Отрывок из книги
Это был удивительный вечер. Моей старшей сестре Иринке мама принесла «Ленинградскую акварель» в маленьких тюбиках,
похожих на зубную пасту. Сначала мы с сестрой долго разглядывали краски и читали надписи: «Марс коричневый», «Ультрамарин», «Охра красная», «Небесно-голубая», «Изумрудно-зелёная». Названия красок были настолько поэтически красивыми, что мне их очень захотелось съесть. После первой попытки это сделать сестра чуть не выгнала меня из комнаты.
— Даша, если ты сейчас слопаешь мою краску,чем я рисовать-то буду?
— Я только чуть-чуть лизну, ладно? А они правда медовые?
— Вот глупая! Если не перестанешь, то маму позову!
— Ладно, ладно, — разочарованно сказала я, закручивая крышку от нового, не попробованного тюбика.
Сестра тем временем склеивала шесть ватманов в один большой лист. Ей дали поручение в школе создать плакат к 23 февраля. Иринка долго выбирала рисунок и остановилась на открытке с изображённой гвоздикой и обвивающей её стебель георгиевской лентой. Закончив работу по склеиванию листов ватмана, она принялась за создание карандашного наброска на бумаге.
— А мы скоро уже рисовать-то будем? — канючила я.
— Скоро, но не ты, а я. А ты просто посмотришь, как договаривались, ладно?
Я оторвалась от красок и пошла поглазеть на то, что получается у старшей сестры. Наклонив голову набок, с видом знатока я произнесла:
— Ира! Она тут на открытке совсем другая!
У неё тут листики маленькие и стебелёк тоненький, нежный. А у тебя толстый, как ствол тополя у нас под окном.
— Даша, ты не права. Гвоздика на открытке маленькая, а мне-то на плакате она нужна большая.
Понимаешь? Вот и стебель толще кажется. Ясно?
— И стебель загибается совсем в другую сторону, — продолжала, сдвинув брови, критиковать я.
— Так, не говори мне под руку! Всё у меня нормально получается!
— Ира, а вот здесь листочек вместо права влево торчит! — не могла угомониться я.
— Так, раз ты такая умная, иди сама рисуй, а мне не мешай!
Пока сестра заканчивала делать карандашный набросок венчика гвоздики, я взяла тюбик с изумрудно-зелёной краской и «исправила» недостатки эскиза стебля. Теперь, по-моему, он стал выглядеть намного лучше. Я ползала по листу снизу, а сестра сверху, поэтому она не сразу обнаружила результат моей коррекционной работы.
— Боже! Что ты наделала, Даша! — голосом раненой волчицы крикнула Иринка. — Всё! Я сейчас кого-то убью! — прорычала она.
А случилось следующее. Раскрасив более-менее правильно стебель гвоздики в одном месте, я топтала коленями и размазывала свежую краску в другом. Сверху это походило на стебель цветка, но снизу моё творчество напоминало скорее ствол кактуса с иголками, торчащими в разные стороны.
— Дашка, слезь с моей картинки! Как я теперь всё исправлю? У меня больше бумаги нет! Уходи к маме, не нужна мне твоя помощь! Зачем только я пустила тебя сюда, знала ведь, чем это всё закончится!
— Ну ладно, ладно, Ирочка, я всё исправлю... — перетаптывалась я, испачканная в изумрудной краске, словно в зелёнке.
— Что?! Да я тебя больше к краскам вообще не подпущу! Мама! Мама! Посмотри, что тут Дарья натворила! Как мне теперь быть? Утром плакат должен в школе.
— Да, — сказала мама, оглядев произведение искусства, — дело дрянь. Может, перевернём лист?
— Нет, я уже весь цветок в карандаше нарисовала. Гвоздика — это тебе не ромашка. Я так здорово второй раз уже не нарисую. Вы, главное, этого художника-советчика от меня уберите, а то сил моих с ней бороться нет. Мама взяла меня за руку.
— Нет! Ну почему? — упиралась я, не теряя надежды остаться в комнате сестры.
На крик в комнату пришёл папа и, оценив обстановку, сказал:
— Думаю, не всё так плохо, как кажется. Размазанный ствол, то есть стебель цветка можно завернуть в георгиевскую ленту на два оборота выше, чем на открытке. И все дела! Как думаете?
— Здорово! — закричала я и бросилась к чёрной краске.
— Не тронь! — прорычала сестра. — Сначала иди и вымой руки и коленки от зелёной краски, а потом... к маме играть. Всё!
После ванной мне не терпелось посмотреть на Иринино творчество. Я стояла и любовалась тем, как мама и папа рисовали пять оборотов георгиевской чёрно-рыжей ленты, а Иринка превращала серый набросок в алую ароматную гвоздику. Краски были настолько яркими, что мне казалось, будто они кричат с бумажного листа: «Не проходите мимо! Радуйтесь! Сегодня 23 февраля! Армии рождение!»
— Ирочка, у тебя получается просто чудесная гвоздика, как живая! — похвалила я свою сестру.
Иринка посмотрела на меня и протянула кисточку.
— На, иди дорисуй вот тут!
Она дала мне тюбик с красной охрой, и мы закончили последний лепесток гвоздики.
На следующий день наш плакат украшал коридор школы. Его было видно издалека.
— Тань, смотри, это мы с сестрой нарисовали! — гордо произнесла я, переодевая сменку.
— Честно? А я думала, художники какие-то... Только ствол у гвоздики немного толстоват получился, правда?
В ответ я промолчала и улыбнулась.
