Я тоже гений
Ты так откровенно любишь…
Я? Я так безнадежно попала…
Желто-оранжевые морковки. Их полагается мыть. Я затыкаю уши. Я слушаю музыку сердца. Чайник сопит, силится закипеть. Вода плещется, шумно. Я слушаю радийные откровения. Для меня комкает стекла Земфира, а Дельфин напоминает: «лучше уж так сдохнуть…».
Лучше уж сдохнуть. Недалеко от меня сидит она. Она силится, как чайник. Она со мной разговаривает. Внутри меня просыпается Я. Так больше нельзя. Лучше уж… Я не слышу ее, мне Арбенина рассказывает о Юге.
А она светится странным счастьем. Время от времени я поворачиваюсь к ней лицом, и тогда смутный хаос звуков посредством артикуляции и жестикуляции превращается в обрывки сальных фраз. Господи, Господи, Господи!.. Если я когда-нибудь стану как она, провалиться мне на том самом месте. Провалиться мне в геенну и гореть там морковным пламенем, не хочу быть, как она!
Неужели я тоже когда-то вот так искренне стану радоваться, что на рынке через дорогу открывают новый крытый павильон? И буду кому-нибудь с восторгом рассказывать, что налево там мясо, а направо фрукты, и что завтра я обязательно туда схожу, потому ужас как любопытно…
Она сегодня смотрела Богиню. Я привыкла писать ЭТО без кавычек, они искажают смысл. Она смотрела Богиню, а я смотрела на нее. Она смотрела равнодушно, без любопытства, умиления, и даже без возмущения!!! Ей было все равно. Он говорил с экрана: «На рынке я лет пятнадцать не был… и в метро». Она подскочила и с восторгом первооткрывателя поведала мне о павильоне… Я ушла. Я плакала где-то глубоко. Решила читать смешной журнал – мужской глянец. Оксюморон такой. Когда вернулась, она упрекнула меня, что я не с ней. Она пропустила полфильма, заметила паутинку на потолке и принялась сестренкиной кофтой ее стирать. Неужели она не знает, что паутина – к счастью?! Я впустила ее в свой мир, чтобы поделиться Сокровищем, а она забрала у меня другое.
Морковки длились бесконечно сегодня. Она спросила, почему я грустная. А разве девочка Депрессия умеет быть иной? Мой мир соткан из противопоставлений счастью, там живет Богиня.
Господи! Ты знаешь все. Не делай меня такой, как она. А то…
Лучше уж так сдохнуть.
Она сидела и плакала
Она сорвалась как-то внезапно. Вот только что – кричала, злилась, как всегда. И вдруг заплакала. Тихонько, отчаянно. Она очень редко плакала. Очень редко. За восемнадцать своих лет я слышала, наверное, только пару раз, как она плачет. Она скрывала от нас свои слезы. Хотела быть сильной.
Я знала, что с ней случилось. Я сама отдалась этому порыву пару дней назад. Я тоже рыдала. Тушь размазалась по моим щекам, я всхлипывала. Она тогда пришла ко мне и обняла. Молча. Я плакала, а в плеере пела Линда. «Маленькая девочка… со взглядом волчицы… я тоже когда-то… была самоубийцей…»
Она может, я знаю. Если отчается, то сможет. Смогу ли я? Не знаю. Посмотрим. Она сильная. Она точно сможет.
Жалкая, она сжалась, умещаясь на самом краешке дивана. Закрыла лицо руками. Только плечи дергались. Я подошла и села рядом, на пол. Хотелось что-нибудь сказать. Такое хорошее, доброе. А что скажешь?
– Давай изменим что-нибудь в своей жизни!? Кардинально изменим…
Мне действительно хотелось изменить жизнь. Не только свою, ее тоже.
– Я устала жить…
– Так жить! Но ты ведь по-другому никогда не пробовала!
Моя холодная рука лежала у нее на колене. Она сидела и тихо плакала.
