмил лежал да анекдоты шпарил. А матершинник был — порой от Сашкиного красноречия, похоже, даже стены готовы были захохотать. А жизнерадостность никогда не сходила с его физиономии, расписанная всеми красками цветистого русского мата.
Дядя Юра, как мы его с Сашкой по своей молодости звали. Степенный, грузный, неторопливый, явно деревенской закваски.
Ещё один мужик, Лёша, поначалу лёг в нашу палату, потом его перевели в другую. Но ему это явно не понравилось, и он так и прикипел к нашей пятой палате, проводя здесь больше времени, чем в своей. Лёша привёз с собой в больницу — о, русская душа! — красивый золочёный самовар. И, поскольку поесть и попить чаю Лёша неизменно приходил к нам, то он каждый раз тащил с собой и самовар. Мы, естественно, не возражали. Мужиком Лёха был разговорчивым, компанейским. Любимое выражение его было «еттить-колотить!»
В отделении оказался и мой старый знакомый — Саша Зубов. Ну и обрадовался же я ему!
Сашка Городецкий, судя по всему, был большим юбочником. Как только он стал понемногу подниматься на ноги и ходить, его сразу понесло на сестринский пост. В то время в отделении работали две новенькие молоденькие медсестры — Лена и Наташа. К Лене Сашка не клеился: она только на днях замуж вышла. Зато к Наташке прицепился, как плеть повилики, захочешь — не отцепишь.
Наташа, светленькая, стройная симпатичная девушка девятнадцати лет, была настоящей звёздочкой в отделении. Весёлая, общительная, она словно озаряла собою всё вокруг. В сказках о подобных ей героинях говорят: «Где пройдёт — там птицы поют и цветы распускаются». Вся сильная половина в отделении — независимо от возрастов — была без памяти от этой девчонки. Её все любили.
Сашка же даром времени не терял. Он постоянно торчал на посту в Наташино дежурство и балаболил с ней, не закрывая рта. Откуда только темы находил? Светский лев и покоритель женщин...
И Наташа, мне кажется, тоже не обходила его вниманием. Бывало, остановит меня где-нибудь, без свидетелей (почему именно меня-то?), и положит мне в ладонь то яблоко, то упаковку жевательной резинки «Стиморол»:
— Вот... Вы это передайте Городецкому, пожалуйста.
Первый раз я, пожав плечами, принял яблоко (ладно, передам, жалко, что ли?). На третий раз уже хмурился: нашла посредника! Сама иди к нему да отдай.
Кроме Сашки Городецкого, в отделении был ещё один хохмач, мало ему уступавший. Звали его тоже Гриша. Было ему лет сорок. Бабник, пошляк и матершинник, он вечно был весел, в курилке рассказывал всякую смешную фигню и хвастался своими сексуальными подвигами.
Как-то раз в курилке ему стукнуло в голову придумывать клички каждому из нас, исходя из... своеобразия компонентов ландшафта местности, в котором тот жил. Дядю Федю из Куртамыша Песочницей назвал, какого-то мужика из Целинного — Чабрецом.
Долго думал, как прозвать меня.
— Что же у вас там, в Лебяжке? — размышлял он. — Песков нет, болота только. А! Солонцов ведь у вас до хрена возле озёр! Всё, Солонец ты будешь!
С тех пор он только так и звал меня — Солонец. Нет, и по имени звал тоже. Он ведь не издевался. Просто шутил.
— Какую бы ему кличку придумать? — сосредоточенно морщил лоб дядя Федя, сидя в курилке. — Он уже заколебал. Чо у них там есть, в Далматово?
— Не знаю, — отвечал я. — Я там никогда не был.
— Лесов там, вообще-то, хватает, — подал голос дядя Саша Рогин.
— В лесу грибов много, — сказал я. — Гриб какой-нибудь? Какой?
— Хрен его знает.
— Да какие там грибы? — хохотнул кто-то из мужиков. — Мухоморы, бляха, одни...
— Вот он и будет Мухомор! — радостно засмеялся дядя Федя.
Кличка пристала крепко.
— Не свистите, — говорил нам Гришка. — Мухоморов у нас в Далматово нету!
— А нам пофигу! — посмеивался дядя Федя. — Мухомор ты и есть Мухомор.
Теперь хоть мне было чем его крыть, когда он называл меня Солонцом. Всякий раз безуспешно пытаясь обогнать меня на пути в столовую, Мухомор поддевал меня:
— Ну, Солонца, как всегда, хрен догонишь!
— Куда тебе, Мухомору, догнать? — на ходу парировал я. — Шляпку потеряешь!
Под вечер мы все палатой садились вокруг стоявшего посреди комнаты столика и резались в карты. Всегда с нами сидел Лёшка, иногда приходил Мухомор. Играли, как водится, в дурака. Дядя Саша Рогин выбрасывал карту сосредоточенно, предварительно как следует подумав. Дядя Юра долго кряхтел, вертел карты в руках и, наконец, всё с тем же кряхтеньем кидал карту на стол, посмеиваясь всякий раз после удачно сделанного хода. Лёшка даже проигрывать умел весело, так и вертелось у него на языке «еттить-колотить», подкидывал он не задумываясь и редко проигрывал. Я, выбрасывая карту, всякий раз так пристукивал казанками пальцев по столу, что мужики только охали.
Дядя Федя играл молча, думал, проводя пальцем по тщательно подстриженным усам. В минуту весёлого настроения покряхтывал, говоря:
— Я ж специалист в этом деле, ё моё! Ас! Я вас щас всех наколю!
— Ой, наколешь ты, старый!.. — кричал Сашка Городецкий. Оба всё время подначивали друг друга, не стесняясь в лексике, но без обид, по-приятельски. В конце концов дядя Федя оставался в дураках.
— Ой, а говорил: я ас! — вопил Сашка. — Корыто ты старое! На, сдавай карты, специалист!..
Но, стоило самому Сашке пару-тройку раз подряд остаться в дураках, как он бросал карты и говорил:
— Нет, братцы, ну вас! С вами неинтересно играть. Пойду я к Наташке под бок!
И уходил. Последнюю фразу, надо сказать, никто из нас всерьёз не воспринимал, несмотря на то, что однажды Сашка вернулся в палату аж в два часа ночи. Но мужики единогласно не верили, что такая девчонка, как Наташа, может пустить кого бы то ни было «под бок».
Перед сном мы доставали всю наличную снедь, разворачивали в палате на столе «дастархан», кипятили Лёшкин самовар, основательно закусывали, пили чай. Если ночью дежурили Яковлевна с Леной или Алексеевна с Наташей, то в коридоре отделения допоздна бывали тихие тусовки. Сидели на посту кружком. Женщины балагурили с Алексеевной, мужики, по обыкновению, подкатывались к Наташке.
Вскоре Сашку выписали. Мне довелось встретить его ещё раз, в девяносто четвёртом. В Петухово, на приграничном с Казахстаном таможенном досмотре, я увидел его в группе гаишников. Сашка приветствовал меня радостным воплем и облапил по-медвежьи. Долго мы с ним наговориться не могли. Машину нашу и не осматривали даже, он махнул сослуживцам рукой: пропустите, мол, свои... А несколько лет спустя я был шокирован известием о его смерти. Не помню, кто именно мне это сказал, кто-то из милиции, кажется – без подробностей, сказал, что убили его. И имя, и фамилию назвал. И сказал, что тот в милиции работал. Всё совпадало. Большего я не знаю до сего дня.
Вот так вот бывает. Вроде ничего удивительного: работа у них известно какая. Но жаль парня. Сильно жаль!
Глава пятая
Побег из плена.
План.
Кроме своих друзей в лагере я ни с кем не разговаривал – нельзя было. Но через некоторое время мы стали лучше узнавать других пленных, замечать, кто чего стоит.
Однажды подошел ко мне пожилой товарищ и говорит:
– Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, как сделать удачный побег. Давай объединимся, нас шестеро и вас четверо. Десять человек многое могут сделать. Я знаю, ты не продашь. Подумай.
На следующий день я дал ему согласие. Так образовалась в нашем, крайнем к лесу бараке, группа с планом коллективного побега. Руководителем был товарищ, предлагавший мне побег, а помощником оказался я.
Планы были такие: в каждом бараке у стен были сделаны общие нары – площадки на высоте от пола с полметра, посредине печь-камин. Около топки всегда были дрова и дровяной мусор. Решили в углу около печки под нарами выбить две половые доски и сделать ход под пол. Под полом сделать лаз подкрыльцо. Оно было обито тонкими досками, выбить их не составляло труда. Ночью охранники ходили вокруг барака, но часто приходили пьяные и просто сидели-дремали на крыльце.
Решено было такого дремлющего удавить, отнять у него оружие и убежать в уборную. Когда все перебежим, за уборной, набросать на колючую проволоку тряпки и перелезть. Если заметят – открыть огонь.
Были распределены обязанности, каждому поручена своя работа. Три человека всегда стояли на посту, около хода под пол. Они следили, чтоб в этом углу всегда был мусор и дрова для печки. Были шумовики, были сигнальщики. На нашу долю выпала самая ответственная работа – сделать подкоп под фундамент. Мы должны вначале двое, а потом трое работать под полом.
Вначале работали только до отбоя. Как только приводили нас с работы и пересчитывали, мы сразу забегали в свою норку. Открывать и закрывать ход должна охрана. Когда мы работали под полом, остальные устраивали в бараке шум, чтоб нас не слышно было.
Инструмент у нас был – всего четыре железки сантиметров по пятнадцать. Потом еще нашли проволоки метров двадцать, протащили ее и сделали от отверстия к лазу под фундамент проволочный указатель. Человек, спустившись туда, должен ползти по проволоке.
Работа пошла. Грунт оказался слабый – песчаный. Яму под фундамент прорыли быстро. Фундамент оказался неглубоким, чуть больше полметра. И вот когда делали яму под фундамент у крыльца, у меня появился другой план: не под крыльцо делать ход, а прямо за колючую проволоку.
Барак стоял в шести метрах от нее, плюс до второго ряда проволоки полтора метра - всего около восьми. Сделать тоннель с выходом за ограждение – это трудно, но сам побег будет легче, без убийства охранников и без большого шума. Так и решили сделать.
Тоннель на волю.
В подполье стали работать трое – Рощин, Руденко и я.
Но вскоре случилось вот что: нашего руководителя и еще несколько человек на день оставили в лагере, чтоб в вечернюю смену что-то сделать на шахте. Их закрыли в бараке на замок, а охранник улегся в караульном. Наш руководитель воспользовался случаем отсутствия охраны, выбил доски около печи в нашем бараке, вылез на чердак, взял две шинели у ребят, спрыгнул с чердака, бросил шинели на колючку, по ним перелез и ушел. Пришлось руководить подготовкой к побегу мне. Все знали свои обязанности, я только координировал работы.
Тупик железной дороги, который мы строили, постепенно удлинялся. В порт на разгрузку мешков нас брать не стали, работали только на прокладке пути. Кормежка была отвратительной. Все из нашей группы заметно похудели, сил становилось все меньше. Мы думали только о побеге.
Работа с подготовкой у нас шла нормально. Место для тоннеля было выбрано удачно. Первым всегда шел я, за мной Рощин, за Рощиным Руденко. Я, лёжа, железякой пробивал тоннель и руками отгребал песок от живота к ногам. От моих ног песок забирал Рощин и отгребал к своим ногам. Третий сидел в колодце у фундамента и разбрасывал песок под полом. Мы все были соединены сигнальным шнурком. Сигнал поступал сверху, из барака. Там около окна лежал на нарах товарищ с концом шнурка в руках. Второй конец был петлей одет на шею нашего последнего в тоннеле. Дернет наблюдатель два раза – можно работать, один раз – заканчивай работу, три раза – опасность, непрерывные рывки – тревога. У нас шнурок был привязан к ногам. Если сигнал сверху появился, он немедленно дойдет до меня. Работали так каждый день, иногда по нескольку минут. Иногда хорошо шло, а иногда только заскочишь туда – вдруг тревога, приходится выскакивать. Жутко утомительное дело было.
Наш связной внимательно наблюдал за тем, что происходит в бараке и около него. Тоннель наш мог ведь и обвалиться. Он был нешироким, только чтоб мог пролезть человек. Вначале хотели пробивать его на глубине фундамента, но убедились, что это невозможно – песок осыпался и заваливал тоннель. Помогла нам естественная корка почвы с спрессованной с глиной и корнями травы. Песка на глубине было всего сорок сантиметров. Вот до этой корочки песок обваливался, а выше держалось. Пробивать на небольшой глубине тоннель было рискованно. А что сделаешь? Жить хотелось – делали. Каждую минуту грозил обвал.
Правда нас, военнопленных, на заросшие травой площадки между бараками и ограждением не пускали, но охранники там ходили днем, а в особенности ночью. Ходили они всегда по одной хорошо утоптанной тропке. Но если бы охранник надумал пройти возле окна, он обязательно бы провалился ногой в тоннель. Свод держался на честном слове.
В мирное время на такой поступок никто бы не пошел, а мы шли, надеясь на авось. Нас так или иначе ожидала смерть, поэтому надо было действовать любыми путями.
А тут еще нагрянула одна беда. Лагерное руководство решило перевести наш лагерь на четвертый этаж шахтного здания. Стали уже гонять группу на подготовку.
До перевода оставались считанные дни. Удалось нам узнать время переезда – следующее воскресенье. В нашем распоряжении оставалось пять дней. Пройдено тоннеля было около 5 метров. Если раньше мы работали только до отбоя, боялись, что услышат и продадут нас, тут решили работать и ночью. Приходилось нашим в бараке громко разговаривать, ругаться, даже драться, чтоб шумно было.
На ребят стали жаловаться начальству, что нет покоя ночью, такие-то товарищи не дают спать. Двух наших водили к начальнику лагеря, избили и пригрозили им, что если будут нарушать покой, их спишут. Пришлось шуметь другим. К этому времени наша группа увеличилась еще на шесть человек.
Сбитая пешка.
Однажды, по дороге с работы в лагерь, был совершен побег. Дорога шла по небольшому мостику через овраг. Один пленный из второго барака прыгнул под него. Охрана не заметила. Мы тоже.
В лагере стали нас пересчитывать, несколько раз считали. Охранники ничего не сказали, распустили всех по баракам. А нас поджимала своя подготовка - полезли в подполье.
Я только сделал несколько скребков, сверху сигнал – тревога! Бросив все, выскакиваю из норки, а в бараке уже охранники. Около нар, где лаз, стоят стеной наши ребята, руками за спиной показывают мне место, а охрана дубинками всех выгоняет. Я все же успел незаметно подняться.
Тут я сделал громадную ошибку, не замаскировал лаз. Он был виден, если заглянуть под нары. Одежда и волосы у меня были в песке, один из наших подбежал и отряс меня. Надежда была только на старшего по бараку. Он должен выходить из помещения последним. Видимо, он смог отвлечь охранника – тот ничего не заметил.
Нас опять стали пересчитывать, и в это время двое охранников поймали сбежавшего и привели в лагерь. Только тогда я узнал, что был совершен побег.
Привели его, поставили перед нами. Долго били. Избили и нашего Ивана, его всегда сильно били ни за что, ни про что. Пришел начальник лагеря и из пистолета пристрелил беглеца. Убил человека, не моргнув глазом, как будто пешку с шашечной доски сбил. Нам сказал через переводчика, что всем, кто попытается сбежать, будет то же самое.
Не было у нас ни сил, ни настроения, а делать свое дело надо было. В эту ночь тоннель опять немного продвинулся вперед.
Продали!
Ждать хорошего нечего, надо действовать быстрее. Уже четверг, осталось два дня до воскресенья. По замерам пройдено у нас около восьми метров. Ночью собрали совещание. Все за то, чтобы бежать в пятницу, а в случае опасности или предательства немедленно принимать меры, вплоть до убийства.
Но меня мучило вот что: мне показалось, что тоннель идет не под прямым углом к стене барака. А вдруг выход из него окажется между рядами колючей проволоки или внутри лагеря? Все дело и люди будут погублены. И к вечеру я решил побег отложить еще на сутки и продолжить тоннель. Очень рискованно это было, но нужно было все проверить и действовать наверняка.
Пятница прошла незаметно. Прибыли в лагерь, залезли в подполье. На всякий случай мы на нарах накрутили разных тряпок и бросили на них шинели – как будто под шинелями спит человек. Так мы всегда делали.
Около двенадцати часов ночи – неожиданный сигнал тревоги. Сразу мысль: продал кто-то! Я вылез из тоннеля, через щели был виден свет в бараке. Такого ночью никогда не было. Вылезать нам нельзя.
Оставалось одно – скорее пробить отверстие наружу и уйти из лагеря. Я принялся за работу. Образовалась маленькая дырочка, в нее стал поступать воздух. Расширив отверстие, я задохнулся от свежей струи и обессилел. Под грудью у меня все было завалено грунтом. Руки не действовали. Сзади подгонял Рощин:
– Быстрей, быстрей, быстрей!
А я сделать ничего не могу. Он попытался меня вытащить за ноги, но не смог. Он вылез из тоннеля, вместе с Руденко стал слушать, что делается в бараке. А там пришла проверка – все ли спят. Вспомнили охранники про жалобы на шум по ночам. Два охранника-эстонца пошли смотреть по нарам. Пришлось нашему старшому разворачиваться и придумывать что-то. У нас один паренек немного владел эстонским языком. Старшой через него намекнул им, что хочет что-то важное сказать. И разговаривал с ними около часа, отвлекал, чтоб всех подряд осматривать не стали. И у него получилось. Потом ребята мне рассказывали, что старшой собирался уже и в полицаи, и о девчонках разговор заводил.
Я же за этот час и умирал, и прощался со всеми, и ждал собачьей смерти. Думал: вот сейчас полезут в тоннель, найдут, пальнут в задницу или похоронят живьем в этом тоннеле.
Когда очухался, попытался отгрести песок. Ногами почти перекрыл тоннель песком, зато туловище стало свободно поворачиваться, а я все спешил пробить отверстие побольше. И в это время дали отбой тревоги. Пришел Рощин, убрал песок и рассказал мне все. На радостях я решил: во что бы то ни стало, этой ночью закончу тоннель. И закончил. На рассвете пробил большое отверстие, оно оказалось как раз за внешним ограждением. Я перекрестился – да, да, комсомолец, а перекрестился! Оказалось, тоннель пробили косо, сместились метра на три. Как хорошо, что я на сутки задержал побег…
Массовый побег.
Сначала решили выходить группами по десять человек. Потом остановились на мелких группах по три-четыре человека. Скрываться в лесах большой группой опасно. Сразу заметят, да и уничтожить нас легче сразу всех, а так, может, кто и останется в живых.
Эта августовская суббота для нас была особенной. Подготовка прошла успешно. Совпало еще вот что: как раз 28 августа год тому назад, в 1941, мы прорвали фронт и ушли в леса. Сегодня мы прорвем фашистскую неволю. Хорошо бы попасть к своим, к партизанам. Оставалось только ждать ночи.
Наблюдатель у окна следил за каждым шагом охранника, который ходил вокруг барака. Успех побега зависел от верхнего и нижнего сигнальщика. Верхний сигнальщик был постоянный, нижний – каждый по очереди: один бежит, другой ему внизу сигналит, когда можно вылезать из тоннеля.
От тоннеля до первых берез решено было проходить ползком. От берез подниматься на ноги и бежать. Весь состав разбит на три группы. Первая группа должна бежать вправо, вторая прямо, третья влево. Двигаться только ночью, ни в коем случае не показываться населению. На эстонцев не надеяться, что укроют - найти своего трудно. При встрече с кайтселийтом вступать в рукопашную – все равно продаст.
Наша группа из четырех человек уходила первой. Мы трое были готовы, а вот Иван Персианов молчал, его била дрожь. Я стал его успокаивать:
– Тебе надо обязательно бежать. Через две-три недели ты загнешься. Никто тебе здесь не поможет и не защитит.
Но он говорил:
– Нет, ребята, я не пойду с вами, возьмите мой котелок, он у меня хороший, возьмите мою шинель, я уж умирать буду здесь.
Я ему в приказном порядке сказал:
– Пойдешь за нами!
Спустились вниз, я в тоннель, Рощин – за шнур. Через несколько минут поступила команда. Я высунул голову, стал подниматься на ноги. Плечами немного вывернул верхнюю корку земли. Легонько уперся руками в грунт и выполз из земли. Но не пополз, сбросил ботинки и босым побежал к лесу.
Около первых березок залег и стал наблюдать за Рощиным. Появился и он, добежал до меня, залег. Появился охранник, он тихо прошел вдоль барака и исчез за углом.
Вылез Петька и побежал в другую сторону, спутал ориентиры-березы. Мы все же встретились и стали ждать Ивана. Кто-то появился, побежал в другую сторону, не к нам. Присмотрелись и поняли, что это не Иван. Подождали, пока выйдут еще двое. Ивана не было. Он все-таки не решился бежать…
Так в ночь с 28 на 29 августа 1942 года был совершен массовый побег из лагеря «Эстифосфорит». Сколько пленных убежало, я не знаю, но не меньше двадцати и не больше тридцати человек.
Снова леса.
Нам нужно было, как можно быстрее, отбежать от лагеря. Напрягали последние силы и бежали. Помню на нашем пути первый огород. С какой жадностью мы уплетали брюкву! Она была еще небольшая, не больше килограмма. В детстве мне мать говорила, что много брюквы есть нельзя, может заболеть живот. Я стал предупреждать ребят, чтоб больше одной не ели. Но мы были сильно истощенные и голодные, не могли сдержаться, съели по нескольку штук. И ничего у нас не болело, организм уже ко всему привык.
Подкрепившись овощами, мы бежали все дальше и дальше. Пробежали несколько хуторов, начался лес. Почти рассвело, бежать дальше нельзя. Лес редел, впереди виднелся жилой дом, по бокам поля. Наткнулись на поленницу дров, вокруг нее было много сучков. Натаскали их к поленнице и под ними укрылись. День провели удачно, никто нас не побеспокоил. Двигаться решили на восток. Около старой границы жило много русских. Так хотелось добраться до них, но не удалось.
Бродили мы по лесам и хуторам до 14 сентября - шестнадцать дней. Срок не маленький и не большой, за этот срок многое можно сделать. Можно и в Россию перейти, но мы не сумели. Видимо, крутились около одного места, всего-навсего отошли от Таллина на тридцать пять километров. Приборов у нас не было, местность не знали. Попали в заболоченные, малопроходимые места.
Научившись добывать съестное, мы стали быстро поправляться. Стащили пустую банку литров на пять и набирали в нее молока из фляг, которые крестьяне на ночь в колодцах оставляли. Картошки было полно на огородах. Начистим картошку, накрошим в банку и варим. Молочный суп укреплял нас. Бывало доставали и хлеба.
Потерялся и нашелся.
Стемнело. Мы зашли в хутор и навстречу попался эстонец, заговорил с нами. Мы молчали. Он, видимо, понял, что мы военнопленные и бросился от нас бежать. Через несколько минут мы услышали погоню, по топоту – человек шесть-семь. Когда подбегали к лесу, они начали стрелять, но нас не видели, бросили преследование, наверное, были плохо вооружены и побоялись ночью нас ловить.
Пока бежали, потеряли Руденко, а кричать ведь не будешь. Побежали дальше и пробежали километров шесть. Наступал день, надо было где-то искать место спрятаться. Были рядом с болотом и нашли там копну сена. Подошли и увидели, что сено сметано на жердях и с трех сторон защищено досками, а рядом, крытый тесом сарай. Добрели до сарая, сели на жерди. Сашка взял охапку сена сделать подстилку, зашумел немного. Банку с едой мы не бросили. Расположились на жердях поесть, разговаривали шепотом. Стало почти светло, мы осмотрелись, убедились, что близко никого нет, заговорили громче. Вдруг зашумело сено. Мы насторожились, спрыгнули, и сверху, со стога слышим голос Петьки:
– Не бойтесь, не бойтесь – свой!
Он, все слышал, убедился, что это мы и спрыгнул к нам. Мы снова были вместе. Я спросил его:
– Почему ты отбежал от нас?
Он ответил:
– Я думал, палят из автомата, боялся попасть под очередь.
Я больше ничего не спросил, но с этого момента я на него не стал надеяться. Парень хороший, но мне все казалось, что он думает больше о себе. «Троица» пошла дальше на восток.
Побоялись выдать.
Много всякого за это время с нами произошло. Однажды, всю ночь шли, а на день надо было искать укрытие. Местность густонаселенная, через каждые полкилометра домик-хутор. Обычно самое удобное место – сеновал. Подошли ко двору, а там залаяла собака. На сеновал не попасть, укрылись на чердаке бани, которая стояла далеко от дома. Сорвали две доски и залезли. Собака еще полаяла и успокоилась.
Во двор вышел хозяин, стал кормить лошадь. Собака все лаяла в нашу сторону, подбегала к бане – звала хозяина. Небольшая такая собачка, беленькая, на лайку похожа. Хозяин на нее внимания не обратил, ушел со двора. Вышла хозяйка, собака ее давай к бане звать. Женщина тоже не сообразила, делала свои дела - подоила коров, подготовила их к выпасу.
Когда солнце было уже высоко, из дома появились двое детей, мальчик и девочка. Первая забава у них была собака. Она их встретила, закрутила хвостом, побежала к бане, стала лаять. Ребята сразу сообразили, что она на кого-то лает. Мальчик заметил дыру под крышей и полез наверх. Не убивать же его. Я решил выйти, как будто я тут один.
Он уже высоко залез, я схватил его за руку, чтоб не упал, он заорал. Девчонка тоже испугалась и побежала во двор. Я стал мальчишку успокаивать. Подбежала мать, за ней плелась старуха. Я спустился вниз, а собака стала хватать меня за что попало.
Вдруг старуха по-русски говорит мне:
– Ты бежал из лагеря, да?
– Да, да, бабушка, отведите собаку, все расскажу.
Бабушка успокоила молодуху и ребят, отвели собаку в конуру. Бабка посмотрела на меня с жалостью, взяла за руку, повела в хату.
Я ей сказал, что сделал побег из лагеря и пробираюсь на Родину, прошу помочь. Когда придут наши, отблагодарю вас. Наши уже отбили немцев от Ленинграда и теперь наступают, скоро будут у вас.
Я тогда точно этого не знал, сказал наобум, но оказывается, все почти так и было. Только наши еще не наступали, а трепака немцам дали крепкого под Ленинградом. В Эстонии они тоже зашевелились, стали отнимать работников-военнопленных у эстонцев и отправлять их в Германию.
В это время пришел хозяин, стали они вместе с женой ругать бабушку, что меня привела. Хотел он в полицию меня отвести, а я опять про наших:
– Если он отведет меня в полицию, с ним будет то же самое, когда придут наши, а они будут у вас скоро. Я ведь не один. Мы можем сделать и кое-что посерьезнее.
Он испугался. Понял я, что от положения на фронте зависела наша судьба. Когда там, на фронте, будет перевес в нашу сторону, здесь, в тылу разговор с нами будет другой и отношение другое. В дальнейшем, оно так и получилось.
День я провел в этом доме. Мне дали помыться, переодеться, накормили и с собой дали две булки хлеба и сала. Я все спрашивал бабушку о партизанах, но она ничего не знала.
Как стемнело, я мимо бани прошел к лесу, ребята за мной. Никто за нами не гнался. Хозяин побоялся нас выдать.
Мародеры.
Шли мы в сентябре, ночи уже были холодные, под открытым небом спать холодно. Старались ночью двигаться, а днем отдыхать. Одна ночь выдалась холодная. Пройдя километров пятнадцать, утром, мы подошли к хутору. Осмотрев его, решили дневать на сеновале. Собаки не было. Забрались удачно, укрылись сеном и уснули. Я дневалил первый. Рядом с сеновалом был хлев, в нем две коровы, лошадь, куры. Под сеновалом стояла лошадь, к сену был устроен лаз. Мы спрятались в верхней части, под козырьком, чтобы нас не заметили, если полезут за сеном.
Рассветало, ребята спали. Из дома вышла женщина, открыла курятник, выпустила кур. Пошла в хлев к тому лазу, по которому мы забрались. Я разбудил ребят, приготовились к встрече. Она полезла на сеновал, спустила вниз охапку сена, спустилась сама. Нас не заметила. Вскоре меня сменил Саша, а я заснул крепким сном.
Часов в одиннадцать меня разбудили, Сашка говорит:
– Тревога! Смотри, что во дворе.
Я смотрю, а к калитке привязывает лошадь кайтселийт с желтой повязкой. Из кошевки выскочил второй, тоже с повязкой, со свертком в руках, и направился во двор. В дом не стал заходить, пошел в хлев. Сашка говорит:
– Пропали!
Было похоже на это. Неужели выследили, сволочи? Но мужчина залез на сеновал, бросил в сено сверток и вернулся обратно. У нас немного отлегло, но он же скоро опять придет. Узел бросил, наверное, хочет спрятать от жены.
Бежать рискованно, место открытое, лес редкий. Нет, до темноты нельзя идти. Залезли дальше в сено, проползли под коньком крыши почти до середины сарая. Прежде, чем спрятаться, Руденко спустился к свертку и рассмотрел его. Руденко вообще очень смелый, все делает спокойно, без страха. И тут решил проверить, что он спрятал. Оказалось: платье, белье, туфли, жакет. Целый узел женской одежды. Сволочи, наверное, убили женщину, а одежду забрали. Петр завернул все так же и оставил на месте.
Последним на посту остался Руденко. Договорились так: если хозяин будет рыться в сене и обнаружит Руденко, он должен говорить, что один. Ждать долго не пришлось, хозяин через полчаса явился. Проводил друга, который уехал на лошади, а сам пошел на сеновал. Петька успел сделать пробку из сена перед собой и шепнуть нам, что хозяин лезет.
Он залез, стал искать место, где спрятать узел. Долго копался в сене, играя у нас на нервах, но ничего не заметил. В этот день у нас был плохой отдых, но кое-что мы и тут для себя сделали. Руденко увидел, где несутся куры, и взял яиц, а из сарая набрали сумку картошки. Как стемнялось, тронулись дальше.
Вот так полакомились!
С едой мы устроились хорошо, всегда были сытые, быстро стали поправляться, набирать силы. Правда, хлеб доставать было очень трудно, а остальное не составляло труда, ведь была осень. Овощи были и на огородах, и во дворах, и в сараях. Молоко ночами брали из колодцев, находили и яйца в курятниках. А вот хлеб приходилось просить, ожидая всего, вплоть до пули.
В Эстонии у крестьян было много ульев, и вот в одном дворе мы решили снять мед. Руденко заверил, что знает, как это делается. Залезли в пасеку - он подошел к улью, давай орудовать. Наковырять-то наковырял, а меда не вытащил. Бросил все и убежал, а на следующий день стал неузнаваем, лицо распухло от укусов. Искусаны были и руки. Около суток ходил, стонал. Так мы и не попробовали медку.
Ночевать и дневать пришлось в лесу. Ночью наварили каши, наелись, а днем отогрелись на солнышке. Были уверены, что обязательно пройдем к своим. Уже приспособились, осмелели, стали часто рисковать. Целью было пробраться к русским или найти партизан. Партизан найти нам так и не удалось.
Эстонцы народ своеобразный - выжидали, как дело на фронтах пойдет, кто верх возьмет.
Несмотря на все обстоятельства, я до сих пор думаю, что у нас тогда, пройти к нашим, к русским, была возможность. Нужно было быть смелее и осторожнее. Да и видно, судьба наша такая.
Встреча со своими.
В лесах Эстонии было очень много нашего русского брата, ведь целый военный корпус здесь был разбит на части. Кто пленен, кто убит, а кто и остался в лесах. Некоторым удалось пройти к своим, на большую Русскую Землю - об этом каждый русский военнопленный мечтал. С такими мечтами и пробирались мы в Ленинградскую область. А вот почему именно туда, именно на Ленинград мы стремились? Когда распустили нас при прорыве фронта под Таллином, строго-настрого наказали пробиваться мелкими группами на Ленинград. Наверное, выполняя это приказание, мы и лезли на рожон к врагу в лапы.
Сашка Рощин, ленинградец, стремился встретиться с родными. Пробивались на Ленинград, а взвесить обстановку мы не имели возможности, и не додумались, что надо забраться в дебри, непроходимые болота, леса, и понемногу партизанить своей группой. Ну что сделаешь, было еще неопытные...
Однажды мы встретились с группой наших, сколько их было, я не знаю. Встретились только с их разведчиком, молодым парнем, который рассказал нам многое, чего мы не знали. Мы попросили его принять нас в их группу. Он сказал, что поговорит с ребятами, но нас к ним не повел, сказал:
– Ждите ответа здесь.
Когда вернулся, сказал, что командир группы против того, чтоб мы объединились, говорит:
– На шиш нужны нам нахлебники и дополнительная забота, пусть идут своей дорогой.
Вот так ответили нам однополчане. Мы пошли дальше – на Ленинград.
Не получилось разговора…
В один день не нашли ничего подходящего, как спрятаться в стоге сена на опушке. Приготовили на всякий случай толстые палки, закопались в сено. Около десяти часов утра увидели, что к стогу идет эстонец. Подошел, стал его осматривать, нас не заметил. Мы попытались его окружить и расспросить обо всем, о партизанах, но разговора не получилось. Он побежал от нас, но Руденко выскочил с другой стороны из-за стога, ударил его жердиной. Удар был такой сильный, что эстонец уже больше не встал. Оттащили его в болото, забросали ветками и ушли в лес. Иначе мы не могли поступить.
Засада на мосту.
На троих у нас была одна гражданская одежда. Одевали ее по очереди. Кто был в гражданской одежде, тот ходил в разведку, доставал еду. В последний день в гражданской одежде ходил Рощин. На рассвете он пошел в один дом – попросить еды и, если получится, расспросить хозяев.
Он вернулся, принес большую круглую булку хлеба и рассказал, что эстонцы знают, что под Ленинградом идут большие бои. На его слова о том, что русские уже наступают на Эстонию, хозяева только посмеялись. О партизанах они ничего не знают.
Надо бы отойти от этого хутора подальше, но уже рассвело, передвигаться нельзя. Решили быстро искать укрытие. Нашли вывернутую с корнем березу, рядом еще одну. Мы сделали из них что-то вроде шалаша, сверху накидали сучьев. Место оказалось удобным, обзор хороший, и нас не видно. Наелись вареной картошки с хлебом и молоком, Рощин с Руденко улеглись спать, я сидел наблюдателем.
Оказывается, мы находились в трехстах метрах от шоссейной дороги, идущей на северо-восток, к Нарве. Движение по ней было не маленькое, проходили машины, лошади. Я сидел и считал, какие проходят машины, с чем, какие подводы. Думал, что хорошо бы подойти к дороге и запрыгнуть в кузов машины. Но это можно попробовать одному, а вот троих точно заметят.
Днем меня сменил Руденко. Вечером он заметил четырех кайтселийтов, идущих по дороге по направлению к Нарве. Нас это насторожило, но мы не придали этому большого значения. Думали, просто куда-то они пошли.
Стало темнеть, мы собрались в путь. Решили пересечь дорогу и лесом двигаться вдоль нее. Перешли, прошли по лесу, впереди показалось поле. Дождавшись темноты, пошли дальше и наткнулись на небольшую речку. Надо было раздеться и переплыть ее, так нет, решили выйти на дорогу и перейти мостом. Мост мы заметили, когда выжидали темноты в лесу.
Поперлись туда, к мосту. Ведь никто из нас не мог догадаться, что эти сволочи шли на охрану моста, в засаду. Мы уже перешли мост, и тут из-под него выскакивает человек и кричит:
– Стой, руки вверх!
Мы бросились бежать, он открыл стрельбу, но стрелял не в нас. Если бы в нас, повалил бы всех троих.
Сашка Рощин кричит:
– Разбегаемся в разные стороны, может, кто жив останется!
Но навстречу нам уже бежали люди, топот только слышно было. Потом они заорали и стали стрелять вверх. Сволочи эти были, видимо, опытные и не первых нас на этом мосту ловили.
Пришлось сдаться.
Вот только тут мы и узнали, что хозяин, который дал Рощину хлеб, сразу понял, что тот был не один, пошел в полицию и все рассказал. На нас устроили засаду. Так 14 сентября 1942 года мы попали в гестапо.
В тюрьме.
Вечером нас увезли в Таллин, там надели наручники - Руденко одному, а нас с Рощиным заковали вместе. Повели по городу. Шли мы улицами Таллина под конвоем эстонцев. Одни прохожие плевали нам в лицо, другие подходили и давали оплеухи, третьи жалеючи качали головой. Один прохожий шепотом сказал по-русски:
– Мужайтесь, ребята, победа все равно будет на вашей стороне.
Завели нас во двор тюрьмы, бросили в камеру. В ней мы были до 8 октября 1942 года.
Кормежка была лучше, чем в лагере. На допросах мне, как руководителю побега, доставалось больше всех. Я твердил, что сбежали, потому что умирать от голода не хотели, убивать охрану не планировали, никто нам не помогал.
Недели через две допросы прекратились. Наручники сняли, но излупили нас так, что не знаю, как мы выжили. Ждали наказания. Соседи по камере нас успокаивали и говорили, что нас пошлют в лагерь:
– Они не имеют права расстреливать. Вот когда будет разбираться немецкое гестапо, тогда другое дело. Так что у вас еще есть надежда на жизнь.
На какую? Никому не пожелаешь ту жизнь!
Отрывок из сборника рассказов "Подслушано в универе".
Ходить в деканат всегда было страшно не только студентам, но и преподавателям, а особенно, когда им что-то было нужно. Например, передвинуть пару с субботы на какой-нибудь другой день. Ответственная за расписание Элина Степановна — крепкая женщина лет шестидесяти, — когда бы вы ни пришли, находилась в недовольном настроении. Вызвать сочувствие в ней было практически невозможно. Но однажды произошло чудо, а было это так.
День приближался к концу. Перед большим, изрядно исчёрканным куском бумаги сидела Элина Степановна и укоризненным взглядом смотрела на стоящего перед ней, переминавшегося с ноги на ногу, профессора Исаака Феликсовича.
— Ну, глядите, миленький: куда я вас поставлю? Убрать вашу дырочку совершенно невозможно — сверху потоки, снизу тоже.
— Элиночка Степановна, а может, на другой день или на раннее утро, я очень-очень хорошо встаю утром, — поглаживая себя по редким седым волосам, выпрямляя спину, проговорил профессор.
— Я бы, Исаак Феликсович, поставила вас на раннее утро, но у меня нет никакой возможности, и аудитории все заняты, — несколько брезгливо, оценивая его внешний вид, ответила пышущая здоровьем повелительница расписания. — Будьте благодарны, что у вас заняты уроками только три дня, а то я могла бы растянуть занятия на целую неделю.
— Что вы, что вы! — испуганно произнёс профессор. — Огромное вам спасибо, я, пожалуй, пойду — дипломники меня уже заждались.
Снова согнув спину, Исаак Феликсович зашагал к выходу. В дверях деканата появилась шумная толпа студентов первого курса. Некоторые из них ещё не были знакомы с Элиной Степановной и её несгибаемым характером.
— А можно нам перенести потоковую лекцию с последней пары пятницы куда-нибудь в другое место? С преподавателем мы всё согласовали! — почти хором произнесли весёлые студентки.
Элина Степановна нахмурила брови.
— Так, выйдите все отсюда! Снимите верхнюю одежду и научитесь здороваться! — низким басовитым голосом прокричала ответственная не только за расписание, но и за нравственное воспитание студенчества.
Напуганные студенты вышли из кабинета и, робко постучав в дверь, снова вошли. Их количество изрядно уменьшилось.
— Добрый день, Элина Степановна! Мы пришли с просьбой перенести потоковую лекцию с последней пары пятницы куда-нибудь в другое место, с преподавателем мы всё согласовали, — выразительно выговаривая каждую фразу, произнесла одна, самая решительная, неприлично красивая студентка.
Обведя её пренебрежительным взглядом, повелительница расписания начала вскипать.
— Нет, вы посмотрите на этих бестолковых студентов! Последняя пара в пятницу им не нравится! А мне что, нравится? Куда я вам её передвину? Расписание-то ведь не резиновое! Набор с каждым годом всё больше и больше, а студент всё глупее и глупее! Садить-то вас куда? На голову? Где новые аудитории? — всё громче и громче, выплёскивая на слушателей свои эмоции, говорила ответственная за расписание. Вставить в этот грозный поток слов хоть что-нибудь без риска для жизни было невозможно.
Красивая студентка и все активисты, повесив головы, стояли около стола Элины Степановны, понимая, что их миссия провалилась. В эту минуту в дверях деканата появилась изящная молодая преподавательница. Расстроенные студенты, ругая про себя ненавистную Степановну, потянулись к выходу. Элина Степановна, взяв карандаш и резинку, снова села за свою незаконченную работу, но ворчать не перестала.
— Я даже профессору Крафту отказала, и ничего, погуляет между парами, в столовую сходит. А тут эти дармоеды, да ещё и толпой!
Алла Александровна (так звали молодую преподавательницу) сначала подумала, что зашла к царице деканата не совсем вовремя, но потом всё же решила попытать счастья. Сдвинув брови и сделав несколько шагов вперёд, чтобы её появление в деканате стало заметным, она что есть силы крикнула:
— Да что это такое! Что за студенты пошли! Ни стыда, ни совести! С детства привыкли только к удобству и удовольствиям! Поток передвинуть! Голова-то на что?!
Элина Степановна с удивлением и радостью подняла глаза на единомышленника.
— Да, что говорить, Алла Александровна, бестолковый народ пошёл, бестолковый! С преподавателем они договорились! Ясно — кому охота в пятницу вечером работать? А надо! Сколько я бьюсь, ругаюсь с диспетчерской, а толку нет — для нас только вечерние потоковые аудитории. Ну что я сделаю?! Расписание это уже по сто раз переписываю, стираю, стираю — уже в этой простыне скоро одни дырки останутся. А вот посмотрите, на чём я сижу! У меня даже нормального стула нет — шатается! А платят за такую адскую работу копейки… — её голос дрогнул, глаза стали влажными.
Алла Александровна выразительным взглядом, полным сочувствия, смотрела на изменившуюся Элину Степановну.
— Слушай, а тебе-то чего? — улыбнувшись, произнесла ответственная за расписание.
— Да ладно, проехали, — спокойно произнесла молодая преподавательница.
— Нет, нет, давай рассказывай, — настойчиво продолжала Элина Степановна.
— Да… пару с субботы хотела убрать, — извиняющимся тоном ответила Алла Александровна.
— Да не вопрос, Аллочка, сделаем! — весело проговорила царица деканата, похлопывая молодую преподавательницу по плечу.
Алла Александровна просияла не только от того, что освободила субботу, но ещё и потому, что приобрела могущественного друга.
Отрывок из сборника рассказов "Подслушано в универе".
Обед уже давно закончился, а отдел аспирантуры так и был закрыт. Несколько соискателей на право быть аспирантами скромно стояли вдоль стен в ожидании, когда заветные двери откроются и они смогут отдать кипу подписанных и никому не нужных бумаг. Среди молодых мужчин стояла девушка — уверенная и независимая, одетая в широкое красное пальто. Она рассматривала
ребят, слегка улыбаясь лисьими глазами.
Наконец двери аспирантуры открылись! Молодые люди, не обращая внимания на остальных, облепили стол администратора.
— Тише, тише! Кто вы — будущие учёные или продавцы на вокзале? Встаньте в очередь! — строго и громко отчеканила дама лет шестидесяти с высоким пучком на голове.
По всей видимости, она не заведовала отделом аспирантуры, но на приёме документов была особенным человеком. Женщине явно нравилось, что приличные молодые люди с таким рвением хотят с ней пообщаться. Более мягким голосом «железная леди» продолжила:
— Ребята, постройтесь в очередь!
Все её послушались беспрекословно. Каждому хотелось как можно скорее пройти всю процедуру сдачи документов, и поэтому никуда не спешащая девушка в красном пальто
оказалась последней. Очередь двигалась очень медленно: Фаина Раисовна — так звали даму, проверяющую документы будущих светил науки, — придиралась ко всему, что только могла найти:
— А это ещё что? Где подпись научного руководителя?
— Он сейчас в командировке, а первый экзамен завтра, — совершенно напуганным голосом проговорил скромный молодой человек.
— Ну и что? О чём вы, Николай Борисович, думали?!
Раскрасневшийся от волнения Николай Борисович совершенно не знал, что предпринять. Но Фаина Борисовна, как только достигала в разговоре нужного ей результата, превращалась из львицы, готовой съесть свою добычу, в милую пушистую кошечку.
— Ладно, ладно, милый мой Коленька. Вижу, вы серьёзный, продуктивный молодой учёный. Сколько у вас уже публикаций? Пять? Молодец! Я сама переговорю с вашим руководителей и отругаю его.
Все документы были приняты. Счастливый Николай Борисович слетел со стула и, раскланявшись, удалился из кабинета. Примерно такая судьба ждала всех, кто стоял в очереди.
Вдруг Фаина Раисовна подняла голову от важнейших на свете бумаг и внимательным пронизывающим взглядом прошлась по женской фигуре, которая стояла от её стола дальше всех.
— Молодые люди, я попрошу всех покинуть наш кабинет
ровно на десять минут, а вы, дама, останьтесь!
Наталья — так звали девушку— несколько напряглась, улыбка исчезла с её лица. Когда удивлённые и расстроенные неожиданным перерывом соискатели мужского пола вышли за дверь, Фаина Раисовна, набрав в грудь необходимое количество воздуха, крикнула:
— Девушка, вам не стыдно?!
— Что «не стыдно»? Я не поняла, — обескуражено произнесла Наталья.
— Расстегните-ка пальто! — железным голосом комиссара, разоблачающего предателя, проговорила престарелая дама.
Наталья начала понимать суть дела. Улыбнувшись, она выполнила просьбу. Широкое красное пальто закрывало милый животик, свидетельствовавший о том, что через несколько месяцев Наташа станет мамой.
— Я ещё раз повторяю: вам, девушка, не стыдно? — не унималась Фаина Раисовна.
— А что тут стыдного? Ожидать ребёнка в законном браке — по-моему, это замечательно, а не стыдно. Вы не так считаете? — с улыбкой произнесла Наталья.
— Вы специально поступаете в аспирантуру, чтобы получать стипендию, не работать, сидеть в декрете? Очень, очень удобно придумано! Наука стоит, защиты не будет, а кого-то из этих ребят из-за вас убьют на границе! Как вам не стыдно! Я не возьму ваши бумаги! — раскрасневшись, шипя от ненависти к беременным аспиранткам, кричала Фаина Раисовна.
— А-а-а, вот вы о чём! — решительным голосом проговорила Наташа. — Так у нас же конкурс! Пусть мужчины докажут, сдавая экзамены в аспирантуру, что способны двигать науку, обогнать по оценкам беременную женщину. Вы не имеете права так говорить, не имеете права не взять мои бумаги! — с набежавшими на глаза слезами обиды прокричала девушка.
Чем больше аргументов появлялось у Натальи, тем более раскалённой становилась ответственная за сбор документов. Она лично при Наталье переговорила по телефону с научным руководителем, заведующим кафедрой, деканом факультета и даже с Наташиным отцом, который по счастливой случайности тоже был известным научным работником.
— Ладно, Наталья Андреевна, они почему-то все верят в вас, в вашу будущую научную продуктивность. А я нет. Беременные всегда только занимали чужие места в аспирантуре. Вот ваши документы, до свидания! Зовите мальчишек. Мы и так у них отняли больше часа времени.
Через четыре года Бармина Наталья Андреевна защитила кандидатскую диссертацию «Устойчивость молодых семей: социологический анализ», а дома её встретили две дочурки — Оля и Поля.
Фаина Раисовна искренне восхищалась Барминой, но считала её просто исключением из правил.
Отрывок из книги
Сегодня на речке ребятишек нет. Вчера целый день шёл дождик, и вода заметно остыла. Так сказал мой папа. Ему можно верить. Он у меня умный, учит студентов и мою старшую сестру. Придётся целый день теперь сидеть дома и смотреть, как он мучает Иринку сложными вопросами, а она, морща лоб, думает. Ира мечтает стать врачом, хочет поступать в медицинский. Там экзамены надо сдать лучше всех, а то
не возьмут! Вот она с папой летом, вместо того чтобы бегать с подружками и друзьями, как это делаю я, сидит и сидит над учебниками. Мне её даже немного жалко. А что я? Мне тут можно всё или почти всё! Мы втроём, без мамы. Без маминого «можно» и, чаще, «нельзя»! Папа мне доверяет, но чётко следит за выполнением моих обещаний. Если я не выполню обещание — всё, конец, буду наказана. А шалить и баловаться я люблю, ещё я люблю всех чем-нибудь удивлять. Правда, обижаюсь тоже часто, особенно когда меня считают маленькой и глупой. Вот вчера я на всех обиделась. Они не дали мне поломать печенье и попробовать тортик с варёной сгущёнкой, сказали: будем есть с мамой, послезавтра. Но я-то видела, что все его ели, когда готовили. От обиды я залезла под диван, лежала там, лежала, ждала, что они меня начнут искать, и заснула. Проснулась, когда уже стемнело. Дома никого не было.
Меня разбудил телефон и какой-то грохот. Квартиру, где мы отдыхали этим летом, то и дело озаряли раскаты грома и молнии во всё небо. Мне стало страшно. Телефон настойчиво продолжал звенеть. Я подняла трубку.
— Дашенька, доченька, это ты? — спрашивал нежный, но встревоженный мамин голос.
— Да, мамочка, мне страшно. Я тут одна, и везде темно. Папа и Ира куда-то ушли, — тоненьким нерешительным голосом проговорила я.
— Ты одна?! — удивлённо переспросила мама.
— Да! — ответила я.
— Так, слушай меня внимательно, — успокаивающим голосом продолжала мама. — Возьми стульчик и включи во всей квартире свет. Поняла?
— Хорошо, мамочка, — бросив трубку и не дослушав до конца все указания, я полетела включать во всей квартире свет.
Вскоре, увидев светящиеся окна, пришли насквозь промокшие папа и сестрёнка. Они были совершенно счастливые, найдя меня дома.
— Дашка, дурочка, где ты была? — бросилась обнимать и трясти меня старшая сестра.
— Я, я... я уснула под диваном, а гром разбудил меня... — промямлила я.
— Господи, как хорошо, что ты сейчас тут, с нами! О чём я сегодня только ни думала... Мы с папой были и на речке, и у твоих мальчишек, и во всех окрестных дворах... Собирались уже звонить в больницы, — дрогнувшим голосом продолжала сестра.
Она у меня была очень красивая, но когда я не слушалась, она ругалась и очень смешно хмурила брови. Но сегодня, сейчас, Иринка была совершенно другой — потерянной, несчастной, промокшей.
— Дашка! Дурёха! Ты так нас больше не пугай, ладно? — глядя на меня своими влажными от слёз огромными синими глазами, проговорила Иринка, крепко прижав меня к себе.
Я и не думала, что для сестры так много значу, что она меня так сильно любит.
— Угу, — выдавила я из себя, по моим щекам тоже потекли слёзы...
Весь вечер мы шутили и играли все вместе. Иринка с папой меня научили играть в карты, в «дурачка», а завтра, несмотря на погоду, решили пойти на речку.
Посвящается Анне Кирилловне Малковой, настоящему Учителю, более сорока лет дарившей радость познания немецкого языка березовским школьникам.
Каждый человек, изучавший немецкий язык, слышал вопрос: «Зачем ты учил немецкий?» Зачем учить язык, на котором говорят лишь в Германии и ещё в нескольких небольших странах? В ответ все бормочут что-то о простоте грамматики и легкости чтения, мысленно соглашаясь, что, наверное, этот язык и вправду бесполезен. Несмотря на это, все равно найдутся люди, которые отдадут своих детей в группу немецкого языка в школе, а позже ещё запишут к репетитору, чтобы он знал язык в совершенстве. При этом возникает три заинтересованных стороны. Дети, желавшие изучать английский с друзьями, но которым не хватило места в группе английского. Родители, надеющиеся, что их дети не будут просить помощи с домашним заданием. И учителя немецкого, довольные, что о них не забыли. Юлия Богдановна относилась к их числу.
Утро Юлии почти ничем не отличается от утра других людей. Она просыпается чуть позже, чем нужно, ворочается в кровати, не желая вставать, потом все же отправляется в ванную, чтобы привести себя в порядок, и, забыв это сделать, идёт варить себе кофе.
Сегодня ей исполняется 75. Обычно люди в таких случаях просыпаются очень рано и начинают готовить угощения, попутно отвечая на звонки сотового телефона, но сотового телефона у Юлии Богдановны не было, а праздновать она решила завтра. Сегодня у неё есть дела поважнее.
Когда кофеин добирается до клеток мозга, а мысли становятся чище, Юлия возвращается в ванну.
После умывания Юлия Богданова идёт в комнату, заправляет постель и переодевается. Потом идёт на кухню, положив на полку в коридоре классный журнал 11«А», чтобы не забыть его дома. Этот класс уже давным-давно выпустился, но привычка осталась. Юлия Богдановна пыталась отучить себя, но рано или поздно привычка возвращалась, и она оставила свои попытки.
На завтрак она готовит себе бутерброды, хотя знает, что не сможет ими насытиться и вернётся, чтобы сделать что-нибудь посущественнее. Но она никак не могла отказаться от бутербродов. Они были ее слабостью ещё со школы. Юлия Богдановна сидит без дела уже шесть лет с тех пор, как закончила преподавать. Она пыталась заниматься огородом, но уже через неделю лопата была убрана в сарай, а грядки переоборудованы в место для чтения. Учитель засел в ней так глубоко, что искоренить его было нельзя. Уволилась она сама, потому что думала, что уже слишком стара для школы, но со временем поняла, что это была её самая большая ошибка за всю жизнь. И сегодня, когда ей исполняется 75 лет, она решила сделать себе подарок, вернуть себе немецкий язык.
Два дня назад к ней в гости пришла её бывшая коллега. Разговор зашёл о подрастающем поколении и о группах немецкого языка, редеющих с каждым годом. Коллега вскользь упомянула о внуке, который только начал изучать немецкий. Юлия Богдановна встрепенулась и попросила рассказать поподробней. Оказалось, что дочь её коллеги отдала сына в немецкую группу, потому что мест в английской уже не было, и сейчас ищет репетитора, который сможет помочь мальчику лучше понять язык. Юлия увидела свет, увидела возможность вернуться к своему делу. Наконец-то она сможет перестать сутками сидеть на диване, перечитывая старые немецкие газеты, и начать жить. Юлия Богдановна попросила дать адрес дочки, но коллега дала номер телефона. Они ещё немного посидели, потом Юлия проводила гостью и пошла искать сотовый телефон сына.
Бутерброды уже заканчивались, как и терпение Юлии Богдановны. Занятие должно начаться через десять минут, а мальчика всё еще нет. Она беспокоилась, что он может заблудиться. Юлия жила на самой окраине города, в небольшом частном доме, из окон которого даже пятиэтажки кажутся небоскрёбами. Чтобы добраться до её домика, надо было уйти за старый Дворец культуры, возле водонапорной башни повернуть направо, пройти через старый маленький сквер с неработающим фонтаном, перейти по маленькому мостику через речушку, пересечь весь частный сектор и наконец-то увидеть деревянные дверцы её дома. Путь не близкий, но раз мальчик захотел учить немецкий язык, придётся ему постараться. Вот уже часы пробили четыре часа дня, и в дверь позвонили. Юлия Богдановна быстро открыла её и увидела маленького мальчика в шапке, натянутой по брови, с портфелем в правой руке.
- Здравствуйте, а тут живёт учитель по немецкому языку? - спросил он тихо и неуверенно.
- Добрый день. Да, здесь. Проходи.
Мальчик зашёл, попутно разуваясь и снимая куртку. Юлия показала ему на дверь своей комнаты, и пока мальчик направлялся туда, взяла с кухни пару немецких книг. Она усадила мальчика за стол и разложила перед ним книжки. Сегодня она вновь начнёт творить чудеса.
Вначале она представилась на немецком и попросила мальчика сделать то же самое. Его звали Вячеслав. Потом она попросила его прочесть небольшой текст, и с этим он успешно справился. Потом она рассказывала ему о склонении глаголов, о буквосочетаниях, о культуре Германии и в завершение прочла свой любимый рассказ на немецком и сказала, что переводом они займутся на следующем занятии. Вячеслав весь урок внимательно слушал и всё понимал, но что-то было не так. Юлия Богдановна не чувствовала того, что присутствовало раньше, но не могла понять, чего именно. Слишком давно не преподавала. На прощание она рассказала мальчику немецкую скороговорку и сообщила время следующего занятия.
Теперь её утро не было похоже на утро других людей. Вставала она раньше обычного, умываться не забывала, да и бутербродов на тарелке стало гораздо меньше. Каждая встреча с мальчиком заряжала её энергией, зажигала в ней жизнь. Но Юлия Богдановна чувствовала, что эта энергия никуда не уходит, она не передаётся мальчику, как бы она не старалась её передать. Постепенно Юлия начинала понимать, в чём дело.
Дело близилось к зиме. Стрелка часов стояла на цифре четыре, а Вячеслав всё ещё не пришёл. Юлия Богдановна забеспокоилась и решила узнать, в чём дело. Она всё же выведала адрес, где жила внучка её коллеги, и направилась туда. Юлия взяла с собой журнал «Schrumdirum» и по пути купила шоколадку, чтобы занятие получилось не таким нудным, если мальчик заболел. Когда она проходила мимо детской площадки, то увидела там Славу, играющего вместе с друзьями. Их взгляды пересеклись и улыбка исчезла с лица мальчика. Он быстро попрощался с друзьями и направился к Юлии Богдановне. Подойдя, Слава начал очень быстро говорить, чтобы она не могла вставить слово в его извинительную речь.
- Юлия Богдановна, извините, что пропустил сегодняшний урок. Дело не в вас, вы замечательный учитель, и заниматься с вами одно удовольствие, но мне не нравится немецкий язык. Я не хочу его учить. На немецком говорят лишь в Германии и ещё в нескольких странах. Он же бесполезен!
Он закончил и зажмурился, ожидая ругательства. Юлия Богдановна молча стояла и смотрела на него. Без упрёка, без злобы.
- Пойдём со мной.
Они дошли до маленького сквера с неработающим фонтаном и сели на скамейку.
- Угощайся, - сказала Юлия, протягивая шоколадку.
Мальчик её взял.
- Понимаешь, красота немецкого языка заключается не в его полезности, а в его спокойности. В нынешнее время все куда-то спешат, куда-то торопятся. Забывают о таких простых вещах, как старые лавочки, утренние газеты, молочный шоколад. Все хотят успеть сделать всё на свете, чтобы достичь недостижимого. Ты можешь пойти учить английский, китайский, французский, и эти языки тебе принесут большую пользу, но только немецкий даст тебе передохнуть и насладиться жизнью.
Они сидели молча, потом Слава заметил торчащий кончик журнала из сумки и попросился почитать. Читал вслух, медленно, неторопливо, не совсем понимая сути. Так прошло их первое занятие.
Со временем мальчик стал чаще приходить к Юлии Богдановне, стал дольше оставаться после занятий. Она часто читала ему вслух и рассказывала о своём учительском прошлом. Могла часами объяснять ему грамматику, а могла за пять минут составить таблицу, которую школьный учитель составлял несколько уроков. Круговорот энергии наконец-то стал работать, как нужно.
Так шли дни, недели, месяцы. Скоро прошёл год, затем полтора. Юлии Богдановне стало тяжелее рано вставать, самой готовить себе бутерброды. Классный журнал 11«А» уже не перемещался по дому. Она стала больше лежать и поднималась только на занятия с Вячеславом. Со временем она была вынуждена прекратить и их, отдав мальчика в руки своей внучке. Страницы газеты она перелистывала всё медленнее и медленнее, пока не перестала перелистывать совсем. Ей было 77 лет, когда она в последний раз взглянула на старые немецкий часы.
Через десять лет к её дому неспешно будет идти юноша. Он помнит эту дорогу наизусть: уйти за старый Дворец культуры, возле водонапорной башни повернуть направо, пройти через старый маленький сквер с неработающим фонтаном, перейти по маленькому мостику через речушку, пересечь весь частный сектор и наконец-то увидеть деревянные дверцы дома. Шапка будет сдвинута до бровей, а в портфеле будет лежать журнал «Schrumdirum». Он прошепчет лишь одно слово:
- Danke.
Потом юноша уйдёт. Ему нужно торопиться. Через два часа у него самолет в Берлин.
Отрывок из книги
Я, как и все дети, очень не любила ложиться спать. Даже после прочитанной папой книжки и выключенного света мы
с сестрой ещё долго шёпотом болтали в темноте.
— Иринка, мне страшно. Почему, когда лампочки гаснут, сразу слышатся какие-то странные звуки? — спросила я свою старшую сестру-семиклашку.
— Ой, Даша, давай-ка спать! У меня уроки, да ещё и дежурство по школе. Надо очень рано встать, аж на полчаса раньше! — прошипела, отворачиваясь от меня к стенке, сестра. Ну вот, так всегда! Спросишь старшую сестру о чём-то важном, а она в ответ только фыркает. Иринка, поняв, что от малышни сегодня просто так не отделаться, задумалась на секундочку и начала громко храпеть.
— Не-а, я тебе не верю! Скажи, ты ещё не спишь ведь, правда?
— С тобой уснёшь! Ну да ладно. Отвечу я на твой вопрос про странные звуки. Только уговор.
— Какой?
— Такой. Я тебе расскажу страшную тайну, а ты обещай мне после этого сразу заснуть, ладно?
— Ага!
— Слушай. Вокруг нас — под полом, в трубах, в стенах — живут малюсенькие человечки, ростом с твой мизинчик. К сожалению, мы их не можем увидеть, они прозрачные. Зато их хорошо слышим. Помнишь: когда сидишь в туалете, бывает, как застучит что-то по трубе «тук-тук-тук-тук»?
— Да! — восторженно подхватила я.
— Так вот, это они спускаются на своём лифте из квартиры в квартиру.
— Здорово! Ира, а маме нельзя о них рассказать, а Танюшке?
— Нет, погоди! Если они узнают, что ты рассказала про их тайну, то непременно обидятся и не будут с тобой дружить.
— Понятно. Ириш, а какие они? Расскажи, а?
— Они такие миленькие, с маленькими крылышками. Зовут их шуршустики. Днём они работают, трудятся, шуршат: катаются в лодочках по трубам, ползают под полом, стучат, делают свои дела, а вечером, когда люди спят, вылезают из своих укрытий и летают по воздуху. Спят они высоко, на тёплых люстрах и абажурах в своих уютных постельках.
— А что они едят?
— О! Едят они исключительно шоколадные конфеты.
— Здорово! Значит, если мама мне принесёт шоколадку, её можно будет отдать шуршустикам?
— Конечно! Но они могут её и не взять. Они же тебя ещё не знают. Ты должна заслужить их доверие.
— А как?
— Ну, не знаю. Хотя... погоди. Вот прибежал один шуршустик ко мне на подушку и что-то шепчет на ухо...
— Правда?! А что он там сказал? Я тоже хочу подружиться с шуршустиками! Что я должна сделать?
— Дашуль, всё очень серьёзно. Он сказал, что ночью тебе нужно спать, а не пугать маленький народ своей болтовнёй. Днём нужно взять ведро и тряпки и как следует помыть все батареи в квартире. Вечером, когда родители угостят тебя конфетами, не есть их, а положить на люстру. Если ты всё сделаешь правильно, то утром будет видно, стала ты их другом или нет.
— А как видно, я не поняла?
— Если они примут твой подарок, значит, считают тебя своим другом.
— Вот это здорово!
— Только ещё раз напоминаю, что ни папе, ни маме ни-ни! Обидятся, и тогда всё пропало, ясно?
— Ясно, конечно, ясно. А всё-таки какие они милые, эти человечки шуршустики! Вот я и сейчас слышу, как они плывут по трубам и о чём-то там разговаривают тоненькими голосочками. Как чудесно быть маленьким, да ещё и прозрачным! Ой! Нельзя же много болтать! Всё, Ирочка, спокойной ночи! Спокойной ночи, шуршустики!
Через минуту довольная своей выдумкой старшая сестра услышала моё мирное сопение. На следующий день, а это была суббота, родители не узнали свою младшую дочь. С раннего утра я ходила по квартире и прислушивалась к трубам, стенам, рассматривала батареи и люстры, да так внимательно, как будто видела там что-то удивительное. Мама спросила свою пятилетнюю дочь:
— Дашуль, что ты там увидела?
— Мамочка, ты знаешь, я заметила, что у нас на люстрах и батареях много пыли.
— Вот как? Ну да, наверное. Я бегаю, всё за вами убираю, а вот до батарей и лампочек что-то руки не доходят...
— Вот тебе, мамочка, мои руки! Я очень хочу тебе помочь!
Мама улыбнулась и решила без лишних разговоров поддержать инициативу дочери. Она принесла губки и тряпки для мытья батарей.
— Вот смотри, Дашуль, я тебе сейчас покажу, как их мыть. Засовываешь тряпочку в каждую ступеньку батареи и тщательно трёшь. Смотри, как из серой она превращается в белоснежную, видишь?
— Да, давай, я сама, сама! — вырывая из рук мамы губку, произнесла я.
— Всё правильно! Представь, что это ряд длинных сказочных лестниц и тебе нужно подготовить их к приезду гостей.
— Ага! Шуршустики будут подниматься по ним, а потом танцевать!
— Кто-кто? — переспросила мама.
— А, да это шутка. Просто я хочу, чтобы жители волшебного дворца с лестницами остались довольными, а то вон ещё люстры все надо помыть...
— Ладно, ладно, давай трудись! Больше дела — меньше слов! А люстры я беру на себя, — сказала мама, доставая стремянку. — Пока папа съездит на рынок и Иринка вернётся из школы, мы с тобой тут такую чистоту наведём! — сказала мама, стоя на качающейся лестнице и откручивая большие пыльные плафоны.
Через час плодотворного труда все люстры засверкали, а батареи задышали чистотой. Пришли папа и Иринка. Все сели за стол. Мама похвалила меня при всех. Глаза Иринки сияли, настроение было отличное.
— Ай да Дарёнка! Ай да молодец! Вот тебе за это подарок!
Папа протянул мне шоколадку «Алёнка». Это был мой любимый шоколад. Я просияла и подумала, что он непременно понравится шуршустикам.
— Только ты с сестрёнкой поделись, ладно? — сказала мама.
— Да нет, я не хочу, пусть Дашулька ест, она сегодня герой, — подмигнула мне Иринка.
Вечером, перед сном, в темноте, Иринка помогла мне положить подарок на люстру в детской комнате. Люстра была похожа на пустую розовую баранку, и там было действительно много места для кроваток шуршустиков и моего угощения.
— Спасибо, Ириша! Может, после сегодняшних трудов и шоколадки они всё-таки со мной подружатся?
— Обязательно, теперь только надо спать — шуршустики ждут, когда мы угомонимся. Они летают и ужинают только в полной тишине.
— Всё поняла. Молчу!
Я закрыла глаза. Стало тихо-тихо. Только слышались лёгкие поскрипывания пола, бульканье в батареях, приглушённые шорохи где-то за стеной. Я лежала в полной темноте, но мне не было страшно. Ведь это маленькие человечки пришли проверить сделанную работу. Утром я проснулась раньше всех и побежала за табуреткой посмотреть на свой подарок. Под потолком на люстре-баранке, слегка наклонённая
на один бок, лежала наполовину съеденная шоколадка.
— Мама! Папа! Иринка! — гремел по квартире мой восторженный голос. — Они существуют на самом деле! Они приняли мой подарок! Теперь я их друг! Глядите!
От крика и шума младшей дочери проснулись все в доме. Сонная родня столпилась в детской комнате и с недоумением смотрела на люстру.
— Так, Дарья, давай всё по порядку, — зевая, предложил рассудительный папа.
— Папочка, просто ты знаешь, шуршустики — это маленькие жители труб и батарей, летающие по ночам, приняли меня в свои друзья! Они откусили мою шоколадку!
Мама и папа многозначительно посмотрели на старшую сестру, которая стояла вся красная и еле сдерживалась от взрыва хохота.
— Эх ты, Даша, Даша. Они хотели, чтобы ты стала их лучшим другом, но ты сейчас открыла родителям сокровенную тайну об их существовании, и они, наверное, на тебя обидятся.
Я тогда немного расстроилась, но твёрдо решила больше никому-никому не рассказывать про крылатых шуршустиков и про их любовь к шоколаду. С тех пор каждую ночь, когда у меня оказывалась шоколадная конфета, я просила Иринку положить её под абажур. Бывали дни, когда конфета оставалась целой, и я переживала, что сделала что-то не так.
Дружба с шуршустиками положительно повлияла на моё поведение. Я стала с удовольствием помогать маме и сестре по хозяйству, ложиться спать вовремя и совсем перестала бояться темноты.
Отрывок из книги
Катюшке было немного грустно. Сегодня пятница, и поэтому лучших ее друзей родители из садика уже забрали. Кто же придёт за ней? Папа работает, мама сидит с сопливым братишкой. Может, бабушка… Вот было бы здорово! Катя побежала поглядеть, не идёт ли кто. Увидев в окошко весёлое лицо бабы Гали, Катюша радостно запрыгала и понеслась одеваться. В раздевалке было не протолкнуться: дети, взрослые, воспитатели. На коврике валялись чьи-то вещи. Катюшка перелетела через шапки, варежки, штанишки и через секунду оказалась в бабушкиных объятиях.
— Бабулечка, я ужасно рада, что ты пришла за мной! Я тебя очень, очень, очень ждала! — прокричала счастливая внучка.
— Привет, моя красавица! — обнимая и целуя внучку, проворковала баба Галя. — У меня для тебя сюрприз. Мы прямо сейчас идём в цирк. Только одевайся бегом. Ладно?
— Ур-р-р-а! Цирк! Я ещё никогда не была в цирке! — воскликнула Катя и вывалила из своего ящика всю одежду.
Когда они вышли на заснеженную улицу, Катюшка спросила:
— Бабушка, а какие животные там будут? Знаешь, я умею гавкать, как собака, и мычать, как корова. Хочешь, покажу?
— Давай, внимательно слушаю, — с интересом ответила бабушка.
Катюша сначала замычала, а потом отчаянно за гавкала. Дыхание сбилось, и она закашлялась. — Катюш, у тебя отлично получилось изобразить разговор коровы и собаки. Только сейчас моя очередь что-то тебе рассказать. Ты пока помолчи, побереги своё горлышко и послушай одну интересную историю из моего детства о том, как умение подражать голосам животных меня спасло. Ладно? — предложила бабушка.
— Угу, — промычала закрытым ртом Катя. Она вспомнила старый альбом с фотографиями, белокурую Алочку (бабушку в детстве), её весёлый взгляд. Катюше казалось, что их дружба с Алочкой становится всё крепче и крепче.
Бабушка начала свой рассказ.
— Дивное время — лето, особенно на юге. Хоть уже темнело, ватага ребятишек во главе с Алочкой всё ещё носилась по улочкам. Особенная прелесть — играть, когда вечерело.
— Баба, давно хотела тебя спросить, почему тебя называли все Алочка, ты же Галя? — не удержалась от вопроса любопытная внучка.
— Мы с тобой договорились, что ты немного помолчишь, а? Ну ладно, отвечу на твой вопрос. Так назвал меня мой дедушка. «Алочка» — это ласковое имя от имени «Галочка», поняла?
— Угу, — снова не говоря ни слова, промычала Катя.
Бабушка продолжила.
— Так вот. Мамы давно позвали ужинать, но тут игра…
— Давайте последний разок, и по домам! — скомандовала ребятишкам Алочка.
Пока команда «Казаков» с закрытыми глазами громко считала до десяти, Алочка и Алиска быстро вскарабкались на то самое дерево, с которого на чинался отсчёт. Идея забраться сюда давно созрела в головах находчивых девчонок. Это была южная акация с белыми душистыми цветами. Гроздья висели со всех сторон. Дети любили не только нюхать эти маленькие цветочки, но и есть их. Они были сладкие на вкус. Сидя на ветках среди густой листвы, Алочка и Алиска хихикали от того, что «Казаки» уже два раза пробежали мимо «Разбойников».
— Теперь нас точно никто не найдёт, — веселилась маленькая Алиска. Она была везде и во всём верным спутником решительной Алочки.
— Это точно! — гордо подхватила затейница. Как здорово! Никто никогда ещё не догадывался залезть на эту акацию, около которой начиналась и заканчивалась игра! Теперь, даже если их кто-нибудь заметит, они слезут и всё равно победят. В общем, Алочка и Алиска были очень довольны своей идеей, а особенно своим ароматным укрытием, и к тому же отсюда сверху было всё прекрасно видно. Они даже успели немного заскучать. Тут девчата заметили пьяного дядьку, который смешно, заплетаясь ногами, держась за забор, всё время что-то бормоча, двигался в сторону их дерева. Сначала Алочке и Алиске было весело наблюдать за ним сверху, чувствуя себя в полной безопасности, но потом они насторожились. Обхватив ствол, он что-то бурчал, ругая неизвестно кого, и явно не торопился уходить. Девчатам стало не по себе. Потом они услышали журчание ручейка, какие-то странные звуки, запахло кислым винегретом. Акация перестала благоухать. Уже стало совсем темно и прохладно. «Казаки» куда-то делись, а дома девчат могли и потерять. Но как слезть, ведь там страшный дядька? Алиска начала канючить:
— Мне холодно, и я хочу домой.
— Погоди, надо что-нибудь придумать. Мы же с тобой «Разбойники»! — проговорила неунывающая Алочка. — О! А давай его напугаем!
— А как? — с кислым лицом спросила Алиска. — Давай гавкать, многие люди боятся собак, — вдохновлённая своей идеей, сказала Алочка.
— Я умею только мяукать и шипеть, как мой Барсик, — подрагивая от холода, сказала Алиска. — Ну и отлично, только громко, ладно? Изо всех сил!
Алочка начала гавкать, Алиска мяукать и шипеть. Звуки получились такие, как будто на ветвях акации дрались кошка с собакой. Дядька, собиравшийся вздремнуть под акацией, от этого шума окончательно проснулся и с интересом посмотрел вверх, в листву.
Вдруг из соседних кустов послышался отчаянный лай нескольких псов. Дядька вздрогнул и на четвереньках уполз куда-то в темноту. Лай внезапно стих, послышался родной смех «Казаков», но девчата не спешили слезать с акации — мало ли что…
— Эй, девчонки, давайте руки, слезайте! — громко крикнул Сашка — главный «Казак». — Так и быть, в «Казаки-Разбойники» вы победили, но зато мы с Петей и Юркой гавкали лучше вас!
В автобусе объявили остановку «Цирк». Пассажиры двинулись к выходу.
— Вот такая история, внученька. Ты всё поняла? — вглядываясь в задумчивое лицо внучки, спросила бабушка.
Катя немного помолчала, а выходя из тёплого автобуса на морозную улицу, спросила:
— Значит, бабушка, девчонкам всё-таки удалось испугать пьяного дядьку?
— Конечно.
— А откуда взялись бездомные псы? — не унималась Катюшка.
— Катенька, это мальчишки из команды «Казаков» решили нас с Алиской выручить, поддержали идею погавкать, и у них это получилось лучше. А разыграть этот спектакль помогла темнота, ведь нас всех не было видно, вот дядька и подумал, что убежал от своры собак.
— Здорово, что мальчишки нашли способ прогнать страшного дядьку. Разыграли представление, как в цирке!
— Да, да, оказывается, что и дети могут решать многие проблемы сами, без взрослых. Нужно только не бояться и проявить смекалку.
Отрывок из книги
Собралась как-то вся родня от мала до велика у бабы Гали за столом, в честь её дня рождения. Наелись, напились так, что шевелиться никому неохота. И тут любимица — четырёхлетняя Катюшка, — глядя на бабушку своими озорными синими глазками, прозвенела:
— Бабулечка, а расскажи, какой ты была маленькой, а? Я так уже соскучилась по Алочке. Ну пожалуйста, расскажи…
Баба Галя — мудрая, активная, всю жизнь людьми командовала - слушать её было интересно. Все за столом затихли.
— Ну, ребятки, что вам сегодня рассказать? А, вот, пожалуй…
Дело было на юге, около Кавказских гор. День был жаркий, такие бывают только в середине лета. Алочка совсем не знала, чем ей заняться. Мух в доме она всех перебила, спящему братику не мешала, к папе и маме, занимающимся стерилизацией банок для варенья, больше не лезла. Знала: попадёт под руку — будет плохо. Решив, что в доме делать нечего, Алочка побежала во двор. Ручонки у неё чесались, и хотелось сделать что-нибудь удивительное, чтобы все наконец оторвались от своих важных дел и её похвалили. Особенно ей нравилось, как папа, большой и сильный, поглядывал хитренько на её деяния и говорил: «Ну, Алочка, ну умница!» А мама в это время, вытирая руки о передник, вздыхала и улыбалась.
Но сегодня они занимались какими-то банками и совсем не обращали на дочку никакого внимания. Идея, как молния, пришла ей в голову...
— Ну и ладно! Я вот сейчас возьму, возьму и… с парашютом спрыгну! Вот тогда все мной будут гордиться! — ворчала пятилетняя озорница.
Она побежала в сарай в поисках парашюта. Его, конечно, она не нашла. Зато, наведя там полный беспорядок, вытащила со дна сундука старый, но работающий зонтик.
«О! Вот это и будет мой парашют!» — подумала Алочка.
Местом для полёта был выбран высокий орешник, что рос не в саду, а прямо у ворот, во дворе. Под ним был асфальт, но Алочку это не пугало, однажды она видела по телевизору, как парашютисты плавно опускаются на любую поверхность. Через минуту она уже сидела на тонкой ветке с раскрытым зонтом, готовая к прыжку с пятиметровой высоты. Но тут Алочка обнаружила, что зонтик может зацепиться за ветки и прыжок будет не таким красивым. К тому же ей нужны были зрители.
— Папа, убери ветку, а то она моему парашюту мешает! — прокричала пятилетняя спортсменка.
Папа, увидев в окно сидящую на тонкой, раскачивающейся ветке дочку, вылетел во двор. Сердце у него ушло в пятки, ноги похолодели.
— Дочь, что ты придумала? — оценив обстановку, подавив в себе страх и панику, спокойно начал отец. Ему было ясно, что прыжок неминуем, ведь вернуться обратно по этой же ветке она уже не сможет. — Ну что, спортсменка, прыгай, прыгай точно ко мне в руки. А зонтик брось!
— Нет, я не брошу, это мой парашют! — с волнением произнесла Алочка. — Без него это опасно для жизни!
И тут вдруг Алочке стало страшно. Папа с высоты казался таким маленьким и совсем не сильным, сейчас он больше напоминал испуганного младшего брата, чем уверенного в себе взрослого мужчину.
— Алочка, деточка, прыгай, ты у меня самая смелая девочка на свете! — жалобным, умоляющим голосом проговорил папа.
Девочка мешкала - то теребила зонтик, то отодвигала мешающие ей листья орешника. Вдруг послышался неприятный треск той самой ветки, на которой топталась в нерешительности юная парашютистка.
Тогда папа решил сменить тактику:
— Так, Галина Викторовна Ткаченко, отличница отряда парашютистов к прыжку готова? — громко чеканя каждое слово, командным голосом произнёс майор Ткаченко.
— Так точно! — крикнула Ала.
— На счёт «три» прыгай. Раз! Два! Три! Ветка сломалась, листья посыпались, зонтик вывернулся наизнанку, а слегка исцарапанная встречными ветками, но довольная Алочка, точно приземлилась в руки обожавшего её шалости отца. Гости выдохнули.
— Бабушка, а ты ведь могла разбиться? Я бы тебя наказала! — серьёзно глядя на бабушку, сказала проказница Катюшка. На что ей баба Галя ответила:
— Катенька, ты, конечно, права. Папа потом долго беседовал со мной и объяснил, что рисковать нужно только в самых крайних случаях и всегда со ветоваться с мудрыми людьми. А ещё мы с папой договорились, что в следующий раз прыгаем только вместе.
Отрывок из книги
Я росла младшей дочкой в семье, и потому была в привилегированном положении: мне доставалось больше игрушек и сладостей, меньше упрёков, обязанностей, наказаний. Да-да, наказаний. А чего ещё боится ребёнок? Пусть это даже был строгий, пронизывающий взгляд мамы или папина излюбленная фраза: «Сейчас я дам кому-то пару горячих!» Всего этого мы с сестрой боялись как огня. Куда приятнее было удивлять родителей и получать от них сюрпризы.
Мама наша, как настоящая волшебница, не приходила домой без чего-то вкусно-превкусного или просто удивительного. Однако она излучала не только добро и благость, но могла быть и чернее тучи, если мы напроказим, поэтому к её приходу, как она требовала, мы старались прибрать квартиру, сварить картошку или макароны. Чаще всего это делала Иринка, а я только изображала участие.
В то время за мной водился один грешок. Очень я любила жаловаться родителям на старшую сестру. Если у нас возникал спор из-за игрушек или ещё чего-нибудь, то я начинала канючить и говорить, что меня стукнули или обидели. В итоге меня жалели, давали то, что мне так было нужно, а её наказывали.
— Ну что, Дынька, добилась своего? Тебя следовало назвать не Даша, а Взяша.
Победив, я, довольная, убегала играть, пока не становилось скучно в одиночестве. Тогда меня снова тянуло поболтать со старшей сестрой или что-то у неё попросить. Чаще всего никакого интереса ко мне она уже не испытывала, а обида так быстро не проходила.
— Иди отсюда, не трогай мои вещи! Жалоба! — шипела она на меня.
— Мама, мама, мне Иринка не даёт свою тетрадку! — громко стонала я на всю квартиру.
— Даш, не лезь к ней, она уроки делает, — донёсся из кухни мамин строгий голос.
— Нет, мне эту тетрадь можно брать, это точно! Папа сказал! — уверенно проговорила я.
— Почему это? — с улыбкой, ожидая смешные детские рассуждения, спросила мама.
— Папа сказал, что на этой тетрадке написано «общая»! Значит, и моя!
Мама с Иринкой хихикнули. Иринкино прохладное отношение ко мне тоже можно было понять. Ей, ученице седьмого класса, неохота было возиться с пятилетней сестрой: забирать меня из садика, выслушивать мои капризы, везде таскать за собой. Однажды дома я из-за своего упрямства получила по заднице, но, ударив меня, она прижала к себе и расплакалась.
— Ириш, ты чего? — удивлённо спросила я.
— Прости. Дашуль, тебе больно? — с мокрыми от страха и слёз глазами спросила Иринка.
— Нет, ни капельки! Ты не реви, лучше давай играть в школу! — вытирая слёзы старшей сестрёнке, сказала я.
Мы поцеловались и играли вместе целый вечер в самую мою любимую игру, а маме я жаловаться на сестру в тот день не стала.
Моя мама, Анна Кононовна Гудова, приехала вместе со мной в Берёзовский в мае 1949 года. Почти через пятьдесят лет, 15 июня 1998 года, она скончалась в своём доме на улице Физкультурников. Кстати, первоначальное название этой, третьей улицы Берёзовского завода и до 1951 года – Цветочная. Позже, наводя порядок в доме, я нашел шкатулку, которую когда-то сделал сам. В ней лежали маленькие фотокарточки и пакет с документами, грамотами, удостоверениями, наградами, трудовой книжкой, вырезками из газет, справками и извещениями.
Иногда я доставал ее из шкафа и старался найти что-нибудь необходимое для включения в будущее издание своей книги «По стопам Ерофея». Но в первой моей книге и без этого нашлось множество людей, оставивших неизгладимый след в своей жизни, труде и бою.
Многие люди советского периода не старались узнать или сохранить документы о своих родных и близких - это могло сказаться на них: арестованы, сосланы или расстреляны НКВД. А им еще хотелось спокойно жить, учиться, работать, заниматься спортом, хобби, создавать семьи и, как говорится «посадить дерево, построить дом и родить сына». Так и я не очень-то расспрашивал родных тётушек о них самих, их мужьях и родителях. Мама о моем отце говорила, что был он капитаном "СмерШа" и после войны вернулся к своей прежней семье. Как выяснилось позднее, в свидетельстве о моём рождении не было даже записи о нём.
Как только у снохи Наталии Васильевны Велесовой, жены моего сына Андрея, в 2009 году родились двойняшки Саша и Женя, я стал задумываться о передаче им знаний о корнях семьи Гудовых. Очень они напоминали мне гудовскую родню - цвет волос у них, как у меня и у моего деда, Конона Даниловича был одинаковым. В 1975 году, когда у меня родился сын, мама предложила назвать его Андреем, в память о своем старшем брате, пропавшем без вести в январе 1943 года при освобождении Сталинграда. Сейчас бы я не назвал сына в честь умершего родственника, но тогда я послушал любимую маму. Андрей Кононович 1916 года рождения, пропал без вести в Сталинграде, во время тяжёлых боёв с фашистами. Мой же сын, Андрей, рос в мирное время и служил под Москвой, в знаменитой Таманской дивизии.
В родне моей снохи, у Велесовых, и раньше рождались двойняшки - у тетки Натальи, сестры отца Василия Николаевича. И вот же поразительно, у моих дедушки и бабушки последними родились тоже двойняшки - Яша и Лиза, в 1925 году. После смерти родителей, в 1933 году, их определили в детский дом. Когда они выросли, судьба их разбросала по стране.
До приезда в Берёзовский, моей маме от жизни досталось с лихвой. Родилась она 25 декабря 1922 года в семье баптистов, в селе Куломзино (д.Коломзино, уточнено по картам Омской и Новосибирской областей) с 1935 года входящее в Оконешниковский район Омской области. Она рассказывал, как в летстве училась мять лён и коноплю, прясть, жать серпом, месить ногами кизяк – массу из соломы и навоза, который в засушенном виде применялся для растопки вместо дров. Ее родители, мать Федосия Демидовна и отец умерли в 1933 году, и Аню взяла к себе старшая сестра. Моей матери пришлось жить в большой семье, нянчась и занимаясь с маленькими племянниками. В 1939 году, в Омском городском ЗАКСе, А.К. Гудовой выдали Свидетельство о рождении в данном городе, запись тогда заново восстановили. Вскоре она получила и паспорт, а с 1 мая началась ее официальная трудовая жизнь. Сначала мама работала рассыльной в комендатуре завода «Коминтерн», затем ученицей электромонтёра в Омском отделении паровозного хозяйства. До призыва в Красную Армию 31 марта 1942 года она трудилась в том же отделении мотористом.
Свой боевой путь, 308-я стрелковая дивизия сформированная на базе Омского пехотного училища, под командованием его начальника - полковника Гуртьева Л.Н. и комиссара - полковника Свирина А.М., начала в Сталинграде, у железнодорожной станции совхоза «Котлубань». Кстати, генерал в отставке Свирин А.М. последние свои годы жил в Свердловске и общался с нами.
В 121-м отдельном медикосанитарном батальоне, ефрейтор Гудова Анна помогала раненым оборонявшим и освобождавшим Сталинград, где произошёл тот самый перелом в войне с фашистской Германией и её союзниками. Дивизия, где воевала мама участвовала в битве на Орловском выступе Курской дуги, затем, в 1944 году, в операции по освобождению Белоруссии, откуда дивизия получила название «Рогачёвская» - по имени освобождённого города. 20 января 1945 года "рогачевцы" перешла границу Восточной Пруссии южнее Кенигсберга. После участия в Берлинской операции, пройдя через горевшую столицу Германии и сфотографировавшись у рейхстага и Бранденбургских ворот дивизия вышла к р.Эльбе. Пятого мая 1945 года солдаты узнали о победе на фашистской Германией.
Победная 308-я стрелковая дивизия стала 120-й гвардейской мотострелковой Рогачёвской Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова дивизией им.Верховного Совета Белоруской ССР и базируется под Минском и сейчас. Гвардии ефрейтор Гудова А.К. удостоена медалей «За оборону Сталинграда» и «За боевые заслуги», ордена «Красная Звезда» и множества благодарностей. Но главная награда – это дальнейшая её судьба, чтобы 18 сентября 1945 года дать мне жизнь, вырастить, научить и воспитать себе и своим родителям потомка. В Великой Отечественной войне из моей родни участвовало семь человек, а из всех поколений, в Советской и Российской Армии, служили восемь человек. Остальные были на трудовом фронте, без которого не было бы и армии и флота.
Через три месяца после моего рождения мама оформилась швеёй-надомницей в артель инвалидов «Новый путь». Затем, в 1948 году поработала дояркой в Тюкалинском сельскохозяйственном техникуме. Первое, что я запомнил в своей жизни - лето и парк отдыха им. С.М.Кирова, где мама работала сторожем и дворником. В октябре 1948 года она была направлена комбинатом «Берёзовзолото» на трехмесячную стажировку на Кировградскую обогатительную фабрику. После учёбы и до своей пенсии мама проработала сгустительщицей на Центральной обогатительной фабрике. В 1969 году, Министерством цветной металлургии СССР и президиумом ЦК профсоюза рабочих металлургической промышленности маме было присвоено звание «Почётный металлург». За время своей работы она трижды была депутатом городского Совета. Выйдя на пенсию, продолжала заниматься огородничеством, садоводством и цветоводством. Одновременно научилась создавать ковры и паласы на станке, который скопировал и сделала ей я.
Первое моё знакомство с родственниками, состоялось в конце 1949 года, в детском доме г. Берёзовского. Тогда, по пути в гости, к нам заехала самая старшая мамина сестра, Мария Кононовна Жуковская и подарила мне заводную танкетку, которая при движении ещё и изрыгала из ствола искры.
В 1953 году я пошёл в первый класс начальной школы №22, двухэтажное деревянное здание которой было когда-то православным училищем. Позже, в 1957 году, в здании открылась музыкальная школа, затем размещалсь различные производства. В 2007 году на этом месте открыли мусульманскую мечеть «Алтын».
В 1955 году всех учеников перевели в каменное здание семилетней школы №33 (1938-1953 гг. - №2, 1932-1937гг. - ФЗД №10). В связи с надстройкой второго этажа над зданием школы пришлось полный учебный год проучиться в средней школе №1, а ещё одну четверть в здании школы рабочей молодёжи на углу улицы К.Маркса и Кировского переулка. После окончания семилетки, в 1960 году, пришлось ещё один год проучиться в школе №33, в восьмом классе. Далее, два года я получал среднее образование в школе № 2, открытой в 1955 году в четырёхэтажном каменном здании на Шиловской улице.
После окончания школы, год и два месяца я поработал бетонщиком и арматурщиком в цехе №2 Берёзовского завода железобетонных изделий, потом поступил учиться заочно на математика в Уральский университет им. А.М.Горького и вел научно-исследовательскую работу в Центральном институте профилактики пневмокониозов и техники безопасности (ЦНИИПП) в Березовском. Создал в соавторстве четыре изобретения (2 по вентиляции и 2 по снижению шума) по улучшению условий труда горнорабочих в шахте. В 1984 году был награждён медалью «Ветеран труда».
С декабря 1990 года, как преподаватель, я занимался с детьми туризмом, фототворчеством и краеведением в Доме пионеров и школе №33, Центре детского туризма и дворовом клубе «Алый парус». Меня трижды избирали депутатом представительного органа Берёзовского. Мои воспитаники стали чемпионами России и мастерами спорта по туризму, увлеченными людьми по фотографии и гражданско-патриотическому направлению. К сожалению, не всегда заслуги человека могут защитить его от новой власти. В период середины двухтысячных годов, властьимущие города единороссы, тогда руководимые бизнесменом В.П. Брозовским, уволили меня под видом сокращения из созданного Детско-подросткового досугового центра. Мой сын тогда тоже вынужден был написать рапорт на увольнение по собственному желанию из ОВД г. Берёзовского, потому что началась травля нашей семьи. Тогда мы подали заявление в прокуратуру и прошли через суды, но рука руку моет, что называется.
Дальнейшее моё желание продолжать нужные детям занятия, не нашло поддержки даже в общественных организациях БГО. Председатель Общественной палаты и бывший мэр БГО, почётный гражданин города, оставивший будущим поколениям памятник китча - поздемный переход возле автобусной остановки "М. Горького" на НБП - Перепёлкин В.И. от имени палаты Совета, написал мне ответ, что меня пригласят работать в будущем! На самом деле им нужны не патриоты, а только лояльные власти работники и боящие правды люди, чтобы продолжать обманывать и детей и недальновидных взрослых. Моя депутатская работа была подорвана - по предписанию нельзя было никуда заходить, даже отчитываться перед избирателями.
Единороссы, директора школ В.Н. Гольянова и С.Б. Колпакова заявили, что я теперь работаю только лично для себя и от себя. Выдавили ото всюду и никто не заступился, а дети, что ж они-то могут... Зам.начальника управления культуры заявил, что я обычный писака. Ну что же, им есть с кого брать пример - председатель комиссии по социальной политике Думы, а затем и главы администрации БГО, заслуженный учитель и почётный гражданин г. Берёзовского Дорохина М.Д. письменно пообещала мне рассмотреть мой вопрос по создавшемуся положению в БМКУК «Детско-подросковый досуговый центр», ныне "Радуга-центра", но за три последующих года так ничего не сделала. Эти люди, считающиеся себя компетентными чиновниками - внутренние враги страны. Они хуже, чем вторгнувшиеся чужеземные легионеры, так как подрывают нравственные устои и моральные принципы изнутри, тихо и незаметно.
Я продолжил заниматься с детьми и мы продолжали творчество: фотографировали, создавали презентации, исследования и краеведческие работы, участвовали в областных конкурсах и продолжали получать грамоты, дипломы и благодарственные письма. Также я нашёл себя в новой общественной деятельности и создал в городе совместно с отделением партии «Справедливая Россия» общественную организацию «Дети войны».
Российский царь Пётр I говорил так: «Своё тело я лечу водами, а души других людей примерами. Мало помогает, но в будущем надеюсь» и «Весело слушать, как в Англии парламентарии критикуют короля. Нам бы такое!». В Берёзовской же власти за более чем двадать лет не изменились в положительную сторону.
- Автор: Дарья Мясникова
- Просмотров: 526
Отрывок из книги
С детства я очень любила картинки. Искала их везде, собирала открытки и календарики. Отказывалась читать книги, если в них не было иллюстраций. Что это за книжки? Совсем неинтересные! Буквы, буквы, скучные буквы. Журналы — это совсем другое дело. Особенно мамины про моду, но мне нравилось полистать и папин любимый — «Химия и жизнь». Там были очень смешные рисунки и неожиданные фотографии.
— Мам! Смотри! Эти грибы растут у нас за домом, около садика. Что тут про них пишут? — я протянула маме свежий журнал.
— Даша, какая ты шустрая, я ещё не читала эту статью. Только что из почтового ящика достала, а ты тут как тут. А ты сама почитай давай, буквы ведь уже все знаешь. Осенью-то в школу пойдёшь?
— Пойду, конечно! Только, мамочка, пожалуйста, почитай ты. У тебя так здорово получается, выразительно и быстро. И потом, если я сейчас научусь читать, то что я в школе-то делать буду?
Мама расхохоталась.
— Ладно, уговорила, давай.
Вытерев руки о фартук, мама взяла журнал и начала читать:
— «Копринус, или навозник белый, — съедобный гриб, ближайший родственник шампиньона. Похож на белые свечки, растущие из земли. В пищу употребляют молодые грибы с белой мякотью... Интересный факт: из старых копринусов с раскрытыми чёрными зонтиками, на Руси делали чернила. Мелкие споры ложились на листе бумаги в уникальный рисунок, и подпись нельзя было подделать...»
— Ух ты! Какой полезный грибок! А что пишут, он вкусный? Мне так хочется поскорее их сорвать — там, за домом, их целая куча!
— Погоди ты, давай дочитаем. Ага, — мама поводила глазами по тексту в поисках последнего прочитанного предложения и продолжила: — «Грибы жарят как обычные шампиньоны. По вкусу они напоминают нежную курятину. Однако нужно быть осторожными при употреблении их со спиртными напитками. Это делать категорически запрещено. Нельзя пить за три дня до употребления копринусов и после тоже выдержать трое суток. Копринус — это не закуска!»
— Ладно, мамуль, нам всё это не важно. Мы не пьём водку, а грибы жареные любим, тем более в лес ходить не надо, всё рядом.
Раздался звонок в дверь — из школы вернулась Иринка, моя старшая сестра-восьмиклассница.
— Что это вы читаете? Новости химической науки? — улыбнулась она, снимая туфли. — Мне тоже интересно.
— Да тут, Ирин, Даша меня вдохновляет сходить за грибами копринусами.
— Ой! А я тоже видела эти белые поганки около школы. Ими там пацаны в сифу играют и пинают.
— Ну и дураки ваши пацаны! Смотри, какие славные грибочки! Вкусные-превкусные!
— Ага, читаем дальше, — подхватила мама. — «Первыми в пищу их стали употреблять французы за их особый деликатный аромат. В русской кухне они не прижились, их нельзя было, как остальные грибы, употреблять с водкой...» — мама вздохнула и отодвинула от себя журнал. — Так, пожалуй, эту идею нужно отложить. Вдруг отравимся.
— Мам, ну чем мы не французы? — поддержала мою идею Иринка. — Водку не пьём, нам бояться нечего. Там, во Франции, небось их в ресторанах подают, и за большие деньги. И название такое красивое: копринус...
— А у нас их не едят, видишь. Навозник белый, и всё... Тьфу, поганка!
Иринка не унималась:
— Нет, мама! Я считаю, что попробовать можно, интересно же.
Тут из своего кабинета вышел папа, закончивший очередную научную статью.
— Что за жаркие дебаты, девочки?
Первой решила отчитаться я:
— Папа, мы с мамой спорим: она не хочет за копринусами идти, а они такие хорошие, вкусные. Даже французам нравятся.
— Какие ещё копринусы? — брезгливо проговорил папа.
— Вот, смотри! — я сунула ему под нос журнал «Химия и жизнь», открытый на той самой странице с фотографией двух белоснежных свечек-копринусов, растущих на большой навозной куче.
— Ой! Я тоже видел этих друзей в саду, когда торф по грядкам раскидывал, — улыбнулся папа.
— Ура! Ты за нас! — кричала я. — Давай уговорим маму насобирать их в нашем дворе. Пожарим их и попробуем, а?
Папа задумался, взял журнал и пошёл в туалет.
Там он сидел долго, но когда вышел, был полон решимости.
— Ладно, пойдёмте, проведём эксперимент. Мама, ты с нами?
— Вова, ты уверен, что это надо? Мы что, голодаем? Коровью голову на рынке купили, овощей в погребе ещё полно. Ну? Вдруг отравимся все?
— Ладно, не паникуй. Сначала давай их насобираем, изучим, а потом уж решим, кто и как их есть будет.
Мама взмахнула руками и нервно крикнула:
— Вечно вас несёт на какие-то авантюры!
— Галочка, успокойся. Считай, что это просто эксперимент, исследование. Может, мы их есть и не будем вовсе. —
Папа приобнял маму за плечи, и она немного успокоилась.
— Ладно, идите. Только я в этом бреде не участвую.
— Ура! — закричали в один голос мы с Иринкой, за минуту собрались и стояли у входа в ожидании главы семейства. Вскоре и папа с большим пакетом и перочинным ножом был у двери. Вдруг мама, окинув строгим взглядом нашу шальную компанию, произнесла:
— Так! Всем стоять и ждать меня! Одних я вас не отпущу!
Наконец мы вышли во двор. Какое это было счастье — делать что-то всем вместе! Меня переполняла гордость за то, что это была моя безумная идея и я всех уговорила.
Когда папа, мама, Иринка сели на корточки и стали копошиться в траве около дома, проходившие соседи стали приставать с расспросами: «А что это вы делаете? Зачем вам эти поганки?» Говорить правду мы не стали, так как никто бы нам не поверил или, того хуже, посчитал бы рисковыми, неразумными людьми. Поэтому мы выбрали следующую стратегию: когда к нам приближались любопытные прохожие, то мы все старательно собирали на большой полянке под нашими балконами подорожник, а когда нас оставляли в покое — снова занимались сбором белоснежных свечек-копринусов. В один мешок мы собирали подорожник, в другой — грибы. Набрав полную тару, мы не успокоились и отправились на школьный двор, куда нас повела Иринка. Там, облазив все газоны, мы с сестрёнкой удвоили наш улов. На школьном дворе к нам приклеились ещё две подружки, и их пришлось взять с собой в команду грибников и всё рассказать.
Трудно передать, с каким удовольствием, вернувшись домой, мы мыли, чистили и резали колечками эти нежные, маленькие бело-розовые молоденькие грибочки. Когда они попали на большую сковородку, то удивительный, необычный, но очень приятный аромат, немного напоминающий курятину, распространился по всему дому и вызвал нестерпимое желание поскорее отведать французский деликатес.
Наконец блюдо было готово! Перед нами стояла целая сковорода готовых молоденьких белых копринусов. Только страх отравиться незнакомыми поганками сдерживал наш разыгравшийся аппетит. Все шестеро грибников, глотая слюни, сидели вокруг стола, на котором стояло желанное блюдо, и молчали в раздумьях и нерешительности.
— Ну вот, пожарили. Вроде и пахнет вкусно. Может, угостим кого? Кого не жалко, — улыбнулся папа.
Тут мама встала и торжественно произнесла:
— Я много лет читаю журнал «Химия и жизнь» и доверяю учёным и редакции. Они написали, что эти грибы есть можно. Я первая их попробую. Если завтра останусь жива, то угощу и всех вас. Договорились?
Она взяла вилку, с недоверчивостью сморщив свой аккуратный красивый носик, понюхала и отправила несколько жареных кусочков в рот. Мы смотрели на неё не дыша. Вдруг открылась входная дверь! Видимо, возбуждённые гастрономическим экспериментом, мы забыли её закрыть. И пока мама жевала, к нам в квартиру ввалился слегка пьяный, но добродушный сосед дядя Витя.
— Опа! Грибочки! Где это вы их нашли? В лесу ещё и маслят-то нет! На весь подъезд аромат тянется, вот и я заглянул. Можно?
Не дождавшись быстрого ответа хозяев, он взял со стола ложку и, зачерпнув манящее всех блюдо, поднёс её ко рту.
— Нет! — хором крикнули ребятишки. А Иринка ловким движением выбила ложку из рук дяди Вити.
— Это вы чего? — пробасил обиженный сосед. — Грибов пожалели?
Мама решила успокоить напуганного соседа.
— Да нет, Витя. Мы просто собрали, но никто из нас грибы эти ещё никогда не ел. Может, поганки, понимаешь? Решили провести научный эксперимент, но не на тебе же! Лучше уж собаке дворовой отдать.
— А-а-а. Ну спасибо, дочка, что от беды отвела, — сказал дядя Витя, глядя на Иринку. Потом он подошёл к маме и почти шёпотом произнёс: — Галь, я тут зашёл спросить: есть ли у вас чего выпить?
— Нет, мы без спиртного живём.
— Ну понятно, тогда я пошёл. Простите, что вас потревожил, до свидания! — сосед развернулся и, осторожно закрыв дверь, вышел. Мы грохнули — очень уж весёлая получилась сцена по спасению соседа от тяжкого отравления. Я не удержалась от комплимента старшей сестрёнке.
— Иринка, ты молодец! Какая у тебя реакция!
— На разговоры времени уже не было... — улыбнулась Иринка.
— Да... — многозначительно сказала мама.
Она немного отошла от шока общения с пьяным непрошеным гостем и решила навести порядок.
— Так! Девчата! Научный консилиум окончен. Больше сегодня грибы никому не дам. Подружкам по домам, дочерям — по кроватям! Завтра буду жива — всех угощу.
Утром я тихонько подошла к маме, посмотреть, дышит ли она. Мамочка спала и во сне улыбалась. Значит, всё в порядке, грибы — нормальные. Я потихонечку подошла к сковородке и съела ложечку. Эти кусочки были такие нежные, мягкие, что моя фантазия унесла меня в неизведанную волшебную Францию, где живёт Красная Шапочка, растут огромные цветы и дома из светлого кирпича покрыты виноградной лозой. Вкус этого блюда совершенно не походил на склизкие маслята или твёрдые рыжики. Проглатывая кусочек за кусочком, я поняла: нет никакой возможности остановиться!
— Ага! — напугал меня голос проснувшейся сестрёнки. — Вот кто тут грибы уничтожает! А ну-ка, оставь мне маленько!
Прикончив грибы, мы снова залезли под одеяла и сладко уснули. Утром, за завтраком, после пышных оладьев, мама решила дать семье попробовать вчерашние грибы. Она открыла крышку сковородки и с гордостью произнесла:
— Настоящее, божественное французское лакомство — жареные копринусы!
Папа заглянул под крышку и сказал:
— Так! Я не понял. А где грибы?
Мы с Иринкой переглянулись и захихикали.
— Кто смел, тот и съел, — подмигнула дочкам мама. — Не горюй, Володя, сегодня ещё насобираем! Погода нынче то дождь, то солнце — вон сколько копринусов по дворам вылезло. Только тихо, — мама посмотрела в нашу с Иринкой сторону, — секрет никому не выдавать, а то потом и на жарёху не соберёшь.
– Итак, незабвенная моя, сегодня великий день, который навсегда изменит жизнь нашего леса!
Арчибальд поправил кружева на пышном воротнике бархатного камзола и вскинул полосатую морду к небу. Небо застыло облаками. Скунсиха Флора задержала дыхание и отгрызла половинку карандаша.
– Мы. Открываем. Театр, – возвестил енот.
– Угу, – грифель заскрипел по бумаге.
– Что «угу»? Ты хоть понимаешь, что это значит?
– Ну… Театр откроем, – Флора хлопнула ресницами, – раз с кар-волк-ингом не получилось.
Арчибальд скривился:
– Забудь про коворкинг – это вчерашний день, эксперимент, который доказывает, что обычный лесной житель не готов к прогрессу. Но в наших силах помочь им преодолеть пропасть необразованности! Театр – это прямое воздействие на неокрепший разум посредством образов и искусства! Даже самые дремучие звери смогут повысить культурный уровень! Мы возьмем в репертуар не абы что, а классическую классику! Мы понесем свет просвещения в непроходимые дебри… чащи… умы…
– … не-о-бра-зо-ван-нос-ти, – старательно выводила скунсиха. – А дальше что-то про классику?
– Эх, Флора, Флора, – вздохнул енот. – тебе тоже не повредит окунуться в атмосферу возвышенного и благородного. Пожалуй, я даже дам тебе роль.
– Бла… Блы… Бло… Как пишется бла-го-род-ный?
Енот покачал головой.
– Думаю, начнем с «Красной шапочки». Это основа основ. Согласна?
Скунсиха неуверенно кивнула.
– Нам нужны: девочка в красной шапочке, мама, бабушка и главный злодей – волк. Всего четыре действующих лица, а какая драма! – Арчибальд мечтательно прикрыл глаза, – ах да, еще охотник.
Флора вспискнула.
– Драгоценная моя, не надо воспринимать искусство буквально. Записали всех необходимых персонажей?
– Где ж я вам людей найду! К тому же – охотника! – возмутилась скунсиха.
– Шишки-пышки… В том и смысл театра, что кто угодно может перевоплотиться в кого угодно. Не важно, еж ты или уж. Например, ты могла бы стать Красной шапочкой…
– Шапкой?!
– Это имя такое. В общем, тебе задание: взять из библиотеки все экземпляры сказки, изучить и объявить по лесу пробы!
– Что пробовать будем? – оживилась Флора.
Енот вздохнул:
Актеров. Актеров на роль. Так что тоже готовься. Все. Жду вечером с отчетом.
* * *
– У нас там это… Волки возмущаются.
Флора смотрела в сторону и шаркала лапкой по земле, поднимая тучки пыли.
– Чего вдруг? – зевнул Арчибальд.
– Говорят, сказка показывает их… ну, в дурном свете.
– Что за глупости? Это же искусство! Сплошные метафоры, ничего конкретного! Так им и передай.
– А?
– Шишки-пышки… Объясни волкам, что главный злодей – это не какой-то конкретный волк. И вообще, возможно, не волк. Это, скажем так, некий собирательный образ зла. Абстракция!
Скунсиха озадаченно чесала пушистый лоб, и енот махнул лапой.
– Ладно, сам поговорю
.
* * *
– Знаешь, полосатый, ты нам словами умными уши не заливай. Волк – это всегда волк. А в книге еще и описание подробное есть про глаза, уши, зубы. Никаких сомнений. Так что все свои «образы» оставь при себе.
– Но это же классика!
Серая стая смотрела хмуро.
– Клевета это возмутительная, а не классика! – фыркнул вожак. – чтобы хоть один порядочный волк сжевал беззащитную старушку! Да ты представляешь, какое у нее жесткое мясо! Тьфу!
– Но…
– Никаких «но», – отрезал волк по имени Громила, клыки его при этом сверкнули слюной. – И никаких шапочек в нашем лесу. Пусть даже и красных.
На этом разговор закончился. Был он воистину короток.
* * *
– Скажи мне, Флора, как жить, когда вокруг царит безграмотность… Когда звери не понимают элементарных вещей. Когда фантазия порабощена стереотипами.
Скунсиха шмыгнула носом и промычала что-то неразборчивое.
– Шишки-пышки, – Арчибальд закрыл глаза лапами. – Нигде не обрести понимания… Впрочем.
Он бодро вскочил и размял затекшие лапки. Кружевной воротник воинственно топорщился.
– Впрочем, не шапочкой единой… Обратимся к другому классическому произведению. Записываешь?
– Угу.
– Три медведя.
Флора подождала, а потом робко уточнила:
– Что – три медведя?
– Наша первая постановка будет называться «Три медведя»! Сказка есть такая. Знаменитая.
- Ага. То есть надо найти трех медведей?
–Зачем? Зачем нам три медведя? Нам нужны три актера! Причем один из них должен быть ребенком. Плюс актриса на роль Машеньки, но она не медведь, разумеется.
Флора хмурилась и загибала пальцы, пытаясь понять, кто и в каком количестве требуется. Енот покачал головой:
– Ненаглядная моя, посети библиотеку. Ознакомься с фабулой…
– А?
– С историей. И объявляй пробы.
Скунсиха было облизнулась, но вспомнила, что речь не о еде, и умчалась выполнять поручение – подальше от переменчивого шефа.
* * *
– Там это… Мед…веди.
Флора запыхалась. С макушки лил пот.
– Что – медведи?
– Про…тив.
– Против чего?
– Сами… спроси…те.
Тут же из-за елей вывалился Топотун, медвежий старейшина. Каждый шаг его громыхал, как упавшее дерево. Флора хлопнула себя по лбу, явно вспомнив о важном деле, и юркнула в кусты. Арчибальд сглотнул комок в горле.
– Здравствуй, Топотун.
– Это ты нас на весь лес позорить вздумал? – рявкнул медведь.
– Я? Позорить? Какое-то недоразумение…
– Твоих лап дело? - Топотун тряс перед взъерошенной енотьей мордой тонкой книжицей со сказкой и наспех сляпанным объявлением об актерских пробах.
– Ну, скажем, это писала Флора, - ответил Арчибальд, недовольно разглядывая кривые-косые буквы и многочисленные ошибки.
– Что? Скунсиха?! – Медведь сжал кулаки.
Из кустов раздался дикий всписк. Енот опомнился:
– Она изготовила сию афишу по моей просьбе.
– Значит, твоя идея, – кивнул Топотун. И немедленно рыкнул. И сделал шаг к еноту.
– Что… что такое! – возмутился тот, отбегая на безопасное расстояние. – Объясни, в чем претензия. Это прекрасное, емкое, глубокое произведение! Многие поколения… – Ррррр! – ответил медведь, и Арчибальд присел от неожиданности.
Уважаемый, мы можем поговорить спокойно?
– Ни о чем мы разговаривать не будем! Чтобы я больше не видел этих каракулей. И никаких гадостей про медведей, понял?
– По… нял.
Топотун утопал прочь, а енот опустился на пенек. Рядом очутилась Флора, лапы ее заметно дрожали.
– Что теперь?
– Надо подумать… Но сначала принеси, пожалуйста, воды. Что-то мне нехорошо.
* * *
По просьбе Арчибальда скунсиха притащила целую стопку потрепанных сказок и по очереди зачитывала названия.
– «Три поросенка».
– Прекрасно, прекрасно! Какая мораль! Но опять волк… Нет. Дальше.
– «Ко-ло-бок».
– О, моя любимая вещь! Такое разнообразие сложных характеров. Но волк, но медведь… И кто знает, как отреагирует лиса. Следующее.
– «Курочка Ряба».
- Ну… Неплохо… Никаких запрещенных зверей… Но сюжет! Сюжет хромает! Из такого материала не получится яркой постановки. Дальше.
– «Теремок».
– Жаль, но медведь вновь портит картину…
– «Маша и медведь». Видимо, сразу нет.
– Увы.
– «Золушка».
– Нет. Слишком сентиментально – звери пока не готовы.
– Что значит «сентиментально»?
– Слишком много чувств, любви, романтики.
Флора с любопытством повертела книжицу и незаметно спрятала за пазуху.
– «Спящая красавица».
– Тот же случай.
Сказка отправилась к «Золушке». Так же, как и «Аленький цветочек», «Русалочка» и «Златовласка».
Енот в отчаянии вырвал клок шерсти из хвоста.
– Неужели! Неужели не найдется ни одного подходящего классического произведения? Неужели «Курочка Ряба» - предел наших творческих возможностей! Шишки-пышки…
– Здесь еще одна осталась. «Репка» называется.
– «Репка»... Да что – «Репка»! Хотя погоди. Репка, говоришь?
С минуту он прикидывал что-то, а потом хлопнул себя по лбу и воскликнул:
- Отлично! Мы нашли идеальный вариант для первого спектакля! Немедленно объявляй пробы! Завтра же начну отсмотр актеров!
* * *
На поляне толпились любопытные звери. Среди разношерстной толпы возвышались медведи и серели волки. Арчибальд заволновался.
– Так… так. Друзья. Кхе. Спасибо, что пришли. Надеюсь, все вы ознакомились с исходным материалом. С текстом.
– А?
– С чем?
– Скунсиха сказала, будем что-то пробовать!
– Ясно, – Енот вздохнул. – Увы, но пробовать сегодня будем только таланты. Я имею в виду, никакой еды. Так что все, кто пришел перекусить, могут быть свободны.
Раздался разочарованный ропот, и поляна опустела.
Арчибальд размахивал лапками и цеплялся за хвосты, пытаясь задержать хоть кого-нибудь. Наконец, взъерошенный и потрепанный, опустился на пенек:
– Как же так… А искусство, а свет просвещения… Что же это такое… Мы могли бы организовать кофе-брейк…
Рядом кашлянули. И еще несколько раз. Оказалось, ушли не все.
Медведь Топотун, волк Громила, два кролика-близнеца и мышка.
– Друзья мои, вы хотите приобщиться к великому произведению? – с сомнением спросил Арчибальд и на всякий случай добавил, – кормить здесь не будут.
– Волка ноги кормят, – усмехнулся Громила, приятно удивив культурным уровнем. – мне вожак поручил за тобой приглядывать.
– Ах… Но вы планируете участвовать в спектакле?
- А ты, Топотун?
Медведь глядел хмуро, говорил сердито:
– Мы обсудили ситуацию и решили, что медведей считают глупыми.
– А что, разве это не так? – удивился Громила, и на несколько мгновений поляну накрыл злобный рев. – ладно-ладно, не глупые – так не глупые, мне все равно.
– То есть, вы считаете, участие в постановке покажет вас с новой стороны? – нервный оскал на енотьей морде излучал дружелюбие.
– А то, – кивнул Топотун.
– Хм… Что ж, прекрасная задача… А вы, друзья? О, вижу здесь мышку! Полагаю, барышня, вы намерены воплотить на сцене свою выдающуюся тезку?
– Еще чего! – фыркнула мышь. – У вашей мышки самая маленькая роль! А я хочу быть главной! Центральным персонажем!
– Но, уважаемая, мышка и есть ключевой персонаж! Если бы не она, наши герои ни за что бы не справились с непростой задачей!
– Тогда я буду мышью, – решил Топотун.
Отлично, – пропищала мышь, – Центральный персонаж есть. А мне нужна такая роль, чтобы как можно дольше быть на сцене. Уверена, в этом мое призвание.
Енот вытер платочком лоб и уставился в листки с тщательно разработанным планом спектакля, но тут вмешалась скунсиха:
– Это дед, точно вам говорю. Ну, или репка. Только у репки слов нет, а дед с первого предложения появляется.
– Подходит, – кивнула мышь. – Запишите меня дедом.
– А я буду репкой, раз у нее слов нет, – буркнул один из зайцев.
– Я вообще тут только из-за брата остался. Правда, Прыг?
– Правда, Скок! Но разве мы будем играть разные роли?
– Тут так заведено, – пожал плечами первый заяц.
Второй отодвинул ухом пунцового Арчибальда и обратился к Флоре:
– Кто там еще есть, чтобы поближе к брату?
Скунсиха сверилась с записями:
– Ближайший дед, но его уже забрали. Получается, бабка.
– Пойдет, – кивнул Прыг.
– Постойте, что происходит, – промямлил енот.
Флора радостно пропищала:
– Все просто чудесно, шеф! У нас уже есть несколько героев. Не хватает только… так… внучки, Жучки и кошки. Ой, а можно я буду Жучкой! Мою тетю как раз зовут Жука, вот умора.
– Постойте, – повторил енот. – Но пробы! Кастинг. Типажи. Нужно посмотреть, примериться. Вдруг кто не подойдет.
– Чегооо? – дружно рыкнули Топотун и мышка.
А скунсиха надулась и опасно затрясла хвостом:
– Вы обещали дать мне роль! А теперь хотите обмануть?
– Некрасиво, – согласились братья-зайцы и сжали кулаки.
Енот опустился на пень и грустно ответил:
– Что ж, друзья мои… Поздравляю: отныне вы – первая труппа лесного театра. Начинаем репетиции… Но не сегодня, нет. Мне надо немного прийти в себя. И подумать насчет оставшихся ролей.
– Ну, раз все решили, пошел я братьев порадую, – Топотун хлопнул Арчибальда по плечу, от чего тот свалился с пенька.
– Смотри у меня, – сверкнул глазами волк.
Прыг и Скок ускакали, шумно споря, чья роль важнее.
А мышка с Флорой держались за лапки, хихикали и обсуждали, в каких платьях будут лучше смотреться на сцене.
Енот лежал подле пенька и смотрел в синее небо.
* * *
Ночью расписал бюджет. Костюмы, декорации, афиши, музыкальное сопровождение. Выпил зверобоя. Вычеркнул музыкальное сопровождение. Приписал к костюмам и декорациям «своими силами». Напротив «афиши» поставил «Ф.» – а зачем еще нужны ассистентки. Нарисовал звездочку и трижды подчеркнул.
* * *
Местную звезду воробья Антонио не вдохновили ни свежевырытые черви, ни карпаччо из ужа.
– Ты же знаешь, Арчибальд, я против самодеятельности.
– Это не самодеятельность, а настоящее искусство! Звери не те, кем они кажутся.
– Предпочитаю классическое актерское мастерство и систему Станиславского.
– Антонио, все твои последние роли – воробей-любовник.
– Что поделать: люблю эмоциональный надрыв.
– Ты стал заложником одного амплуа!
– Пусть.
– Ты один в лесу закончил театральное училище. Неужели ради того, чтобы исполнять глупые песенки и танцы?
– Романтичные, а не глупые
– У нас как раз остались самые сложные характеры, которые под силу раскрыть только гению. Внучка – загадочная, юная, пылкая. И кошка – мягкая, мудрая, с сильными лапами…
– Кошшшка?! Правильно ли я понимаю, что один из героев – это гнусное животное?
– Да-да, кошка – наглая, волосатая с когтистыми лапами…
– Я в деле.
– Что?
– Я. Буду. Кошкой. Когда первая репетиция?
Первая репетиция.
– В общем, вожак велел мне тоже участвовать. Типа, мы не хуже медведей. Только давай без напряга, – громила зевнул.
– Отлично, отлично, друг мой! – енот потер лапками. Все складывалось лучше, чем казалось вчера: он заполучил гениального актера в постановку и полностью закрыл каст.
– У нас осталась самая яркая и красивая роль – внучка.
Он тут же пожалел о сказанном. И рассмотрел каждый зуб в красной волчьей пасти. Пахло оттуда преотвратнейше.
– Н-но специально для т-тебя я как раз придумал другой великолепный образ.
– Ррррррр?
– Эм… Это такой важный герой. Мощный и сильный.
– Рррррр!
- Он… Он будет стоять рядом с репкой и подбадривать – да, подбадривать! – всю компанию. Вдохновлять, мотивировать! А в конце произнесет мораль.
– Я сказал без напррряга!
– Он будет просто стоять рядом с репкой, а в конце произнесет мораль. Не хочу я, чтоб он рядом со мной стоял, – осторожно вставил Скок.
– Хорошо, хорошо… Громила. Ты появишься в самом конце и торжественно произнесешь… ммм… «Только в единстве и совместном труде рождается блестящий результат!»
– Слишком длинно.
– А я запомнил, – пробасил Топотун.
– Давай сократим…
– Рррр! Нет, пусть останется так. Чем я хуже медведя.
Вторая репетиция.
– Флора, Флора, ты в порядке?
– Да… Почти… Ох, меня сейчас стошнит… – Там мышка без сознания!
– Плесните ей в морду воды. Антонио!
– Чик-чирик?
– Антонио! Что это было сейчас? Д-друг мой, твое актерское мастерство не подлежит сомнению, но… Но это просто отвратительно! Кошка в твоем исполнении… Она омерзительна!
– Ох, – Флора убежала в кусты.
– Уважаемый Арчибальд, а ради чего еще я проделал этот путь? Мой долг как истинного воробья – показать миру истинное кошачье лицо. Без масок и иллюзий.
– Но это как-то чересчур. И вообще.
– Я актер, я так вижу.
– Но режиссер – я.
– Тогда ищи другую кошку.
– Где? Когда? Антонио! Спектакль через несколько дней, а мы еще даже не видели внучку! Кстати, Флора, как освободишься, навести снова фрау Белку и уточни, почему пропускает репетиции.
– Либо такая кошка, либо никто.
– Хорошо… Пусть будет такая…
Третья репетиция.
– Скок, почему до сих пор не на позиции?
– Я Прыг.
– Почему лезешь поперед дедки?
– Да рехнуться можно от скуки, пока мышь закончит макияж!
– Не макияж, а грим… – А вот и я.
– Шишки-пышки! Это и правда макияж! Ты дедка! Д е д к а! При чем здесь зеленые тени, красная помада и тушь?
– Я так чувствую героя.
– Тогда я тоже накрашусь.
– Ты – Жучка!
– Тетя Жучка обожала себя украшать.
– Я тоже хочу быть красивым, чтобы все видели нас с лучшей стороны.
– Ох, Топотун… Ты и так прекрасен. Не стоит… Все помнят про костюмы? Обратите внимание на иллюстрации в книге! Старайтесь подобрать что-то похожее. Я всегда готов помочь, если что.
Четвертая репетиция.
– Плохо выглядите, шеф.
– Не сплю вторую ночь, зато декорации почти готовы. Где все?
– Ежи объявили пробы первых грибов.
– Что? Это спектакль такой?
– Это белые, подосиновики и подберезовики, шеф. Вам бы отдохнуть.
– Флора, умоляю, сходи на эти… пробы и позови всех.
– Вообще-то я и так собиралась. Говорят, некоторые белые весьма червивы – ммм.
– Хорошо. Хорошо. Что там с фрау Белкой?
– А, она забыла, что обещала участвовать. И вообще у нее пора заготовок – не до того. Ну, я побежала.
– Хорошо. Хорошо.
Генеральный прогон.
«Просто луна не в той фазе, а завтра будет лучше. Еще дождь обещали – смена погоды всегда при чем. Потенциал определенно есть. Очень необычно, присутствует сверхидея… Небеса, пожалуйста… умоляю… пусть завтра будет хотя бы лучше».
* * *
О том, что было на следующий день, Арчибальд предпочитал не вспоминать.
Премьера собрала зверей со всех окрестных лесов – медведи постарались. Они проследили, чтобы как можно больше лесных жителей увидели их с другой стороны, так что многие зрители сидели бледные, дрожащие и постоянно оглядывались по сторонам.
Роль внучки пришлось исполнить одному одаренному, тонко чувствующему еноту. Нельзя сказать, что Арчибальд этим гордился.
Специально для Громилы придумали отдельного персонажа. Волка, разумеется. Его задачей было прийти в конце, провыть песню радости и сказать одну фразу: «Когда мы вместе, мы – сила!» Было ли Арчибальду стыдно за столь вольное обращение с классикой? Уже нет. Потому что…
Зайцу Скоку в роли репки повредили на репетиции ухо – кто-то слишком рьяно принялся тянуть – потому выступать пришлось в гипсе, подкрашенном для достоверности желтым.
Мышка блистала в роли деда – так единодушно решило все звериное сообщество. Трагичный пописк, заламывание лапок, несколько достоверных обмороков вкупе с кружевным платьем сделали из серой актрисы звезду.
Когда заяц-репка увидел брата в костюме бабки, то заржал до икоты. Обиженный Прыг прямо на сцене сломал ему второе ухо, что добавило постановке пикантности.
О своем выходе в роли внучки енот постарался забыть. Вероятно, он был убедителен, хотя и слышал громкие зевки.
Флору так веселило имя Жучка, что она не смогла произнести ни фразы, покатываясь со смеху. Из-за слишком бурного хохота на сцене произошел казус, и Антонио так и не смог блеснуть в роли омерзительной кошки, потому что потерял сознание. Пришлось Еноту звать «мышку» самому.
Медведь от неожиданности растерялся, слишком сильно сжал сомлевшего воробья, запнулся о скунсий хвост и повалился на «репку». Заяц-бабка слишком рьяно сгонял толстяка с брата и повредил лапу.
Флора и мышка завизжали, в этот момент волк как раз завыл песнь радости, и у зрителей заложило уши. Пара медведей рванула на помощь сородичу, и вскоре завязалась драка.
Енот еле выбрался из-под пинающихся лап и кусающихся пастей, поправил порванный воротник и в ужасе оглянулся на сцену, на которой трещали столько ночей рисованные декорации. В этот момент откуда-то из кучи дерущихся выглянул Громила и прокричал:
– Когда! Мы! Вместе! Мы! Сиииилааааааа!
* * *
Что и говорить, спектакль имел успех. Уже на следующий день под каждым кустом Арчибальда поджидали фанаты и требовали продолжения. Правда, под другими кустами сидели обиженные зайцы (братьям переломали уши), воробьи (пернатый актер навсегда потерял нюх), скунсы (они вдруг расстроились из-за насмешек над тетей Жукой).
Удивительно, но медведи и волки остались довольны. И на том спасибо.
* * *
– Ну что, шеф? Какая постановка будет следующей? – скунсиха потирала лапы от нетерпения.
Енот скривился:
– Да что театр, Флора! Этот вид искусства безнадежно устарел. Будущее – за более доступными и популярными форматами.
Флора на всякий случай достала верный блокнот.
– Пожалуй, пора обратиться к эстраде. Да, определенно. Концерт с песнями, чтобы каждый мог вдоволь покричать, порычать и повизжать… Он на секунду представил и вздрогнул.
– Нет, Флора. Нет! Мы никогда не опустимся до пошлостей и банальностей.
Он воздел мордочку к небу, и скунсиха от волнения сгрызла очередной карандаш.
– Мы совершим прорыв. Мы создадим то, чего в лесу отродясь не было. Мы перевернем мир!
Флора восторженно кивала. Может, шеф все же поставит «Спящую красавицу» – уж больно история красивая. А она, скромная скунсиха, идеально бы подошла на главную роль.
От восторга у нее задрожал хвостик.
– Поверь, незабвенная, только великие проекты меняют этот мир! Только великим зверям это под силу!
Он воздел кулачки к вершинам сосен и прикрыл глаза.
Точно «Спящая красавица». И Флора от счастья выронила блокнот. Енот вздрогнул от шлепка, посмотрел на помощницу и продолжил обычным голосом.
– Балет, Флора. Это. Будет. Балет.
И что вы думаете? Был балет. Но это уже совсем другая история.
Висела она на стене. Может быть, так и не услышал бы я игры на ней, если бы не дядя Семен.
Семен Ковальчук первым вернулся с войны и мы с мамой пошли к ним домой. После расспросов, обниманий, слез дядя Семен одернул гимнастерку и встал.
– Хватит, бабоньки, причитать. Наплакались! Гармонику бы сейчас...
Но гармошки в деревне ни у кого не было.
– А балалайку? – робко говорю я.
И меня тотчас же посылают за балалайкой.
Взял дядя Семен инструмент в руки и начал играть.
Все разом притихли. Играет скупо, сдержанно. Казалось, собрав пальцы в щепоть, он чем-то быстро тер и тер деку – преодолевая инертность дерева и высвобождал душу. И помимо слов ощущалось какое-то, никогда и никакими словами невыразимое до конца, таинство жизни.
– Продай, - перестает играть.
– Как же так? Память…
– Не музейная память, а живая. Ведь Андрей не любил, чтобы песня висела на стене.
Мать сразу же смягчается лицом.
– Ну, по рукам! – сказал, как ударил дядя Семен.
– О чем ты говоришь? – лицо матери делается строгим, суровым. – Это ведь...
Дядя Семен уже и сам понимает. Молчит. А пальцы сами собой гладят деку.
– Бери так, – говорит мать.
Долго мы еще гостили у Ковальчуков, а когда шли домой, я, звеня ключами, бежал вперед, чтобы отыскать в сундучке и отнести дяде Семену запасные струны.
Отрывок из книги
На следующий день с погодой нам повезло. Моя мечта начала осуществляться: мы пошли с папой и сестрой Иринкой кататься на лодке!
Каждый день у нас проходил примерно так - мы завтракали и садились за уроки. Папа с Иринкой, которая готовилась к поступлению в институт, решали задачи, читали учебники, а я шла играть «в школу» в комнату, которую этим летом считала своей. Потом, после обеда, если погода была хорошая, топали на речку купаться. Правда, это Иринка грациозно плавала и ныряла, а я только барахталась у берега, мечтая двигаться в воде как она. Каждый день папа старался научить меня плавать, но всё было без толку. Вообще-то я смелая девочка, но отпускать папину руку мне было страшно. Вечерами, когда Иринка с папой снова садились заниматься, я гуляла во дворе с местными ребятами.
Но сегодня утром всё было как-то не так. Папа разбудил нас пораньше, мы позавтракали, намазали бутерброды маслом, посыпали сахаром и пошли к лодочной станции. Папа взял в прокате зелёную лодку, большие вёсла, спасательный круг и два черпака. Во время того как мы с Иринкой в неё залезали, она сильно раскачалась, и я поняла, как легко можно её перевернуть. В лодке мы сидели смирно, слушая папину лекцию про какое-то трение-скольжение, я трогала воду, которая своей нежной прохладой омывала мою руку. Мне было скучновато, из папиных слов я не понимала ничего, кроме «лодка скользит по воде, и ничего ей не мешает», но делать было нечего.
Погода же становилась всё лучше и лучше. Тучки совсем раздуло, и выглянуло солнышко. В лодке мне уже надоело, очень хотелось пить и плавать. Чтобы как-то мне поднять настроение, прервав свою серьёзную лекцию, папа произнёс:
— Даша, а я для тебя приготовил сюрприз, — подмигнув сестре, весело сказал папа.
— А какой? Покажи! — оживилась я.
— Скоро, скоро, вот подплывём поближе... — разворачивая лодку к берегу, ответил хитрый папа.
Когда он так улыбался, я точно знала, что меня ждёт какое-то чудесное приключение. Предчувствие меня не подвело. Когда до берега осталось около десяти метров, папа без всяких слов взял и столкнул меня с лодки. Я упала в воду! Я — самая маленькая в семье! Я — его любимая дочурка! Я — не умеющая плавать!!! Пока я возмущалась, вода попала мне в глаза, в нос, в уши, в рот. Но в какой-то миг я решила, что нужно доплыть до берега и всё ему высказать, «такому доброму», в лицо! Я стала барахтаться, услышала чьи-то крики. К моему удивлению, я поплыла, отчаянно перебирая руками и ногами, но как-то совсем не так, как учил меня уже на протяжении месяца папа. На берегу веселились, прыгали мальчишки и моя сестра. Когда я почти добралась до берега, почувствовала сильные руки папы, он крепко-крепко прижал меня к себе. Оказалось, он плыл всё время рядом, в двух метрах от меня.
— Дашка, ты смогла! — радостно произнёс папа.
— Пап, а я красиво плыла? — переводя дыхание, спросила я.
— Конечно, ты молодчина! Смотри, сколько зрителей собрал твой первый заплыв! — хитро улыбаясь своей затее, сказал папа.
Хоть радость от того, что сбылась мечта, и переполняла душу, но обида не давала мне покоя.
— Пап, а всё-таки почему ты меня, семилетку, не умеющую плавать, столкнул с лодки? Я же могла утонуть! — надувая губки, сказала я.
— Ты знаешь, с другими девочками так поступать нельзя, но ты у меня особенная, с тобой это было нужно! Ну ты ведь смогла? — радостно глядя мне в глаза, сказал папа.
— Да-а-а! — заорала я. — Давай позвоним маме и расскажем, как я научилась плавать! — не унималась я.
— Даша, давай маме не будем говорить, я тебя прошу. Пусть твой подвиг останется нашим секретом, ладно? — тихо произнёс папа.
Я очень любила секреты и своего папу, и потому эту историю мама узнала только через несколько лет.
Да муж-то был, скучный. И непредсказуемый, и скучный.
Вот ждешь выходного дня, говоришь мужу: «Давай поедем в кино в субботу, фильм интересный, так сходить хочется».
Муж сомневается: «До субботы еще дожить надо».
А что, есть сомнения? Катаклизмы ожидаются?
- А в воскресенья нас в гости позвали, пойдем?
- Посмотрим…
Или так, договорились после работы на рынок заглянуть, люстру купить новую. Сижу, жду. Потом плетусь по тротуарчику к автобусной остановке: все равно уже не приедет. Наверное, сегодня в командировку, некогда на рынок, и все такое. Вдруг знакомый автосилуэт мелькает перед носом, проносится мимо. Я тащусь на автобусе двенадцать остановок, беру в гастрономе привычный вес, бреду домой. Добродушная и непредсказуемая надёжа и опора уже на диванчике у телевизора. А что же рынок? Был, смотрел, люстр не было, да и зачем нам? Я же эту десять лет назад покупал аж в Сибири.
Да ты что? В самой Сибири? Тогда, конечно, пусть висит еще лет десять. А что ж меня не забрал с работы? Без комментариев.
И так лет ...дцать. Скучно. Как уживаются в одном человеке непредсказуемость и скука, так и осталось загадкой для меня. Я вот думаю, что непредсказуемость – черта хорошая, когда, например, сидишь на кухне утром в воскресенье, а муж спит еще, работал вчера допоздна. Потом тихонько приоткрывает дверь из спальни и манит пальцем, иди, мол, сюда. Проснулся. И целует тебя так сонно, лениво, а на столе два билета в кино. Прикольно, да? И мы вместе туда топаем, каппучино пьем в вестибюле. А возвращаемся в сумерках уже, он говорит:
«Хочешь за руль?». Я зеваю, кино оказалось не очень, но все равно хорошо с ним, а за руль не хочу. Но знаю, что он не отстанет.
- А зачем ты на права училась, рядом что ли ездить? Не-ет. Не выйдет, любишь кататься, люби и мужичка возить!» Но это не про нас, нет. Так, картинка, мечта. Когда у кого-то есть, и тебе так хочется, аж слезы на глаза наворачиваются. Я и билеты в кино покупала, - пропали. В субботу баня, в воскресенье телевизор. В понедельник дождь, во вторник снег.
Скучно ему, со мной, в кино… И в зоопарке скучно. Там зверье, мне интересно, а ему нет.
Ну, чего ему этот бегемот здоровый, павлин этот крашеный? Скучно. И в магазине скучно и тяжело. Там сметана разная, колбаса, аппетит пропадает, если носить все это на своем горбу, а так, если кто принесет, то ничего, вкусно. Или там тряпки выбирать на рынке, ну что это! Возмутительно скучно. Правда, когда ему джинсы или ботинки нужны, то я с радостью. Ходить с ним под ручку, разглядывать добро, давать советы, да еще любимому, - это ж песня. Но песни он не очень. Разве что шансон, из серии «про Мурку». Мне эта нарная романтика быстро осточертела.
Ему со мной скучно, мне без него. И так лет ...дцать.
А потом я подумала: клоуна хочу. Такого веселого, знаете. Рыжего. Глаза живые, рот нарисованный, костюм в ромбиках разноцветных. И говорит мне: «Отгадай загадку! Что бывает только у слона?» Я лоб морщу, не догоняю, да и где мне, я ж про клоуна думаю, конопушки его разглядываю. Он не говорит разгадку и уходит. Теряет интерес. И все идет как всегда. Цирк уехал, клоун уехал, загадка осталась неразгаданной. Но мне не скучно. Я ищу в толпе рыжие головы, заводные глаза, улыбаюсь всем подряд: я жду клоуна, я клоуна ищу.
Потом он находит меня среди людей, телефонов, поездов, находит, и… Я его не узнаю, конечно. Мужчина в строгом пальто и кашне, ботинки чистые, а на улице слякоть. Очки, как у Аркадия Укупника, смешные. «Да это не очки, так стекла для прикола. Я сниму, если тебе не нравятся». Мы топчемся на остановке, я же приехала из другого города. Давай пойдем в кино, говорит. Или в театр? Ты куда хочешь?
Я и в кино и в театр хочу.
- А, может, в цирк?
- Да-да, в цирк! Нет, лучше в зоопарк.
- Отгадай загадку. Что бывает только у слона? А-а, не знаешь!.. Слонята!
Он улыбается нерисованной улыбкой. Глаза живые. Волосы рыжие. Рот вкусный, как ириска в детстве. И не скучно.
У Янки черные глаза, пронзительный взгляд. Она смотрит в упор, надувает розовый шар жевательной резинки, и четко произносит: «Здравствуйте, Мария Владимировна». Вот уж не думала, что она помнит мое имя. Мне интересно, о чем думает человек с таким твердым всепроникающим взглядом. Находятся и другие заинтересованные среди юных представителей противоположного пола. Заглянет парнишка в черные Янкины глаза, и все, пиши-пропал.
Недавно вот Димка Суворкин заглянул, - пропал. Теперь живет, как все влюбленные, от встречи до встречи. Димка работает на «маршрутке, возит людей в областной центр и обратно. Как челнок. Утренние рейсы он любит больше, пассажиры утром поживее, а в половине девятого Янка запрыгивает на переднее сиденье и, болтая о разном, едет до своего колледжа.
Димкина отрада живет рядом с остановкой. Иногда, правда, опаздывает. Тогда Димка важно выходит из машины и, открыв капот, внимательно изучает ливер «Газели». Пассажиры нервничают: «Когда поедем-то? На работу опаздываем», но салон не покидают, греют места. Димка выглядывает из-за машины: Янка бежит на длинных тонких каблуках, размахивая сумочкой, взлетает в кабину и чмокает его в щеку теплыми мягкими губами. Ради этого стоит ждать.
В воскресенье Янка веселилась на дискотеке. В понедельник, свежая и отдохнувшая, она впорхнула в кабину «маршрутки», взглянула на Димку черными агатовыми глазами: «Поехали». Ехать в маршрутке совсем не то, что в автобусе. Посадил тринадцать человек, и вперед, без остановок. Снег, выпавший за ночь, налип на модных Янкиных сапожках, она взяла щетку с длинной ручкой, которой Димка чистит стекло «Газели». И вдруг бросила щетку и схватилась за голову: «Каблук!»
- Что?
- Каблук сломала! Мне же целый день в них ходить. Что делать?
Димка только на секунду повернул голову, чтобы посмотреть на каблук, но наткнулся на отчаянный взгляд подруги. Развернулся и тут же в обратную сторону, к Янкиному дому. Молчание в салоне сменило полярность, постепенно превращаясь в недовольство, ропот, возмущение. Димка отмалчивался, как мог. Не сбавляя скорости, они влетели во двор Янкиного дома, притормозили у подъезда. Янка скрылась за зеленой дверью. Щадя каблук, взлетела на третий этаж, ворвалась в квартиру, открытую взволнованной мамой.
- Что случилось?
- Быстрей, мам, где мои ботинки? Потом, потом! Там Димка ждет и вся «маршрутка» как улей. Потом, до вечера, мам!
Через полчаса все были в пункте назначения. Потом пришли на свои работы, возмущаясь, качали головами, рассказывали о ненормальном водителе. Кто-то тихонько улыбался себе.
Ну, кому, что. А Димке награда – черные Янкины глаза. Посмотрит – и пропал.
Отрывок из книги
Ура! Сегодня мой день рождения!
Сейчас мы пойдём с папой и Иринкой куда-нибудь за моим подарком! Купим самую красивую на свете игрушку!» — так думала я, проснувшись ранним июньским утром от аромата сладкой-пресладкой выпечки. Мне вчера объяснили, что на семейном совете было решено не устраивать сюрприз имениннице, а дать самой выбрать себе подарок.
Папа и Иринка услышали шуршание в моей постели и пришли.
— Дашулька, Дынька моя, с днём рождения! — Иринка протянула мне большой синий воздушный шар, который я выклянчивала у них уже неделю. А папа притащил клубничный пирог, только что вытащенный из духовки. Пах он сказочно. Я потянулась к пирогу.
— Т-сс! Он ещё не остыл! Вставай, умойся, почисти зубки, причешись — и к столу! — с улыбкой проговорил папа. — А потом в путешествие за главным подарком!
Через полчаса умытые, одетые и аккуратно заплетённые мы с сестрой вприпрыжку двигались по направлению к магазину «Детский мир».
Папа шёл, размахивая руками, за нашей восторженной парой. Он радовался, что никто не спорит, не ссорится, и день предвещает быть ровным, спокойным, без капризов и неприятных сюрпризов. Когда мы подошли к магазину, папа позвал меня.
— Дарья, послушай меня внимательно. Я даю тебе вот эту купюру и надеюсь, что ты очень серьёзно и обдуманно её потратишь. Не торопись. Посмотри на все игрушки и реши, что ты унесёшь домой. Там есть много очень интересных вещей. Я тебе доверяю. Верю, что ты как будущая первоклассница, выберешь что-то очень нужное и полезное. Поняла?
— Конечно, папулечка! Всё поняла! Ну, я пошла? — я переминалась с ноги на ногу с нетерпением потратить вручённую мне сумму.
День был будний, и утром, конечно, в магазине не было покупателей. Продавщицы встретили нас душевно.
— Здравствуйте, милые девочки! Что желаете?
Я не обратила внимания на разговоры хозяек магазина, так как была поражена многообразием выбора. Глаза разбежались в разные стороны. Здесь были машинки, велосипеды, конструкторы, разного размера милые пушистики, но взгляд мой упал на большую куклу-невесту. Я остановилась.
— Папа! Я хочу её! — восторженно, не дыша, произнесла я.
Папа искренне надеялся провести в магазине не менее получаса, давая возможность мне выбрать самую лучшую и полезную развивающую игрушку. А тут дочь разрушила все планы.
— Даша, посмотри ещё на другие вещи, ты только зашла в магазин, он большой, его и за час весь не обойти.
— Хорошо, — согласилась я и потопала дальше. Меня за руку тянула сестра, которой хотелось
посмотреть на велосипеды и ролики. А я всё шла и оглядывалась: не купят ли без меня мою выбранную куклу. Мы честно обошли магазин и внимательно изучили все витрины и представленные товары. Папе с Иринкой больше всего понравились два набора: «Юный химик» и «Электротехник». Папа подошёл ко мне и спросил.
— Ну, Дашуля, что ты в конце концов решила? Ты видишь, что поспешный выбор плох. Сколько всего бы мы не увидели, если сразу бы купили куклу и вышли из магазина?
— Да, — согласилась я.
— Покупаем набор «Юный химик» или «Электротехник»? И тот, и тот хорош. С первым будем
ставить опыты, а со вторым собирать электрические цепочки, включать лампочки, тянуть провода. Очень интересно, правда!
— Да, — надув губы, сказала я, поняв, «куда дует ветер». — Но папа! Вы же сами сказали, что выбирать подарок буду я, а не вы с Иринкой!
Тут в наш разговор вмешалась предприимчивая продавщица:
— Мужчина! Вы купите всё: и куклу, и конструкторы!
— Подождите, мы сами разберёмся. У нас идёт воспитательный процесс. Не мешайте, женщина, — тихо прошипел в её адрес папа.
Продавщица фыркнула и вернула куклу на место.
Тут подошла Иринка и, подмигнув папе, предложила мне:
— Даша, а ты хочешь мороженку? Там её за углом продают.
— Это вместо игрушки, что ли? — недоверчиво
спросила я.
— Нет, просто так, проветриться, погулять, подумать маленько, — подхватил папа.
Мороженое я, конечно, любила и отказаться от пломбира в такой день не могла. Мы сидели на скамейке, жевали и продолжали
диалог.
— Вот смотри, Дашуля, — продолжала Иринка, — ты же скоро будешь у нас школьница, так?
— Ну...
— А в школе будут серьёзные уроки. Химия, физика... — подняв брови, проговорила сестра. — И у тебя, если ты подготовишься к ним как следует, будут одни пятёрки...
— Ага, только химия у тебя с шестого класса началась! Не хочу я «Юного химика»!
Тут передо мной на корточки сел папа и взял за руку.
— Доченька, ты понимаешь, эти игры уникальные. Я таких наборов даже в Москве не встречал, когда на конференцию ездил. Давай купим! Ты не пожалеешь. А?
Я молчала. Мне было обидно. По поим щекам потекли слёзы...
— Да ты чего? В свой день рождения, и плакать? Вот глупенькая, — вытирая платком мои глаза, проговорил папа. — Давай доешь «мороженку», ещё подумай и иди сама соверши покупку. Это твой выбор, твой вклад в будущее развитие, — пафосно завершил свою речь папа.
Когда мороженого уже не осталось, я вытерла слёзки, одёрнула платьице и побежала в магазин. Долго стояла перед витриной и смотрела то на отложенные папой наборы, то на высоко сидящую куклу. Потом, закрыв глаза, разжала кулачок и протянула купюру продавщице.
— Тётенька, дайте мне вон ту куклу. Я выбрала.
Продавщица улыбнулась и положила мою невесту в большую с прозрачным окошком коробку, перевязав розовым бантом. Я была счастлива! Денег у меня хватило ещё и на пирожок по пять копеек.
Папа и Иринка шли домой расстроенные и понурые. Больше никто со мной не разговаривал и не веселил. Неделю я играла со своей любимицей, но потом потерялась одна туфелька, фата нечаянно порвалась, волосы испачкались в чернилах, а стрижка Маше оказалась совершенно не к лицу...
Зато через несколько дней случайно, в поисках спрятанных мамой сладостей, я обнаружила на большом шкафу два набора: «Юный химик»
и «Электротехник». Как я обрадовалась! Многие годы мы с сестрёнкой ждали выходных, чтобы с папой провести очередной опыт. Это было
незабываемо!
Отрывок из книги
Я не очень любила, когда меня забирала из садика сестра, так как ничего интересного это мне не сулило: ни подарков, ни сладостей, ни весёлого настроения. Развлекать она меня не хотела, и я чувствовала себя обузой. Но сегодня она пришла не одна, а со своим другом Валеркой. Они дружили уже несколько месяцев, и вся школа их дразнила Ромео и Джульеттой. Такая дружба была большой редкостью среди семиклашек. Даже некоторые учителя искренне завидовали Иринке, и она в итоге немного скатилась по учёбе. Моя сестра — очень ранимая девочка — по этому поводу много плакала, но весёлый Валерка её подбадривал и не давал грустным мыслям завладеть ею: «Ириш, мы с тобой сегодня куда: в лес или смотреть, как самолёты садятся?»
И это были не шутки. Наши безумные семиклашки, крепко взявшись за руки, бодро шагали десятки километров к своей придуманной цели. Поэтому появление Валерки рядом с Иринкой у меня всегда вызывало полный восторг, так как я ожидала приколы и приключения.
У моей серьёзной сестрёнки сегодня тоже было игривое настроение. Влюблённая парочка, зайдя в детский сад, похихикала над заляпанным кашей платьем и продырявленными моими же стараниями колготками. Быть объектом насмешек, конечно, не очень приятно, но видеть сестру такой весёлой было для меня большим счастьем.
— Так, Дарья, Танюшу мы тоже с собой берём! Одевайтесь сами! Мы вас подождём в коридоре! — скомандовал Валерка.
— Я мигом! — натягивая штаны и прыгая на одной ноге, бодро ответила я.
Это было так здорово слышать своё взрослое имя! А ещё идти домой со своей любимой подругой Танюшей! Сразу хотелось сделать всё, что тебе сказали, оправдать доверие. Одевшись сама, я помогла подружке, и через пять минут мы уже вышли из садика. Когда наша весёлая компания прибыла домой, Иринка вспомнила, что нужно полить цветы во всём доме и сварить картошку. Пока она возилась на кухне, растениями занимался Валерка. Иринка дала ему кувшин и опрыскиватель для листьев. Нам с Танюшей делать было нечего, и мы ходили за ним хвостом по всем комнатам.
Как только дела были сделаны, Иринка с Валеркой вдруг начали носиться по квартире и брызгать друг в друга.
— Ах так?! Ну всё, Иринка, держись! — скача на одной ноге, выливая из своего уха попавшую в него воду, крикнул вихрастый семиклассник.
— Тебе меня не догнать, недотёпа! — взвизгнула моя сестрёнка, удирая от Валерки по длинному коридору.
Мы с Татьяной были в шоке. Я никогда не видела их в таком приподнятом настроении и в такой бесшабашной игре. Ведь они уже забрызгали почти все стены в квартире!
— Я тоже с вами хочу! — почти одновременно закричали мы с Танюшкой.
— А что, это идея, — пробасил Валерка. — Ирин, я возьму к себе Танюшку, а ты бери Дарью, идёт?
— Да, но разбрызгивателей больше нет! — не упуская шанса отомстить противнику, прокричала Иринка, запустив очередную струю воды прямо Валерке в нос.
— Погоди ты, бешеная! Водяное перемирие! У вас есть пустые бутылки из-под шампуня? — спросил, весь мокрый, Валерка.
— Да! — заголосила я. Я забралась под ванну и вытащила оттуда три пустых пластмассовых баночки.
— Отлично, молодчина, Дарья! Тащите шило! — командовал парень. Иринка залезла в шкаф, где у мамы лежали нитки, пуговицы, иголки, и довольно долго там рылась.
— Всё, нашла!
Через несколько минут мы с Танюшкой были приняты в ряды водяных солдат разных армий и, совершенно счастливые, с визгом носились по квартире, безжалостно обливая друг друга холодной водой.
— Даша, прикрой меня, пока я налью воду! — кричала мне Иринка. Мне было очень приятно быть с ней в команде. А особенно ценным было то, что она мне доверяла, мы были с ней на равных.
— Вот вам, вот! Вот! Не трогайте мою сестру! — я поливала водой враждебную команду, не давая им шансов попасть в ванную.
Не знаю, смогли бы мы остановиться в этой захватывающей игре, если бы не Валера. Он взглянул на часы и резко прекратил сражение.
— Всё! Бой окончен! Победила дружба! Мы с Иринкой побежали в кино, а вам, малышня, важное задание!
— А какое? — спросила я, вытирая мокрый лоб.
— Нужно до прихода мамы убрать квартиру, помыть пол, расставить всё по своим местам, насухо вытереть зеркала. Справитесь?
— Да! — хором ответили мы.
Влюблённая парочка удалилась, а мы с Танюшкой остались одни. Когда входная дверь хлопнула, мы наконец-то смогли трезво посмотреть на то, что вчетвером натворили в нашей трёхкомнатной квартире. Это был просто кошмар! Обои, столы, мебель,
зеркала, вещи были обрызганы водой, на полу образовались озёра и реки. А до прихода мамы оставалось меньше часа.
— Даш, где у вас лежат тряпки? — спросила старательная, послушная Танюша.
— Кажется, там, — ответила я, указывая в сторону ванной.
— Это те, что плавают под раковиной?
— Ага, — грустно ответила я, — они уже мокрые. Как же убрать всю эту воду?
— А давай расскажем всё твоей маме, и дело с концом. Пусть достанется тем, кто ушёл в кино и нас предал! А?
— Нет, мы же тоже баловались, ещё как! А было
здорово, правда?
— Ага, но прибирать-то теперь всё нам...
— Так, — решительно проговорила я, — давай снимать всю одёжу, я принесу вёдра и полотенца.
Через полчаса упорного труда мы с Танюшкой, совершенно голые, собрали всю воду с пола, закинули мокрую одежду и полотенца в ванную и, услышав звонок в дверь, остановились в нерешительности.
— Всё, мы пропали! Это твоя мама! — вскрикнула Танюшка.
— Не бойся, Танюш, всё будет хорошо! — прошептала я и побежала к двери.
Мама была в приподнятом настроении, а в руках держала сетку спелых яблок.
— Ой, девочки, привет! В чём дело? Что это вы голые?
На одном дыхании я выпалила (откуда брались
слова, я до сих пор не знаю):
— Привет, мамочка! Мы с Танюшкой решили сделать генеральную уборку. Видишь — мы помыли не только пол, но и мебель, и стены. Так всегда у нас в садике нянечки делают... Такое, знаешь, всё было грязное! Нам даже тряпок не хватило! Поэтому мы взяли полотенца и нашу одежду. Мама обвела внимательным взглядом сверкающую чистотой влажную квартиру и улыбнулась:
— Генеральная уборка получилась отличная!
Поняла мама или нет, что у нас произошло, — не знаю. Знаю только то, что Иринку вечером похвалили за политые цветы, ужин и приведённую из садика младшую сестру. Зайдя в детскую, Иринка обняла меня и сказала:
— Даш, я теперь знаю, что тебе можно доверять серьёзные дела и страшные тайны.
Перед Новым Годом отец принес билет на елку. Надюшка прыгала у его коленей, выпрыгивала из себя счастье.
- Папа, а это куда? Куда я поеду?
- Во Дворец поедешь.
- В королевский?
- В пионерский.
- А где этот Дворец?
- Иди у мамы спроси.
Надюшка побежала к маминым коленям.
- Мама, куда я поеду?
- Поедешь на елку. В красивом платье, в туфельках. Там будет Дед Мороз, Снегурочка. И много детей. Сначала все попляшут у елки, а потом Дед Мороз даст вам подарки.
- Мы с тобой поедем?
- Нет, с папой, наверно.
И Надюшка понеслась обратно, ворвалась с разбегу в маленькую папину комнату-мастерскую. Опять пахло паяльником и волшебный кусочек олова прилипал к тонким проводам: папа соединял несоединимое, наводил контакты, а Надюшка просто жила рядом, любила все папины запахи. Вся комната была заставлена - завешана радиоприемниками разных времен, их приносили знакомые и малознакомые люди, отдавали в ремонт, как кастрюли лудильщику, и навсегда, как вещи старьевщику. Люди думали, что папа радиомастер. Но Надюшка-то знала: он волшебник. Из папиной комнаты никто никогда ничего не выбрасывал, и старье превращалось в новенькие приемники.
Утром из них лилась музыка, дикторы нашептывали новости, синоптики вещали о прогнозах погоды, - на кухне одно, в комнатах другое. Надюшка жила в то время, когда не взрывали дома и метро, и радио было добрым. А еще папа умел заводить старые часы, учил петь будильники потерявшие голос.
- Папа, мы с тобой на елку поедем, во Дворец. Нам подарок дадут.
- Нет, не со мной. Я же на работе днем.
- Мама тоже на работе. С кем я поеду к Деду Морозу?
- С Саней поедешь. Он приходит из школы в два, как раз к трем успеете.
- А он знает где Дворец?
- Знает, он тоже ходил на елку, когда поменьше был. Ну-ка, послушай, тикают?
- Да-а.
Надюшка выдохнула восхищенно. Глазенки округлились и смотрели прямо в папины зрачки, соединяли невидимые проводки от души к душе.
Ключ, шевельнувшийся в двери, вернул Надюшку к реальности. Она подскочила к Саньке, запрыгала, сопя носом.
- Мы поедем с тобой в пионерский Дворец, на елку. Мне подарок дадут.
- Ну, вот еще. С мамой поедешь.
- Она на работе.
- Тогда с папой.
- Он тоже на работе.
- А я в школе.
- Когда придешь из школы.
- Мне в секцию.
Девчонка задумалась на секунду в поисках веского довода для Саньки.
- Папа же сказал!
- Я с тобой не поеду – пробубнил Сашка и закрылся в кухне.
Надюшка попробовала было ломануться в кухню, но быстро потеряла интерес к затее, и поскакала по комнатам, рассеивая радость существования вокруг себя.
На елку во Дворец пионеров Саня повез Надюшку через неделю. Он хмуро расстегивал неподдающиеся пуговицы на пятнистой шубке сестры, стягивал с нее валенки, вытрясал из пакета нарядные туфли, мишуру, бантики-заколочки и прочую, по Саниному мнению, чепуху, из которой сделаны девчонки. Радость ее предвкушения ничто не могло испортить: Надюшка водила широко распахнутыми глазами вокруг, в полной уверенности, что весь мир – праздник, весь мир – подарок для нее.
- А ты почему не раздеваешься? Ты пойдешь смотреть на Деда Мороза?
- Че я там не видел. Дед Мороз твой – не настоящий.
- Настоящий! Ненастоящего Деда Мороза не бывает!
- Много ты знаешь.
- Много! Я песню знаю. «В лесу родилась елочка…» - нетерпение громко вырвалось из крепкого Надюшкиного тела прямо в коридор, напоминающий игрушечный зоопарк.
- Да тише ты! О-ой, глупая… Иди, я тебя здесь подожду.
Саня затолкнул сестру, превращенную в белоснежного колобка, в зал, гудящий от ожидания, в блестящий, шуршаще-лопочущий и топочущий круг. Она и забыла о Саньке тут же.
Волшебство длилось почти два часа. Саня кипел от нетерпения в мягком кресле: ну, где она, вот дурочка, в пять лет верит в Деда Мороза. Про свои пять лет Саня уже забыл.
Надюшка выкатилась в коридор, как комок восторга, не переставая пела, говорила, делилась счастьем, невозможным к употреблению в одиночестве. Такое счастье только в пять лет и бывает. Сладкий подарок в шуршащем пакете от Мороза девочка прижимала к упругому колобку живота:
- Хочешь? Мне Дед Мороз подарок дал! А ты говорил, его не бывает! А вот и бывает.
- Отстань, я уже везде из-за тебя опоздал!
- Куда опоздал? Ты какую конфету хочешь?
- Завязывай свои башмаки сама, быстро давай!
- Тогда подарок подержи.
- Сама держи!
Надюшка округлила глаза, чувствуя плохое настроение брата. Слезы близко, но плакать нельзя. Положив пакет на пол, она начала лихорадочно завязывать, застегивать, заворачивать, затягивать, - все, побежали.
Троллейбус медленно полз мимо горки, с которой бежали к нему Санька и Надюшка.
Санька несся, как сумасшедший, на ходу крича запыхавшейся девчонке:
- Быстрей давай!
И она бежала, боясь не поспеть за Санькой, боясь, что закроет двери таракановидный троллейбус и она останется одна, - страшно!
- Саша, подожди меня!
Троллейбус лениво раздвинул застывшие двери, Санька протянул руки к поручням и повернул к Надюшке сердитое лицо:
- Быстрей давай!
- Да я же итак..!
А снег поступил предательски, скрыл накатанную ледяную кожуру дорожки. Надюшка хлопнулась на всем ходу на новогодний целлофан, конфеты брызнули из подарка на снег, маленький драгоценный мандарин, проделав короткий путь, замер в сугробе. Отчаяние полилось из Надюшкиных глаз. Саня бросил холодный поручень, кинулся поднимать сестру, собирать конфеты. Троллейбус ждал, скосив фары на след от мандарина. В нем были даже свободные места, где сидели Санька и Надюшка до самой своей остановки. Она крепко держала рваный подарок и горько выплакивала в него свое пятилетнее счастье.
На двадцатилетие,Александр купил сестре белые розы. Надежда выпорхнула из кухни, пахнущая пирогами, нырнула лицом в аромат букета, - куда делся колобок?
- Ты почему так долго? А это что?
- Это тебе, подарок.
- Так не новый же год.
Надюшка взяла в руки целлофан с конфетами и апельсином.
- Помнишь, я тебя на елку водил, в пять лет? Это тот подарок.
- Там был мандарин.
- Он вырос.
Мне их передала Люба Титовец, а ей доверила моя мама. Умирая, она наказала, когда вырасту, вручить эти письма мне. И вот, крест-накрест туго стянутые шнурком от ботинок, они лежат на моем столе. Развязываю шнурок, а они не рассыпаются. Так долго были запакованные, что слежались и пожелтели. Некоторые из них, написанные карандашом, совсем истерлись – и не прочитать уже…
Помню у нас в доме на стене, в общей большой раме висели семейные фотографии - рама из трех фанерок соединенных шарнирами при надобности складывалась в книгу. Это было удобно при переездах, не надо вынимать фотокарточки. и тревожиться о сохранности старых снимков. Некоторые из них были очень древними – толстыми, с темным глянцем и ломкой от старости бумагой. Отец работал по строительству, и кочевали мы, к моему восторгу, часто. После ухода отца на фронт фотокарточки уже постоянно висели на стене. А потом рядом с этим складнем появилась изогнутая веточка ландыша. На синем лоскутке мама вышила стебель с пузатыми коронками цветов, как сама она говорила, из «крахмальной» нитки. Именно благодаря этой нитке, ландыши блестели и переливались на свету. Однажды, не задумываясь, я вырезал цветы из лоскутка и подарил соседней девочке – заике Верке.
– Ты зачем же, сын, это сделал, а? – спрашивает мать.
– Так, - говорю, - ножницы пробовал.
– Чего же их пробовать-то.
Молчу.
– Сын, сын… Это же папина любовь, - говорит мама. И вдруг, как-то сразу устав, - от моих проказ, от трудной жизни – опускается на стул и всхлипывает.
Я виновато поднимаю лоскут, а он, как лист жести с выдавленными из него деталями. Такими листами у нас в поселке укрепляли изгороди. А в войну их поснимали и отправили в город на большой завод, на танки. Этот лоскут я снова вешаю на стенку и вдвигаю под него промокашку.
– Вот и сделал, - говорю я, - мам, смотри.
Мать поднимает голову, и я вижу на ее лице – одним только намеком – сияние удовлетворения и радости.
– Изобретатель, - говорит она. – Да разве ландыш бывает сиреневым?
И я понимаю, что уже прощен, хотя мама, прижав меня к себе, спрашивает:
– Скажи, будешь ты меня слушаться или нет?
Киваю головой.
– Нет, ты скажи.
– Буду, - говорю.
Так дело и кончилось.
Потом, когда я был старше, уже в детдоме, я вспомнил про этот случай и никак не мог понять: почему эти цветы были папиной любовью…
Одно письмо, другое, третье… И вот она разгадка - треугольник солдатского письма. Разворачиваю, а в нем – ландыш. Три колокольца с продолговатыми и узкими, как стрелки часов, листьями.
Я все еще думаю о нем. Все еще думаю. Иногда. Иногда…все… еще…думаю…о нем…
Не хватает еще пары гвоздей позитива в моем новеньком здании жизни.
Не хватает еще одного жирного креста на старом заборе моей жизни.
Беру два блестящих гвоздя, только что из коробочки, прибиваю жирный крест на мокрый серый забор, он падает, за ним… терем-теремок. Кто в тереме живет? Молчок.
Угадать нужно. Сейчас… сейчас. Мышка-норушка. Она гадает на пшеничных зернах и предсказывает большой финансовый успех. Зернышко к зернышку, соломинку к соломинке, на что это похоже? На кучу денег, на новенький дом с уютным садом, в доме всегда людно и весело, пахнет свежими ватрушками и парным молоком.
Пошли дальше. Лягушка-квакушка. Зеленая какая… с пупырышками по всей… ну, по всей лягушке. Они колючие или… нет… они холодные… ух ты! Вот за что ее моя прабабушка в молоко клала… У меня будет новый холодильник, точно! А это чего в нем …молоко…м-м-м… Ой, смотри-ка, лягушка вылезла из своего зеленого скафандра. И даже не такая зеленая. Да она красавица. Говорит что-то…Я изменюсь до неузнаваемости, стану холодной и красивой, но это только снаружи…чтобы руками не хватали…а внутри…ой, больно же! Что за ворошиловский стрелок? Иван-царевич? Так нет же царевичей давно…а-а-а…жизнь другая. А чего рыжий такой? Да ничего я не думала, я и царевичей-то никогда не видела, все больше шахтеров… да шоферов…Они черные и усатые, руками хватаются и потом язык показывают…Забыть навсегда? А как? Ну… поцелуй… Нет, погоди… А вдруг, я все остальное тоже забуду, и в жизни же не все было черное и усатое… Вань, по тебе муравей ползет, а на нем другой едет…говорит, у меня будет новенький грузовичок. Будет мои денежки перевозить с работы домой. Ой, упал, прямо в лужу…потом я сяду на пароходик, поплыву за океан, увижу мир, много незнакомых городов и лиц…и соскучусь по своим, вернусь… а дома все меня ждут и любят. Теремок растет… По дому носятся маленькие мальчики и девочки. Я люблю их больше всего на свете. Ты спишь что ли, Иван-царевич? Устал? Отчего? Так царевичи ж не работают…Ты терем строил? Сам? Для меня… Ух ты! Я думала, это сказка…ты…и терем…ну, поцелуй… Нет, погоди, а потом сказка будет или… что? Что захочу, то и будет…невероятно…несбыточно…как в сказке. Вань, поцелуй меня…
Отрывок из книги
Вот уже вторую неделю февраля в садиках и школах был карантин. Сроки всё сдвигали и сдвигали. Катюшке и её родным повезло: грипп обошёл их стороной, и они теперь просто отдыхали, наслаждаясь общением в кругу семьи. Когда зазвонил домофон, старшие дети были заняты уроками, а мама с Катериной на кухне колдовали с витражными красками.
— Привет, девчонки! Вот пришла проведать молодое поколение, — отряхивая снег с шубы, сказала, входя, баба Галя. — Чем это вы занимаетесь?
— Мы готовим домашку, — чмокнув в обе щеки бабушку, ответили ей старшие внучки, подхватывая мокрую от снега шубу. — Братишка спит, а мама с Катей что-то делают на кухне.
— А мы тут, мамуль, все в творчестве. Нам в Катином садике предложили поучаствовать в конкурсе по пожаробезопасности. Нужно нарисовать плакат, — крикнула из кухни мама Катерины, не отрывая взгляда от красок.
— Смотри, бабушка, какой у нас с мамой слон-пожарник получился! Класс? — схватив за палец ещё не раздевшуюся до конца бабушку, затараторила внучка.
— Знатный красавец! Да ещё и в позолоченной каске! Катюш, а что значит «01» на вашем 45 рисунке? — подмигивая дочери, спросила бабушка.
— Это… это номер телефона пожарной службы, который нужно набирать в случае пожара, — чётко, как на экзамене, проговорила внучка.
— Молодец, Катюша, всё знает! Ну, не буду вас отвлекать… Вы рисуйте, рисуйте, а я вам сейчас расскажу одну историю про Алочку — про меня, маленькую.
— Бабушка, а правду говорят, что мы с тобой, то есть с Алочкой, очень похожи? — выставив любопытные ушки и наклонив голову набок, произнесла Катюшка.
— Думаю, это так. Даже наши с тобой любимые куклы немного похожи. Вот слушай. Как-то дедушка подарил Алочке совершенно необыкновенную куклу, прямо чудо! У неё были огромные синие глаза с пушистыми ресничками, кудрявые золотистые волосы и шляпка из тонкой соломки. Алочка бегала целый день с куклой, пела ей песни, показывала сад и любимые цветы. Вечером совершенно счастливая девочка уснула в обнимку с куклой. И даже сон ей приснился про её любимую куклу, но он оказался коротким. Алочка проснулась и открыла глаза. Куклы в кроватке не оказалось. В комнате было очень темно, и не сразу получалось разглядеть, что где лежит. Видимо, мама Алочки убрала куда-то куклу. Девочке непременно захотелось найти свою любимицу. Она вспомнила, что около папиной кровати, на табуретке, лежат спички и сигареты, а в верхнем ящике на кухне — свечки, так, на всякий случай, если вдруг отключат
электричество. Алочка вытащила свечку, чиркнула спичкой и зажгла огонёк. При свете свечи комната просто преобразилась. Всё вокруг стало волшебным! Алочка увидела свою куклу: она сидела на серванте, блестела глазками, моргала большими пушистыми ресницами. Казалось, что кукла ожила. Девочка обомлела и тихонько подошла к ней — рассмотреть её нежную улыбку. Свеча озарила милое кукольное лицо и вдруг… пышное голубое платье куклы вспыхнуло огнём. Алочка схватила свою любимицу и прижала к себе. Свеча упала на ковёр, и он загорелся. От боли и страха Алочка закричала. Родители проснулись, ничего не понимая. Увидев огонь, папа быстро набросил на Алочку одеяло, затоптал горящий ковёр. В комнате стало темно и дымно. Дочка плакала от боли и обиды из-за того, что сказка, где ночью оживают игрушки, закончилась так быстро... Днём Алочка и мама сшили для куклы новое платье, а папа после этого случая больше не курил.
Когда Баба Галя завершила рассказ, все молчали…
— Бабушка! Я так испугалась за Алочку! Хорошо, что ты живая осталась и дом не сгорел! — проговорила сквозь слёзы Катюшка и бросилась обнимать бабушку.
Перед экзаменами я уехал в деревню набраться сил. С небольшой связкой книг поселился у тети Оли Колабаевой и сразу же подружился с ее сыном – Васей. У него круглое, немного плоское, все в веснушках лицо и если он поворачивался на свет, то глаза становились незаметными, а лицо светилось, как солнышко. Его так и звали в деревне: Вася-солнышко.
В первый же день Вася повел меня смотреть дот. Тропа вывела нас из деревни, обогнула конный двор, бондарку, а там мы свернули и стали обходить большое поле овса.
– Вон там, у леса, – показывает Вася.
– А может – напрямик? – говорю.
– Напрямик нельзя, – останавливается Вася, – повалим, а косить-то как?
Я знаю, что овес выправится, то мне радостно слушать Васю, видеть в нем ту любовь к земле, которая входит в кровь вместе с молоком матери, и которой, наверно, нельзя научиться по книжкам. И вдруг подумалось: как часто мы, горожане, все знаем и в то же время остаемся невеждами, живем только для себя. Сегодня сломаем деревце, а завтра не поможем другу.
– Дядя Леня! Пойдемте, – позвал Вася.
Мы обошли поле, остановились.
– А вот и дот, – сказал Вася, – видите?
– Где?
– А вот, перед нами.
И действительно: впереди виднеется бугор, затянутый травой.
– Это не дот, а дзот, – поправил я, – дерево-земляная огневая точка.
– Все равно от войны, – говорит Вася.
Мы сползли в окоп – ступеньки не сохранились – и кое-как сдвинули просевшую дверь. Сыро, темно: щель густо заросла мать-мачехой. Я выбрался на свет и примял траву.
– А теперь видно?
– Видно, – говорит и трогает стены. – А чей дзот: ваш или фашистов?
– Наш. Видишь бревна положены как: в лапу.
Мы стали осматриваться и нашли автомат и пилотку. Пилотка истлела, но звездочка цела. Вася проводит по ней рукавом и пять красных лучиков сверкают у него на ладони.
– Такая же звездочка на обелиске у школы, – говорит Вася.
Мы взяли находку и вернулась домой, а на другой день отнесли в школу, в краеведческий уголок.
Пробыл я в деревне недолго, с полмесяца. Мы с Васей пропадали на реке, на колокольню лазили – смотреть кладбище и голубей, а когда я уехал – стали переписываться. И сейчас пишем друг другу и наши письма не спутать с другими: на каждом конверте мы рисуем по звездочке.
Отрывок из книги
Это был удивительный вечер. Моей старшей сестре Иринке мама принесла «Ленинградскую акварель» в маленьких тюбиках,
похожих на зубную пасту. Сначала мы с сестрой долго разглядывали краски и читали надписи: «Марс коричневый», «Ультрамарин», «Охра красная», «Небесно-голубая», «Изумрудно-зелёная». Названия красок были настолько поэтически красивыми, что мне их очень захотелось съесть. После первой попытки это сделать сестра чуть не выгнала меня из комнаты.
— Даша, если ты сейчас слопаешь мою краску,чем я рисовать-то буду?
— Я только чуть-чуть лизну, ладно? А они правда медовые?
— Вот глупая! Если не перестанешь, то маму позову!
— Ладно, ладно, — разочарованно сказала я, закручивая крышку от нового, не попробованного тюбика.
Сестра тем временем склеивала шесть ватманов в один большой лист. Ей дали поручение в школе создать плакат к 23 февраля. Иринка долго выбирала рисунок и остановилась на открытке с изображённой гвоздикой и обвивающей её стебель георгиевской лентой. Закончив работу по склеиванию листов ватмана, она принялась за создание карандашного наброска на бумаге.
— А мы скоро уже рисовать-то будем? — канючила я.
— Скоро, но не ты, а я. А ты просто посмотришь, как договаривались, ладно?
Я оторвалась от красок и пошла поглазеть на то, что получается у старшей сестры. Наклонив голову набок, с видом знатока я произнесла:
— Ира! Она тут на открытке совсем другая!
У неё тут листики маленькие и стебелёк тоненький, нежный. А у тебя толстый, как ствол тополя у нас под окном.
— Даша, ты не права. Гвоздика на открытке маленькая, а мне-то на плакате она нужна большая.
Понимаешь? Вот и стебель толще кажется. Ясно?
— И стебель загибается совсем в другую сторону, — продолжала, сдвинув брови, критиковать я.
— Так, не говори мне под руку! Всё у меня нормально получается!
— Ира, а вот здесь листочек вместо права влево торчит! — не могла угомониться я.
— Так, раз ты такая умная, иди сама рисуй, а мне не мешай!
Пока сестра заканчивала делать карандашный набросок венчика гвоздики, я взяла тюбик с изумрудно-зелёной краской и «исправила» недостатки эскиза стебля. Теперь, по-моему, он стал выглядеть намного лучше. Я ползала по листу снизу, а сестра сверху, поэтому она не сразу обнаружила результат моей коррекционной работы.
— Боже! Что ты наделала, Даша! — голосом раненой волчицы крикнула Иринка. — Всё! Я сейчас кого-то убью! — прорычала она.
А случилось следующее. Раскрасив более-менее правильно стебель гвоздики в одном месте, я топтала коленями и размазывала свежую краску в другом. Сверху это походило на стебель цветка, но снизу моё творчество напоминало скорее ствол кактуса с иголками, торчащими в разные стороны.
— Дашка, слезь с моей картинки! Как я теперь всё исправлю? У меня больше бумаги нет! Уходи к маме, не нужна мне твоя помощь! Зачем только я пустила тебя сюда, знала ведь, чем это всё закончится!
— Ну ладно, ладно, Ирочка, я всё исправлю... — перетаптывалась я, испачканная в изумрудной краске, словно в зелёнке.
— Что?! Да я тебя больше к краскам вообще не подпущу! Мама! Мама! Посмотри, что тут Дарья натворила! Как мне теперь быть? Утром плакат должен в школе.
— Да, — сказала мама, оглядев произведение искусства, — дело дрянь. Может, перевернём лист?
— Нет, я уже весь цветок в карандаше нарисовала. Гвоздика — это тебе не ромашка. Я так здорово второй раз уже не нарисую. Вы, главное, этого художника-советчика от меня уберите, а то сил моих с ней бороться нет. Мама взяла меня за руку.
— Нет! Ну почему? — упиралась я, не теряя надежды остаться в комнате сестры.
На крик в комнату пришёл папа и, оценив обстановку, сказал:
— Думаю, не всё так плохо, как кажется. Размазанный ствол, то есть стебель цветка можно завернуть в георгиевскую ленту на два оборота выше, чем на открытке. И все дела! Как думаете?
— Здорово! — закричала я и бросилась к чёрной краске.
— Не тронь! — прорычала сестра. — Сначала иди и вымой руки и коленки от зелёной краски, а потом... к маме играть. Всё!
После ванной мне не терпелось посмотреть на Иринино творчество. Я стояла и любовалась тем, как мама и папа рисовали пять оборотов георгиевской чёрно-рыжей ленты, а Иринка превращала серый набросок в алую ароматную гвоздику. Краски были настолько яркими, что мне казалось, будто они кричат с бумажного листа: «Не проходите мимо! Радуйтесь! Сегодня 23 февраля! Армии рождение!»
— Ирочка, у тебя получается просто чудесная гвоздика, как живая! — похвалила я свою сестру.
Иринка посмотрела на меня и протянула кисточку.
— На, иди дорисуй вот тут!
Она дала мне тюбик с красной охрой, и мы закончили последний лепесток гвоздики.
На следующий день наш плакат украшал коридор школы. Его было видно издалека.
— Тань, смотри, это мы с сестрой нарисовали! — гордо произнесла я, переодевая сменку.
— Честно? А я думала, художники какие-то... Только ствол у гвоздики немного толстоват получился, правда?
В ответ я промолчала и улыбнулась.
Валентина Игнатьевна жила одна. Муж умер давно, еще на заре перестройки, в начале девяностых.
Валентина Игнатьевна, придя домой с похорон, поначалу потерялась в поражающей тишине квартиры. В комнате на нее угрюмо взглянул могучий шкаф для одежды, из приоткрытой двери торчал рукав потертого свадебного мужниного пиджака, и шкаф будто спрашивал: ну, а это куда теперь?
Часами сидела Валентина Игнатьевна на старом продавленном диване, глядя в пол. А то начинала осматривать углы квартиры, передвигала салфетки на полочках и шторы на окнах, мучительно искала место, куда бы пристроить фотографию умершего. Фотография была не очень - сорокалетней давности, пожелтевшая и затертая. Валентина Игнатьевна поднесла ее к лицу, но вместо поцелуя потянула носом запах старой бумаги, напахнуло «Примой». Валентина Игнатьевна привычно открыла форточку и положила фотографию под салфетку на комоде.
Взрослый сын со своей семьей жил на другом конце города. Наведывались нечасто. Валентина Игнатьевна привыкла к сложившемуся течению жизни, не сетовала и не ждала перемен. По вечерам и длинным выходным, когда погода благоволила, вся местная пенсионная компания собиралась на длинной скамье у подъезда, обсуждала новости, соседей, политиков и сантехников, семейных и разведенок, пьяниц и путних мужиков. Всем доставалось по заслугам. Зинаида, молодая глубоко верующая пенсионерка из соседнего подъезда, повадилась ездить в церковь на другом конце города.
- Почему ж туда? – спросила Валентина Игнатьевна.
- Только что ее отремонтировали, церковь богатая, батюшка молодой, неустанно блюдет за нравами нашими. А здешний-то, говорят, выпить горазд.
Валентина Игнатьевна тоже решила посетить новую церковь. Ее давно точил червь досады, что незамолен, не снят с души ее грех. Каков? Да тот, что случается почти во всех семьях, со всем людом, на земле живущим. Жизнь проста: люди делают людей, люди избавляются от забот.
Батюшка был моложав и величаво глядел поверх голов прихожан. «Тебе чего, любезная?» Валентина Игнатьевна помяла в руках концы головного платка и проронила: «Исповедаться бы мне». «В чем грех твой?» - черные батюшкины глаза по-хозяйски осматривали приход, оценивали входящих, как бы нечаянно приостановились и на Валентине Игнатьевне, - тоже тварь божья.
- Грех на мне, батюшка, смолоду, грех. Исповедаться мне надо.
- Как звать? – деловито и грозно спросил батюшка, не глядя на Валентину Игнатьевну.
- Валентина.
- Расскажи, раба божия Валентина, что за грех носишь в душе?
- По молодости я… жили бедно… не хотелось плодить нищету, избавилась от детей своих… нерожденных…
- Стало быть, убийство совершила?
Валентина Игнатьевна сжалась в комок от грозного голоса батюшки.
- Как же ты столько лет носишь грех сей неизбывный в душе?
- Я и пришла вот… приехала, исповедаться.
- Сколько?
- Пятьсот у меня…
Батюшка презрительно сморщился.
- Пятьсот человек убила?
- Нет, что вы, денег у меня пятьсот… мельче не было… эти последние… до следующей пенсии.
- Сколько душ невинных загубила, спрашиваю.
- Дак, десять, - прошептала Валентина Игнатьевна.
- Ну, по червонцу за душу давай. И свечи купи.
Валентина Игнатьевна протянула примятую бумажку, воткнула ее во влажную батюшкину руку с розовыми ровными ногтями со свежим маникюром. У Валентины Игнатьевны маникюра отродясь не было, да и ногтей красивых не велось.
Батюшка пошел по приходу, осеняя крестом молящийся люд. Старуха с лицом, похожим на задрябшую позапрошлогоднюю картофелину, семенила за батюшкиной спиной, покрытой богатой праздничной позолотой, что-то шамкала невидимыми губами, узенько крестилась и утирала глаза кончиком аккуратного старенького платочка. Батюшка вальяжно кланялся, гладил головы детей, раздавал благословения, деловито осматривал убранство. Валентина Игнатьевна купила на мелочь свечей, поставила за детей своих убиенных, за упокой души умершего мужа, помолилась и за здравие живущих. Присела осторожно на узкую лавку, стала ждать. А, выдержав время, забеспокоилась: ехать назад через весь город, долго, и до обеда не вернуться. Насмелившись, Валентина Игнатьевна подошла к золотому подолу, и пролепетала: «Батюшка, на автобус я опаздываю».
- Чего тебе, любезная?
- Сдачу бы мне…
- Какую сдачу?
- С пятисотки-то, за детей моих… убиенных по глупости… по молодости…на автобус пора…
- Сколько?
- Дак, по червонцу договаривались за душу. Сдачи, стало быть, четыреста.
Батюшка, как факир заморский, вынул откуда-то новенькие сотни и быстро подал Валентине Игнатьевне.
- Ох, спрячь скорее, согрешил я с вами, пойди уж. Нет на тебе греха.
Батюшка быстро перекрестил новоиспеченную праведницу и отошел в толпу грешников.
Редакция
РЕКЛАМНАЯ СЛУЖБА
Берёзовский
Россия, 623700, Свердловская обл.,
г. Берёзовский, ул. Театральная, д. 3, подъезд 3-й, оф. 80.
E-mail: rek@zg66.ru
Тел/WA: +7 904 98-233-61
Тел/WA: +7 904 98-00-250
Тел/WA: +7 904 980-66-22